Страшная штука – профессиональное мышление. На примере рассуждений о военном планировании это видно особенно отчетливо. Зачем определять направление главного удара? Ну как – зачем? Затем, чтобы расположить на этом направлении наши главные силы. А зачем располагать на этом направлении наши главные силы? Смешной вопрос, право. Затем, чтобы наилучшим образом отразить нападение. Но кто сказал, что его вообще можно отразить?
А вот об этом военным думать запрещено. Если военные допустят даже мысль о том, что все их усилия тщетны, война будет проиграна еще до ее начала. Однако глава государства об этом подумать обязан: что делать, если окажется, что армия не способна отразить натиск врага.
Поэтому военные того времени (и современные военные историки вслед за ними) рассматривают два варианта – «северный» и «южный». А Сталин должен был – иначе он не был бы Сталиным – рассматривать три: «северный», «южный» и «нулевой». Что делать, если Красная Армия, как ее ни располагай, заведомо не способна противостоять вермахту?
Как оно в итоге и оказалось.
Но войну мы все-таки выиграли. А значит, либо Гитлер, начиная ее, был безумен (хотя до сих пор он неизменно оказывался на редкость трезвым политиком), либо существовал и третий план ведения войны – сталинский. О котором военные, кстати, могли и не знать. Даже должны были не знать – чтобы не расхолаживались. И в этом случае странности стратегического планирования могли иметь неожиданное объяснение – если они входили составной частью в сталинский план, а военных при этом использовали втемную.
Но перед тем как начать разбираться, на что рассчитывал Сталин, надо ответить на другой вопрос из вынесенных в начало этой книги…
Странная склонность к суициду, или На что рассчитывал Гитлер?
– Вот и выходит, товарищ Момыш-Улы, что и побеждая, можно оказаться побежденным.
– Как, товарищ генерал?
– А цена? – живо ответил Панфилов.
– Цена, которую платят за победу?
Это так общеизвестно, что неприлично даже вспоминать – не вступать в войну с Россией завещал еще Бисмарк. Ему принадлежит знаменитая фраза: «На Востоке врага у Германии нет!»
Пресловутый «Дранг нах Остен» был магнитом, вектором германской политики, частью их менталитета уже не менее тысячи лет. Понять немцев нетрудно. Германия чем дальше, тем более остро нуждалась в земле, хлебе, ресурсах. Собственно, это была общая проблема европейских государств – но не у всех под боком маячили такие колоссальные и столь дурно обрабатываемые пространства, которые словно бы просили хозяйской руки. К началу ХХ века идея колонизации Украины, судя по всему, стала в определенных кругах Германии настоящей шизой. Иначе зачем предупреждение Бисмарка? Ну кто нормальный, скажите, сюда сунется?
Нет, теоретически выиграть войну по европейским стандартам – то есть взять столицу и даже заключить какой-то мир – было возможно. Но проблема в том, что настоящие трудности у победителя начались бы только потом, после внезапного осознания того факта, что здесь, оказывается, другие правила ведения войны. Совсем.
…Вскоре после подписания пресловутого пакта 1939 года германский Генштаб заказал эмигранту генералу Краснову аналитический обзор: «Поход Наполеона на Москву в 1812 году. Теоретический разбор вопроса о возможности такого похода в ХХ в. и возможные последствия подобной акции».
Естественно, изучая вопрос, просто невозможно было пройти мимо мемуаров графа Армана де Коленкура, приближенного Наполеона. Тот приводит короткую, но выразительную сценку: разговор Александра I с послом Наполеона де Нарбонном о войне и мире, которая завершилась следующим образом: раскрыв перед французом карту России, русский царь указал на самые далекие окраины и сказал:
– Если император Наполеон решится на войну и судьба не будет благосклонной к нашему справедливому делу, то ему придется идти до самого конца, чтобы добиваться мира.
В разговоре уже с самим Коленкуром Александр более детально раскрыл русскую стратегию ведения войны на своей территории.
– Мы не пойдем на риск. За нас – необъятное пространство, и мы сохраним хорошо организованную армию. Когда обладаешь этим, то, по словам императора Наполеона, несмотря на понесенные вами потери, никто не сможет диктовать вам свою волю… Я не обнажу шпагу первым, но я вложу ее в ножны не иначе, как последним. Пример испанцев доказывает, что именно недостаток упорства погубил все государства, с которыми воевал ваш повелитель… Если жребий оружия решит дело против меня, то я скорее отступлю на Камчатку, чем уступлю свои губернии и подпишу в своей столице договоры, которые являются только передышкой. Француз храбр, но долгие лишения и плохой климат утомляют и обескураживают его. За нас будут воевать наш климат и наша зима.
Александр не открыл никаких потрясающих секретов – он всего лишь изложил французу обычный русский способ ведения войны, с опорой на главное оборонительное сооружение России – ее самое.
