Как именно, если Великобритания – морская держава, а СССР – сухопутная? «Если кит нападет на слона – кто кого сборет?» Да нет проблем: англичане станут подталкивать и финансировать, а воевать – государства «лимитрофы»: Польша, Румыния, Прибалтийские страны, Финляндия. (Кстати, в совокупности армии этих стран даже немного превосходили РККА.) Тот факт, что сбить вместе в единый кулак эту компанию еще никому не удавалось (забегая вперед, скажем, что не удалось даже Гитлеру), а также что они не имели ни малейшего желания воевать с таким опасным и непредсказуемым соседом (черт их знает, этих красных, в Гражданскую они вообще не могли победить, но ведь победили же!), наших пропагандистов нисколько не смущал.
Услышав такое, европейские правительства всерьез забеспокоились и потребовали у Лондона ответа. Британцы заявили: мол, ничего подобного, нас не так поняли, никакой войны мы не готовим. Несколько белоэмигрантов все же застрелили советского посла в Польше, однако поскольку никто воевать всерьез не собирался, войны и не получилось.
Но что шуму-то было!
Вслед за тем последовала «военная тревога» 1930-го, а потом 1931 года. Вроде бы причин для напряженности и не прибавилось, но в Советском Союзе полным ходом шла коллективизация, и момент был уж очень удобный. Но – снова не решились.
Сия нерешительность связана, в первую очередь, с «главным противником» СССР – Польшей, во главе которой стоял в то время хитрый и умный литвин Пилсудский. Сам бывший революционер-террорист, он прекрасно понимал, с кем имеет дело, и не собирался повторять прежних ошибок. В 1919 году поляки начали даже не войну, а захват практически беззащитных украинских и белорусских земель – а кончилось тем, что Красная Армия едва не взяла Варшаву. При всей очевидной слабости Советского Союза и сейчас никто не мог гарантировать легкой победы. Тем более что экономика самой Польши находилась в плачевном состоянии, а национальные меньшинства устраивали восстание за восстанием. В такой обстановке только и воевать!
Остальные лимитрофные государства – Румыния, Прибалтийские республики, Финляндия – в военном отношении были еще слабее Польши и уж всяко не рискнули бы выступить самостоятельно. Но интриги плели вовсю, причем интриги кровавые.
Очень опасной была ситуация в конце 1932-го – начале 1933 года. Советская экономика находилась в системном кризисе, связанном с коллективизацией, на страну надвигался голод. И тогда все ставленники «милых соседей» объединились в попытке вызвать в СССР голодные бунты, чтобы те могли помочь из-за границы «стенающему под большевистским игом» народу. Помешало ОГПУ, переловив организаторов бунта, да и народ хоть и голодал, однако менять советские порядки на польские или румынские почему-то не стремился.
К тому времени уже стало ясно, что пятилетка и колхозы существуют не только на бумаге. И, по странному стечению обстоятельств, одновременно с советской индустриализацией начался резкий рост популярности НСДАП: в мае 1928 года она получила на парламентских выборах в Германии 2,3 % голосов, а в сентябре 1930-го – уже 18,3 %. Нет, конечно, Великая депрессия, «нужда и бедствия трудящихся масс» и все такое прочее… но резкий взлет популярности столь экзотичной политической силы говорит о том, что в эту партию начали качать очень большие деньги. Ставка на Польшу провалилась, Пилсудский оказался слишком хитер, и складывающаяся ситуация требовала нового «терминатора» – мощного, но нерассуждающего, и желательно со сверхценной идеей «движения на Восток».
К концу 1932 года выяснилось, что и аграрная реформа в СССР, похоже, удалась. И тогда, в январе 1933-го, рейхсканцлером Германии стал Адольф Гитлер. Вот какие, однако, интересные совпадения имеют место быть…
После победы нацизма в Германии международная обстановка вокруг СССР не то успокоилась, не то, наоборот, обрела определенность, поскольку стало ясно, с кем именно придется воевать. До 1939 года в качестве основного противника в нашем военном планировании рассматривались выступающие в союзе Германия и Польша. Это было уже по-настоящему опасно, тем более что Красная Армия все еще пребывала в состоянии «полуразобранности».
Еще одним годом «военной тревоги» стал 1937-й – Генеральный штаб в своих прогнозах называл его годом вероятного начала войны. И опять не решились. Возможно, снова помешал НКВД. Чекисты наломали огромное количество дров, но все же выловили немецких пособников в РККА и во властных структурах, и война опять не состоялась. Гитлер сперва умерил антисоветскую риторику, а потом и вовсе заключил пакт о ненападении, занявшись сперва Европой.
Ну а потом пришла уже полная определенность. После французской кампании Гитлер не демобилизовал армию – стало быть, собрался дальше воевать. Против кого ему могла понадобиться такая огромная сила? Ответ не блистал богатством вариантов, поскольку в Европе оставалась лишь одна страна, подходящая для такой войны.
