…Научно-техническая революция стремительно меняла мир. И первым делом она все больше совершенствовала средства уничтожения людей – те становились все более эффективными, но и неизмеримо более дорогими. Соответственно, должны были измениться и сами войны. Рубежом, точкой перелома стала Первая мировая.
Если Наполеон мог со знанием дела говорить о том, что успех приносят «большие батальоны», то уже с изобретением пулемета на авансцену театра военных действий выступили технические средства уничтожения батальонов, какими бы большими те ни были. А с появлением танка начался новый виток прогресса – разработка средств уничтожения технических средств. А потом разработка методов борьбы со средствами уничтожения технических средств – и так без конца, виток за витком. И уже в конце первой мировой бойни как воюющие, так и невоюющие страны понимали, что судьбы будущих сражений станут решаться не только, и даже не столько на фронте, сколько в тылу, в конструкторских бюро и на заводах. Их наличие и эффективность напрямую зависели от экономического развития страны. А Россия в этом отношении… увы! Что и показала наглядно Первая мировая.
Советское правительство с самого начала озаботилось военно-промышленными вопросами чрезвычайно серьезно. Ленин еще в сентябре 1917 года писал: «Война неумолима, она ставит вопрос с беспощадной резкостью: либо погибнуть, либо догнать передовые страны и перегнать их экономически… Так поставлен вопрос историей»[141].
Этот вопрос и в самом деле ставила история, а не советская власть, поскольку написана данная работа была еще до того, как Ленин напрямую заговорил о взятии власти, и относилась не к грядущей из тумана будущего Советской России, а к России современной автору, вполне себе капиталистической. Потому что, вне зависимости от государственного строя и формы правления, страна, обладающая огромными богатствами и неспособная защитить себя, обречена быть колонией. Именно от колонизации в первую очередь и защищала страну новая власть, ибо чтобы строить социализм, надо сначала удержать в своих руках строительную площадку. Да и интервенты лезли сюда не из ненависти к новому строю, в прочность которого никто в мире не верил, а потому, что отсутствие власти обещало легкую поживу.
«Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать»…
…О том же самом говорил и Сталин, причем говорил неоднократно. Самых известных его высказываний на эту тему два. Первое – 19 ноября 1928 года на пленуме ЦК ВКП(б):
«Мы догнали и перегнали передовые капиталистические страны в смысле установления нового политического строя, советского строя. Это хорошо. Но этого мало. Для того чтобы добиться окончательной победы социализма в нашей стране, нужно ещё догнать и перегнать эти страны также в технико-экономическом отношении. Либо мы этого добьёмся, либо нас затрут.
Это верно не только с точки зрения построения социализма. Это верно также с точки зрения отстаивания независимости нашей страны в обстановке капиталистического окружения. Невозможно отстоять независимость нашей страны, не имея достаточной промышленной базы для обороны…»
Спустя два года, 4 февраля 1931 года, в речи на Первой конференции работников социалистической промышленности, он снова обратился к этой теме:
«Хотите ли, чтобы наше социалистическое отечество было побито и чтобы оно утеряло свою независимость? Но если этого не хотите, вы должны в кратчайший срок ликвидировать его отсталость и развить настоящие большевистские темпы в деле строительства его социалистического хозяйства. Других путей нет. Вот почему Ленин говорил накануне Октября: «Либо смерть, либо догнать и перегнать передовые капиталистические страны».
Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут».
Ничего потрясающе нового вождь не сказал – разве что назвал конкретный срок начала войны. И, как показала история, назвал его с абсолютной точностью – до начала войны оставалось десять лет и три с половиной месяца.
Ну как с такими не воевать?
Уже с начала 20-х годов в Москве знали, что ядром будущей мировой бойни станет война против Советского Союза, и говорили об этом открытым текстом. Во времена приснопамятного журнала «Огонек» это перспективное планирование пустили по разряду паранойи: мол, кому ты нужен, «Неуловимый Джо»? Игнорируя даже тот факт, что как планировали, так на самом деле и получилось. Синдром «сраной Рашки» в самом своем расцвете…
На самом деле причин было несколько, и первую из них мы уже назвали – огромные богатства страны, сочетавшиеся с чрезвычайной экономической отсталостью. Столько добра лежит плохо и без толку – ну как не прибрать к рукам?
Собственно, ведь и начали прибирать, отчего действия большевистского правительства оказались для «мирового сообщества» особенно обидными. Уже с конца XIX века шла «ползучая» колонизация России. Правда, без войны – но кто сказал, что колонизируют обязательно с помощью армии? Зачем посылать на русские равнины солдат, если можно послать капиталы? В начале ХХ века это проделывалось чрезвычайно активно.
