Отвечая в 1952 году на вопросы Военно-научного управления Генштаба, то же самое отмечал бывший начальник штаба 10-й армии генерал-майор Ляпин. «Все распоряжения штаба ЗапОВО были направлены на то, чтобы создать благодушную обстановку в умах подчиненных. «Волынка» с утверждением разработанного нами плана обороны госграницы, с одной стороны, явная подготовка противника к решительным действиям, о чем мы были подробно осведомлены через разведорганы, – с другой, совершенно дезориентировали нас и настраивали на то, чтобы не придавать серьезного значения складывавшейся обстановке…
Судя по тому, что за несколько дней до начала войны штаб округа начал организовывать командный пункт, командующий войсками ЗапОВО был ориентирован о сроках возможного начала войны. Однако от нас никаких действий почему-то не потребовал…»[72]
Обстановка в округе была настолько мирной, что Голованов, получив сообщение о начавшейся войне, ему… не поверил. Директиву в последнюю предвоенную ночь их полку не присылали, она касалась приграничных частей. Накануне, в три часа утра 21 июня, полк провел учебную тревогу. На следующий день был объявлен выходной, субботним вечером в клубе устроили танцы. Голованов ушел домой, взял книгу и читал до рассвета. Собрался уже было лечь спать, но тут зазвонил телефон.
«…Я поднял трубку и услышал из Минска взволнованный голос дежурного по округу:
– Боевая тревога, немцы бомбят Лиду!
Такие звонки в связи с учебными тревогами были в то время не редкостью.
– Товарищ дежурный, – ответил я, – дайте хоть один день отдохнуть личному составу. Только вчера я поднимал полк по своему плану. Нельзя ли отложить?!
– Немцы бомбят Лиду, времени у меня больше нет, – ответил дежурный и выключился.
Я вызвал дежурного по полку, передал условный пароль тревоги; не торопясь, натянул сапоги и вышел из дому… На улице я увидел, как бежали на аэродром летчики, штурманы, стрелки-радисты, стрелки, инженеры, техники, на ходу надевая поясные ремни и застегивая пуговицы гимнастерок.
– Взрыватели выдавать? – спросил меня подбежавший инженер полка по вооружению.
Вопрос застал меня врасплох, взрыватели находились в запаянных ящиках, а тревогу проводил не я.
– Доставьте ящики с взрывателями к стоянкам самолетов поэскадрильно, без моих указаний не вскрывать!
Все были в сборе. Летный состав ждал заданий.
Я дал распоряжение начальнику штаба доложить в Минск о готовности и просить дальнейших указаний.
Пять минут спустя пришел начальник штаба и сказал, что связь с Минском не работает. Что ж, на учениях и так бывает. Проверяют, что будет делать командир при отсутствии связи… Решил позвонить командиру корпуса полковнику Скрипко и спросить, как у него идут дела…»
Тут надо пояснить: полк Голованова был центрального подчинения, а корпус полковника Скрипко – авиасоединение ЗапОВО. По логике вещей, ему должны были сообщить больше, чем «москвичу» Голованову. Тем не менее…
«По голосу Скрипко я понял, что разбудил его и ни о каких тревогах он ничего не знает. И только в этот момент у меня мелькнула мысль, что дежурный из Минска мне говорил правду!
Я сказал Скрипко о разговоре с дежурным по округу, о том, что привел полк в боевую готовность, и что связи с Минском у меня нет. Скрипко по корпусным каналам связи обещал связаться с Минском или Москвой. Шли томительные минуты ожидания… Лишь во второй половине дня мы узнали о войне, и то по радио, из обращения В.М. Молотова к населению».
Да, конечно, повесть о связи в Красной Армии – печальная повесть. Да, конечно, немцы накануне войны послали диверсантов резать провода. Но почему не было связи между Минском и Смоленском? И тем более между Смоленском и Москвой?
…А вот какая интригующая разборка произошла на суде между Павловым и командующим 4-й армией Коробковым. Расквартированные в Бресте, то есть на самой границе, три дивизии 4-й армии, несмотря на все директивы Генштаба, так и не были выведены из города, где их и застало начало войны. Павлов утверждал, что отдавал приказ о выводе, но не проверил исполнение, Коробков – что никаких приказов он не получал. Кто-то из них явно врал – но кто?
Лишь спустя много лет нашелся свидетель – генерал-майор авиации, а тогда полковник Белов, командир 10-й смешанной авиадивизии.
«20 июня я получил телеграмму начальника штаба ВВС округа полковника С.А. Худякова с приказом командующего ВВС округа: «Привести части в боевую готовность. Отпуск командному составу запретить. Находящихся в отпусках отозвать».
Сразу же приказ командующего был передан в части. Командиры полков получили и мой приказ: «Самолеты рассредоточить за границей аэродрома, там же вырыть щели для укрытия личного состава. Личный состав из расположения лагеря не отпускать».
О приказе командующего ВВС округа я доложил командующему 4-й армией генералу Коробкову, который мне ответил:
– Я такого приказа не имею.
