Все оборудование крупнейших в стране заводов, все заделы, все силовые кабели, материальные склады – все было демонтировано в течение десяти дней… На заводах, казавшихся вымершими, остались небольшие группы рабочих и десятка три-четыре станков в качестве ремонтной мастерской для нужд фронта».
При подходе немцев эти небольшие группы уничтожали оставшееся оборудование и уходили вместе с последними частями Красной Армии.
Запорожский моторостроительный завод эвакуировался, не прекращая работы.
«Враг подошел к Запорожью. Наркомат дал указание об эвакуации. Директор завода приказал: «Помните, товарищи, к демонтажу оборудования следует подходить вдумчиво. В первую очередь снимайте станки и агрегаты, где есть необходимый задел, остальные пусть еще работают. Мы должны так спланировать, чтобы на новом месте скорее начать выпуск двигателей».
На завод прибыли для помощи и более оперативного решения вопросов заместители наркома М.В. Хруничев и А.И. Кузнецов, начальник моторного главка Я.В. Жуков. Секретарь обкома А.П. Кириленко с частью аппарата переехал на моторостроительный завод, помогая решать вопросы по его эвакуации. Под огнем противника станки грузились в эшелоны, и к 29 сентября завод был эвакуирован».
15 октября очередь дошла до Москвы. В этот день ГКО принял постановление об эвакуации города. В 11 часов утра все наркомы были вызваны в Кремль, где Молотов приказал им в тот же день вылететь из Москвы. Однако Шахурин пробился к Сталину и получил позволение остаться руководить эвакуацией предприятий.
«Остаток этого дня ушел на то, чтобы получить побольше вагонов для эвакуации, согласовать в наркомате неотложные вопросы и побывать на заводе. Проверил, как идет погрузка в вагоны оборудования, работающих вместе с их семьями. И нужно прямо сказать: нигде не заметил никакого паникерства или бестолковщины. Можно было просто удивляться, насколько организованно, без суматохи и со знанием дела проводилась эта невиданная в истории нашей страны и промышленности, грандиозная по своим масштабам работа. Сколько было вложено выдумки и таланта в это невиданное до сих пор дело! Так, на заводе, где директором был А.Т. Третьяков, вдоль зданий цехов были проложены временные железнодорожные пути, выстроены платформы. Некоторые окна превращены в открытые проемы, позволяющие по наклонным помостам вкатывать оборудование на платформу и оттуда в вагоны или на железнодорожные платформы.
С завода возвращаемся ночью. Едем по темной Москве в Кремль, в Совет по эвакуации, к Н.М. Швернику и А.Н. Косыгину добывать вагоны под погрузку. Докладываем, сколько погрузили за сутки и сколько нужно на завтра. Совет очень строго проверяет, все ли погрузили, что нужно и насколько обоснована заявка»[137].
Точнее, совет верит на слово Шахурину, поскольку Шверник был профсоюзным деятелем, а Косыгин специализировался по легкой промышленности. В общем, нарком едет «выбивать» вагоны, так точнее.
Затем Шахурин отправился в Куйбышев – именно там, в Поволжье, закладывались «дублеры» авиапрома, и туда эвакуировалась целая группа заводов. Там был создан главк, задачей которого стало обеспечение многочисленных нужд эвакуированных предприятий, увязка работы со строительством. Туда же предусмотрительно вывезли и проектный институт, который мог тут же выдать нужную документацию. Какой, однако, предусмотрительный экспромт получается!
«Новая площадка, куда я приехал с аэродрома, представляла зрелище не совсем обычное. Группа новых, недостроенных корпусов заводов. Огромная масса людей снует на первый взгляд беспорядочно, грязь и неустроенность самой территории. Некоторые корпуса еще не начали строить. Железнодорожные пути были проложены внутри ряда цехов, что облегчало разгрузку оборудования…
А эшелоны все прибывали и прибывали. Днем, пока светло, ходили по территориям заводов, решали, что в первую очередь надо сделать, а вечером собирались директора заводов и строители и намечали планы строительных и монтажных работ на ближайшее время. Споры и взаимные претензии директоров к строителям и монтажникам, строителей к проектировщикам – все решалось без промедления. Обсуждались вопросы обеспечения рабочих мест материалами и людьми с каждым директором в отдельности. И часам к 12 ночи еду в Куйбышев для того, чтобы из помещения, где разместился Совнарком (и нам отвели там две комнаты), звонить в Москву и другие города Союза, давать необходимые телеграммы заводам-поставщикам и разговаривать с ними по телефону. Связь работала неважно. Была плохая слышимость. Чаще всего приходилось, дозвонившись в Москву, в наркомат, поручать работникам все последующие звонки по заводам»[138].