Но к тому времени это была уже совсем другая страна. Ей удалось все же сделать невозможное – за десять лет пробежать полувековой путь.
Потребности обороны в широком смысле
Большинство репутаций построены на ловкой манипуляции.
О мобилизации или, иными словами, милитаризации промышленности заговорил отнюдь не Сталин и не в 1939 году. Военные, нахлебавшиеся войны без патронов и снарядов, активно обсуждали этот вопрос с самого 1921 года. Осенью того года наркомвоенмор Троцкий поручил своим специалистам разработать некую военно-промышленную программу-максимум, исходя «не из наших нынешних возможностей, а из потребностей обороны в самом широком смысле слова».
Что напридумывали спецы товарища Троцкого, неизвестно. Но практика показала, что потребности военных могут быть очень широкими, тем более что соблазн воевать не умением, а числом и железом для них почти неодолим. Особую пикантность ситуации придавало то, что промышленность РСФСР в то время давала 10 % продукции от довоенного уровня, который в свете современной войны и так не блистал.
Впрочем, не один Троцкий в те времена был славен прожектами. Они усиленно обсуждались в кругах как причастных к проблеме, так и непричастных. Уже в 1925 году главный военный журнал СССР «Война и революция» с гордостью писал: «В настоящее время любой курсант нормальной военной школы в Красной Армии дает себе отчет в таких вопросах, как мобилизация промышленности, гораздо более ясно, чем искушенный опытом Генштабист русской армии в 1914 году»[146].
От того, что курсанты «давали отчет», никому было не легче – заводов-то не прибавлялось. В 1925 году, едва став наркомвоенмором, Фрунзе командировал в промышленность группу экономистов. Фрунзе был человеком более разумным, чем «демон революции», да вот беда – скоро умер. Эстафету подхватил ставший в 1925 году начальником Штаба РККА Тухачевский – натура чрезвычайно поэтическая, которую все время заносило в места странные и неудобоходимые. Но вел он себя при этом с таким непробиваемым апломбом, что каким-то образом сумел создать себе репутацию: даже Сталин называл его «способным товарищем» и обращался бережно. Что в конечном итоге обошлось довольно дорого. Мало того что «способный товарищ» ввязался в военный заговор, так еще, будучи начальником вооружений РККА, порывался осчастливить (и частично осчастливил) армию коллекцией оружейных монстров, а нормальные разработки тормозились либо заброшенно прозябали.
…Как бы уже общепринято считать, что 20-е годы прошли в атмосфере ожесточенных споров между сторонниками двух основных стратегических направлений в советской военной науке: стратегии «сокрушения» (то есть блицкрига), основанной на поддержке, которую гипотетически окажут Красной Армии угнетенные классы противника, и стратегии «измора» (название говорит само за себя). Лидером первого направления являлся Тухачевский, а второго – бывший офицер российского Генштаба Свечин. В 30-е годы, когда с подачи Тухачевского Свечин был арестован, конфликт решился сам собой, и в советской военной науке возобладала стратегия «сокрушения», вылившаяся в концепцию войны «малой кровью на чужой территории», которая привела к роковым последствиям в июне 1941 года. Так считается.
В реальности, как оно обычно и бывает, все выглядело несколько сложнее. С одной стороны, Тухачевский, конечно, был сторонником стратегии, связанной с его именем, – а покажите такого генерала, который не мечтает сокрушить врага! С другой, разгром под Варшавой, где угнетенные классы поддержали не «армию мирового пролетариата», а своих угнетателей, а пуще того работа в должности начальника Штаба РККА быстро вылечили «красного Бонапарта» от иллюзий. По крайней мере, он их не имел в 1926 году, когда сделал горький, но честный вывод: «в современном состоянии Красная Армия небоеспособна». Но тут подоспела пятилетка…
К тому времени Тухачевский успел перессориться с большинством крупных военачальников, ушел из Генштаба (точнее, его «ушли») и, сидя в Ленинградском военном округе, бомбардировал начальство проектами. В течение 1929–1931 годов он направил Сталину и Ворошилову письма:
– о реконструкции армии;
– о производстве артиллерийских орудий и снарядов;
– об авиационном транспорте;
– о развитии гражданской авиации;
– о саперных частях;
– о щитовых автомобильных дорогах;
– об ускорении почтовых отправлений с использованием тяжелых самолетов;
– о реконструкции железнодорожного дела;
– о мобилизации промышленности;
– о танках (именно там появилась идея бронетракторов);
– о пополнении военного флота за счет торгового;
– об авиадесантах и парашютных десантах…
Тухачевский всегда с удовольствием клеймил других, в том числе и немцев, за неумение мыслить по-новому. Как же он предлагал строить РККА на новый лад?
Нет, это надо читать – чтобы не иметь иллюзий! Давайте обратимся к самому знаменитому из этих писем, отозвавшемуся серьезным скандалом – о реорганизации армии.