Троцкий в «Истории русской революции» писал: «Тяжелая промышленность (металл, уголь, нефть) была почти целиком подконтрольна иностранному финансовому капиталу, который создал для себя вспомогательную и посредническую систему банков в России. Легкая промышленность шла по тому же пути. Если иностранцы владели в общем около 40 % всех акционерных капиталов России, то для ведущих отраслей промышленности этот процент стоял значительно выше».
Уже в конце XIX века заграничными являлись 60 % капиталовложений в российскую тяжелую промышленность и горное дело. Только англо-французский капитал контролировал 72 % производства угля, железа и стали, 50 % производства нефти. Всем читателям старшего и среднего возраста, учившимся в советской школе, известен «Ленский расстрел» – это когда на ленских золотых приисках воинские команды открыли огонь по толпе рабочих, требовавших восьмичасового рабочего дня и увеличения зарплаты. Менее известно, что контрольный пакет акций компании, владевшей этими рудниками, принадлежал британской фирме «Лена Голдфилдс» (в переводе – «Ленские золотые поля»). А всего данная фирма контролировала добычу примерно трети российского золота.
Это лишь один пример деятельности англичан. А кроме них и французов были еще капиталы германские, бельгийские, американские…
В этом и есть разгадка пресловутого «промышленного подъема» Российской империи, о котором так любят кричать господа «патриоты». То же самое сто лет спустя произошло в Юго-Восточной Азии. В начале ХХ века пути сообщения были не те, что сейчас, но механизм тот же: «импорт» заводов в регионы с более дешевым трудом и, отчасти, поближе к местному потребителю.
Отсюда и странный дисбаланс между крупными и мелкими российскими предприятиями. Пока корпорации не начали пожирать мелкий бизнес, промышленность развитых стран имела вид пирамиды: внизу – много-много мелких предприятий, наверху – несколько заводов-гигантов, остальные в обратной пропорции располагаются между ними. Это естественно, понятно и должно было строиться так и в России, поскольку до засилья корпораций Российской империи было, как до Луны.
В 1913 году Россия по объему промышленного производства занимала пятое место в мире, ее доля в мировом производстве составляла 4 %. Казалось бы, немало – но если посмотреть показатели на душу населения, все выглядит уже куда более кисло. На душу населения Англия и США производили продукции больше в 14 раз, а Франция – в 10 раз, чем Россия. И даже если вывести из учета экономически пассивное беднейшее крестьянство (а это около 80 млн человек, или половина населения страны), все равно мы получим отставание в 7 и в 5 раз соответственно. То есть передовые страны нам было на самом деле догонять и догонять!
А вот по концентрации производства (то есть удельной доле крупных и сверхкрупных предприятий), которая является одним из важных показателей экономического развития, Россия находилась на одном из первых мест в мире – если не на первом! По крайней мере, США она обгоняла. Все тот же Троцкий писал:
«Мелкие предприятия, с числом рабочих до 100 человек, охватывали в 1914 году в Соединенных Штатах 35 % общего числа промышленных рабочих, а в России – только 17,8 %. При приблизительно одинаковом удельном весе средних и крупных предприятий, в 100-1000 рабочих, предприятия-гиганты, свыше 1000 рабочих каждое, занимали в Штатах 17,8 % общего числа рабочих, а в России – 41,4 %! Для важнейших промышленных районов последний процент еще выше: для Петроградского – 44,4 %, для московского – даже 57,3 %. Подобные же результаты получаются, если сравним русскую промышленность с британской или германской»[142].
Как такое могло быть?
Объяснение простое: значительная часть крупных предприятий России была «импортирована» из-за границы, примерно так, как это сейчас происходит в Азии. Формально они входили в российскую экономику, а фактически иностранцы использовали страну как экономическую колонию, производя нужные им товары и качая прибыли.
«Можно сказать без всякого преувеличения, что контрольный пакет акций русских банков, заводов и фабрик находился за границей, причем доля капиталов Англии, Франции и Бельгии была почти вдвое выше доли Германии»[143].
Казалось бы, какая разница, кто получает прибыли – его степенство Савва Толстопузов или столь же упитанный мистер Джон Панч? Экономически, может быть, и никакой, но вот стратегически… Господа капиталисты ведь не ограничивались качанием прибылей, они активно лезли в политику, формировали свои лобби во властных верхах и великосветских салонах, и в конечном итоге влияли на политику правительства, заставляя Россию защищать не собственные интересы, а интересы тех стран, где сидели головные офисы хозяев русской промышленности.