Остро стояла жилищная проблема. О комфорте люди не думали – счастье уже, что от немцев ушли! – но хотя бы крышу над головой и отопление надо было обеспечить. Несмотря на предельное «уплотнение», города оказались переполненными. В заводских корпусах устраивали импровизированные общежития, сидя друг у друга «на голове» – и это в лучшем случае. Иногда приходилось селить людей в палатках и землянках – а надвигалась зима. Тогда их стали расселять по деревням. С одной стороны, это было неплохо в смысле питания, с другой – на работу-то как добираться?
Шахурин ходил не только по директорским кабинетам – не принято тогда было у руководства изображать из себя небожителей. Он вспоминает о встречах с коллективами.
«Рабочие и мастера Московского авиазавода спрашивали, как в Москве, давно ли я оттуда. Я рассказал, что сейчас в Москве остались те, кто должен остаться. Москва обеспечена всеми видами оружия, и враг не пройдет.
Состоялась беседа и с рабочими Воронежского завода. «Не сумели, – говорю я им, – закончить строительство завода до вашего приезда. Очень трудно вам будет и с жильем, и с питанием, особенно в первое время». Они меня успокаивают: «Это ничего, главное – завод хороший, скорее бы выпускать самолеты».
Впрочем, по сравнению с тем, что творили немцы на оккупированных территориях – а к тому времени сведения об ужасах оккупации стали потихоньку появляться в газетах, – все это казалось не таким уж страшным.
ИнтермедияИз романа В. Попова «Сталь и шлак» (1948 г.)
«Поздно вечером Сенин, начальник транспортного цеха, а теперь уполномоченный наркома, вошел к директору и передал ему распоряжение остановить и демонтировать завод. Дубенко это показалось невероятным.
– Ты не в своем уме, – спокойно сказал он. – Об остановке завода нарком позвонит лично…
Нарком звонил вам, но связаться с заводом не смог, – объяснил Сенин. – Нашел меня в Сталино, приказал немедленно выехать сюда и передать вам его приказание.
– Завода останавливать я не буду, – сказал Дубенко.
Сенин встал и посмотрел на директора испытующе сурово. Потом резко повернулся к Макарову, сидевшему за столом рядом с Нечаевым.
– Товарищ главный инженер, если директор не в состоянии понять сложившуюся обстановку, я возлагаю на вас обязанность выполнить приказ наркома.
Дубенко побледнел и встал, с грохотом отодвинув стул.
– Сядьте, товарищ Дубенко, – приказал Сенин, не спуская глаз с директора.
Под этим упорным взглядом широко расставленных немигающих глаз директор пришел в себя и потянулся за спичками, чтобы зажечь потухшую папиросу.
– Ответственность за промедление несете вы, – сказал Сенин, убедившись, что к директору вернулась способность рассуждать, и крупными шагами пошел к двери; у порога он остановился: – Через два часа я вернусь.
Ночью Сенин снова появился в кабинете директора. Вместе с ним пришел Гаевой[139]. Они знали, что завод продолжал работать. По-прежнему мерно дышала воздуходувка, над доменным цехом по-прежнему вспыхивало зарево.
– Что будем делать? – спросил Дубенко.
– Тебе уже было сказано, что делать, – сурово ответил Гаевой.
– Завода я не остановлю, – упрямо заявил директор.
Гаевой повернул голову и молча взглянул на Макарова. Тот понял этот безмолвный приказ.
– Тогда я остановлю завод, – сказал главный инженер.
Наступило тяжелое молчание.
Сенин медленно, как бы раздумывая, направился к аппарату, но его опередил продолжительный телефонный звонок, резко прозвучавший в тишине.
– Будете говорить с Москвой, – торопливо сказала телефонистка, и Сенин услышал голос наркома.
– Кто? – коротко спросил нарком.
– Сенин.
– Остановили завод?
– Нет.
– Почему?
– Директор завода не выполняет приказа, товарищ нарком.
И впервые за свою долгую работу Сенин услышал, как нарком выругался коротко и зло.
– Немедленно остановить завод. Не-мед-ле-нно! – приказал он.
– Передать трубку директору? – спросил Сенин.
– Некогда, – ответил нарком и положил трубку.
Дубенко, стоявший рядом, опустил глаза. Лицо его посерело.
– Ясно? – спросил уполномоченный, не отходя от телефона.
Директор круто повернулся к Макарову:
– Идите в мартен и лично руководите остановкой печей – лично! – подчеркнул он. – А я займусь остальным, – и он приказал телефонистке вызвать к нему начальников цехов.
Макаров ушел. Сенин сидел и курил, а директор долго ходил по кабинету, не говоря ни слова.
– Не укладывалось это у меня в голове, – наконец сказал он.
– А теперь уложилось? – спросил Сенин, и в голосе его послышалось сочувствие.
– Нет, – откровенно признался Дубенко, – и теперь не укладывается.