До середины ХХ века Россия сама по себе являлась неприступной крепостью. Ее колоссальные пространства были непреодолимым препятствием для армии, идущей со скоростью лошадиного шага, осенняя распутица активизировала главные оборонные сооружения страны – чудовищные грунтовые дороги, а потом приходила зима и добивала все, что еще шевелилось на месте армии вторжения, как это было с Наполеоном. Или же просыпались, наконец, русские люди, осознавали, что пришли какие-то…… и вышибали их вон, как это было в 1812 году. Лейтмотив всегда был один и тот же: «Как бы мы ни жили, но вас сюда не звали!»
Нет, Гитлер мог полагать, будто бы русский народ воспримет немцев как освободителей от большевистского ига. Однако странно думать, что он способен был сделать серьезную ставку на предположение. В конце концов, в рейхе имелось полно репатриантов из СССР, из них выкачивали всю информацию, которой они хоть как-то располагали, и те наверняка рассказывали о характере народа, среди которого жили. В числе прочего поведав и о том, что русские, выбирая из двух зол, никогда не выберут чужаков, и что предстоит война не только с армией, но и с народом. Да и то, что большевизм является злом лишь для нескольких процентов населения, а для остальных он – хлеб, работа и мощнейшие массовые социальные лифты, тоже наверняка рассказывали.
По всей видимости, Гитлер это все же знал, потому что еще в самом начале войны отдал глубоко ошибочное решение о максимальной жесткости обращения с населением оккупированных территорий[111] – по-видимому, исходя опять же из европейского менталитета. Если бы он знал, что русские, когда им нечего терять, не впадают в ступор, а звереют…
Гитлер мог разгромить Красную Армию, но все равно это стало бы всего лишь передышкой, поскольку в мире нет силы, способной пройти всю Россию, от Украины до Камчатки. Завоевателю неизбежно придется устанавливать какую-то границу, а за этой границей тут же начнет собираться новая армия, недвусмысленно готовясь к реваншу. А уж если что и погубит эту страну, так никоим образом не недостаток упорства. Только очень упертый народ может растянуть свое государство на десять тысяч километров. И где бы Гитлер ни провел новую границу, за ней осталось бы достаточно России, чтобы вскоре дать ему бой – особенно если во главе этой России оставался бы Сталин. (И когда немцы подходили к Москве, советское правительство действительно переехало в другой город – Куйбышев, никоим образом не собираясь прекращать войну.)
Еще раз вспомним характеристику, данную немецким производственником: «Вы, русские, непредсказуемы и способны к не укладывающейся ни в какие рамки аккордной мобилизации. Безжалостны к себе (что говорить о врагах), угрюмы, патологически любите аккордную работу на пределе сил и надсадно упорны… Пепел Ивана стучит у вас в груди, вы никогда не смиритесь с гибелью своей страны…»[112]
Мог ли Гитлер этого не знать? Мог ли он не понимать, что для того, чтобы победить Советский Союз, его необходимо полностью уничтожить – уничтожить так, чтобы даже слово «Россия» больше никогда не было написано на географической карте?
Как, интересно, собирался он это сделать?
…В плане «Барбаросса», в разделе «Общие задачи» записано: «Основные силы русских сухопутных войск, находящиеся в западной России, должны быть уничтожены в смелых операциях посредством глубокого, быстрого выдвижения танковых клиньев. Отступление боеспособных войск противника на широкие просторы русской территории должно быть предотвращено».
Допустим. Если Гитлер судил о предстоящем противнике, исходя из предшествующего опыта, когда он одним рывком прошел не только Польшу, но и куда более сильную Францию – да, он мог рассчитывать на что-то подобное. Особенно если переоценить нашу организованность и полагать, что ко времени начала войны «основные силы русских сухопутных войск» окажутся именно там, где они должны быть согласно оперативным планам, а не на железнодорожной станции в Урюпинске в ожидании эшелона или вообще черт знает где…[113] И если он не слышал о знаменитом высказывании Фридриха Великого, что русского солдата нужно два раза застрелить, а потом еще толкнуть, чтобы он, наконец, упал. Можно было считать это лирикой, и считали – до тех пор, пока не столкнулись с этим солдатом в реальности, и оказалось, что на самом деле «запад есть запад, восток есть восток» и сравнивать их не стоит…
Но все же допустим, что Гитлеру удалось выполнить эту задачу. А что, интересно, собирался он делать с войсками, не находящимися в западной России?[114] В приграничных округах наших военных в то время было 2,9 миллиона человек, но каждый такой округ сам по себе размером с хорошее европейское государство, и далеко не все части стоят вблизи границы – до расположения многих из них не каждый самолет долетит. Численность всей армии – около 5 миллионов. А в случае мобилизации, согласно обычным расчетам, страна может поставить под ружье около 10 % населения – для Советского Союза это было 15–17 миллионов человек (в реальности же число мобилизованных с 1941 по 1945 год составило 34 миллиона). По всей видимости, двухмесячный срок, отведенный Гитлером на восточную кампанию, был связан именно с мобилизацией: чтобы призвать пополнение, хотя бы кое-как обучить, сформировать в воинские части и отправить на фронт, как раз и требуется два с половиной – три месяца, и он хотел разгромить существующую армию до того, как на фронт начнут поступать новые части, собранные из мобилизованных.