В этот же день я зашел к члену Военного совета дивизионному комиссару Шлыкову.
– Товарищ комиссар, получен приказ от командующего ВВС округа – привести части в боевую готовность. Я прошу вас настоять перед округом отправить семьи комсостава.
– Мы писали в округ, чтобы разрешили вывести из Бреста одну дивизию, некоторые склады и госпиталь. Нам ответили: «Разрешаем перевести лишь часть госпиталя». Так что ставить этот вопрос бесполезно»[73].
Получается, врал на суде все же Павлов. Есть тому и еще подтверждения. Вот одно из них. 7 октября 1941 года состоялся суд над начальником оперативного отдела штаба Западного фронта генерал-майором Семеновым и его заместителем, полковником Фоминым. Их обвиняли в том, что они проявили преступную халатность и беспечность в деле подготовки и приведения войск округа в боевую готовность, не приняли должных мер к обеспечению оперативного развертывания воинских частей. Об измене и участии в заговоре речи не шло[74].
Так вот: на суде Семенов утверждал, что еще до начала войны неоднократно предлагал вывести части и соединения округа из мест постоянной дислокации и отвести их на 10 км от границы. Командование округа предложение не приняло. Боялись, что эти действия сочтут провокационными? Но ведь оно не выполнило и директиву Генштаба, данную за несколько дней до войны – вывести приграничные части на их рубежи по плану прикрытия!
Что у нас получается? Не менее недели Павлову шли из Москвы приказы – вывести воинские части из мест постоянной дислокации, а командующий округом «понимал их по-своему», не только не доводя до частей, но и прямо запрещая выводить войска. Ладно, «не доводя» – спишем на разгильдяйство. А запреты чем объясним?
Странных деяний, очень напоминающих саботаж, в предвоенные дни было больше чем достаточно.
Что может помешать немцам проломить войска прикрытия и выйти на оперативный простор? В первую очередь артиллерия и авиация. По нашим планам прикрытия именно они, вкупе с мехкорпусами, помогали приграничным дивизиям держать первые удары, давая время остальной армии на развертывание и отмобилизование.
И вот что происходило перед самой войной с этими двумя родами войск в приграничных округах – по многочисленным книгам и мемуарам рассыпаны совершенно потрясающие факты, причем касаются они всех округов.
О том, как в КОВО вывозили артиллерию для стрельб на полигоны, мы уже говорили. А вот другой случай. В ходе подготовки к войне в 28-й стрелковый корпус ЗапОВО с окружных складов привезли артиллерийские снаряды, не приведенные в боевую готовность. Дело в том, что снаряды и взрыватели к ним хранятся отдельно, и лишь перед стрельбой их снаряжают – то есть привинчивают взрыватели. Так вот, взрыватели оказались недовернуты (отчего снаряды при стрельбе не взрывались). Обратите внимание: не привезли снаряды отдельно, а взрыватели отдельно – в этом случае артиллеристы снарядили бы их сами – а именно недовернули. Большинство минометных мин, кстати, были привезены вообще без взрывателей.
А вот что учудили в Прибалтийском округе. В полк тяжелой артиллерии 16-го стрелкового корпуса 11-й армии то ли 19, то ли 20 июня прибыла комиссия штаба округа. Возглавлявший ее генерал приказал снять с пушек прицелы и сдать их для проверки в окружную мастерскую в Риге, за 300 километров от расположения части. Правда, командир полка после отъезда комиссии и не подумал выполнять данное распоряжение. А вот в гаубичном артполку 75-й дивизии 4-й армии (ЗапОВО) прокатило – 19 июня были увезены в Минск на поверку все оптические приборы, вплоть до стереотруб. Естественно, к 22 июня их назад не вернули. И стреляли артиллеристы, целясь через ствол.
(Примечание Олега Козинкина. Оптику в артиллерии вообще ни на какие «поверки» не возят. Это просто запрещено делать. Прицелы, как и всю оптику, не «поверяют» – это вам не манометры в котельной, которые надо в лабораториях поверять ежегодно – а «выверяют». Делается это в самих полках – штатными спецами, командирами расчетов или батарей. В мастерские артиллерийскую оптику могут отвезти только в одном случае – для ремонта, причем наводчику тут же выдадут новый прицел. Т.е артполк нельзя оставлять без оптики, категорически!)
Генерал, приехавший к артиллеристам ПрибОВО, сообщил еще много интересного. Например, что пехота будет отведена от границы в тыл на 50 километров. По-видимому, речь шла о той самой директиве, о которой, отвечая на вопросы генерала Покровского, упоминал бывший командир 72-й горнострелковой дивизии 26-й армии, генерал-майор Абрамидзе.
«20 июня 1941 года я получил такую шифровку Генерального штаба: «Все подразделения и части Вашего соединения, расположенные на самой границе, отвести назад на несколько километров, то есть на рубеж подготовленных позиций. Ни на какие прово