«В августе подобный эпизод повторился. И опять его подоплекой стала непрофессиональная оценка ситуации, помноженная на то, что ныне принято называть волевым решением. Инициатором был маршал Г.И. Кулик…
Когда в июле я принял дела Управления военных сообщений Генштаба и стал получать от Главного артиллерийского управления НКО заявки на вагоны, Кулика в этом учреждении не было. Сталин послал его на Западный фронт возглавить окружаемые фашистами армии. Но он ничего не сделал. Едва окружение стало фактом, Кулик бросил войска и вдвоем с адъютантом пробрался через фронт. Прибыл в Москву и с прежним апломбом как замнаркома обороны стал фактически руководить ГАУ (Главное артиллерийское управление. – Е.П.).
На Западном фронте, в августе, образовалась некоторая пауза. Несколько дней подряд и наше управление не беспокоили заявками из ГАУ. В чем дело? Почему им не нужны поезда для перевозки вооружения и боеприпасов? Может, через мою голову связались с Наркоматом путей сообщения? Звоню заместителю наркома Герману Васильевичу Ковалеву:
– К тебе из ГАУ обращались с заявками?
– Обращались, и мы дали вагоны.
– А почему мимо меня?
Герман Васильевич ответил, что нарком Каганович и маршал Кулик договорились об этом между собой, вызвали его и приказали. Я позвонил в ГАУ генералу Николаю Дмитриевичу Яковлеву, с которым у нас был полный контакт. Он сказал, что маршал Кулик вернулся и сам командует заявками.
– Такой, – говорю, – дорогой ценой наладили порядок с военными грузами, пришлось всесоюзную перепись вагонов делать, и все опять насмарку?
Николай Дмитриевич ответил, что сообщит Кулику. И вот примерно час спустя является ко мне командир с петлицами артиллериста, докладывает, что явился по приказанию маршала Кулика. Спрашиваю:
– У вас поручение маршала?
Так точно! Товарищ Маршал Советского Союза приказал ждать его телефонный звонок в вашем кабинете.
– И все?
– Все!
Размышлять о странном поручении не пришлось. Позвонил телефон, начальственный голос спросил:
– Кто?
– Военный инженер 1-го ранга Ковалев.
Кулик, отругав меня непотребными словами, предупредил, чтобы не путался в перевозку артиллерийского вооружения по его заявкам. Выслушав, я сказал, что оскорбил он не только меня, но начальника Управления военных сообщений Генштаба и заместителя наркома госконтроля. И ему придется отвечать за срыв перевозок. И повесил трубку.
Я тут же позвонил Сталину. Сказал, что вмешательство Кулика может опять сорвать военные перевозки. Грузы для фронта пошли не учтенные, мимо военных комендантов станций. Могут легко затеряться, повторится июльская история с переписью вагонов. Сталин потребовал повторить поносные слова Кулика и прибавил:
– Приготовьтесь выступить на совещании в Главном артиллерийском управлении, оно состоится незамедлительно.
Я взял две рабочих карты: одна с графиком движения на сегодняшний день всех 1700 эшелонов с войсками, другая – примерно с 9000 транспортов с вооружением и боеприпасами, тоже на сегодняшний день и на эти часы. Особняк, где размещалось ГАУ, находился рядом со зданием Генерального штаба, и, войдя в зал заседания, я застал там человек 80 военных. В президиуме сидели трое: член Государственного Комитета Обороны Л.П. Берия, первый заместитель Председателя Совнаркома Н.А. Вознесенский и маршал Г.И. Кулик.
Первым выступил Вознесенский. Он резко критиковал наше Управление военных сообщений за то, что мы-де ставим бюрократические препоны в то время, как формируются и срочно отправляются на фронт около 100 дивизий. Принялся было рассказывать, где и какие дивизии формируются. Он был штатский человек и, видимо, не учел, что в пылу полемики в этой очень широкой аудитории обнародовал сведения, за которыми немецкая агентура охотилась. Я попросил слова с места. Сказал, что возражаю против оглашения секретных сведений в этой аудитории. Берия спросил:
– Тебе для дела тут кто-нибудь нужен, кроме нас?
– Никто!
– Уходите все! – сказал он, и зал опустел.
Я попросил пригласить на совещание наркома Кагановича и его заместителей Гусева и моего однофамильца Ковалева. Они в НКПС ведали воинскими перевозками. Берия вызвал их по телефону, а пока ждали, выступил маршал Кулик. Обвинил нас в том, что именно мы, Управление военных сообщений, запутали воинские перевозки.
Пришли Каганович и его заместители, и я попросил слова. Задача моя осложнялась тем, что лица, уполномоченные Сталиным, не были специалистами железнодорожниками, и мне надо было объяснить Берии и Вознесенскому всю нашу специфику наглядно и просто. Я вывесил обе свои карты с маршрутами войсковых эшелонов и военно-снабженческих транспортов. Объяснил, что все эти 11 тыс. значков – маршруты поездов; что на картах зафиксированы все грузы, полученные железной дорогой; что указаны также опоздания в графиках движения или опережения графиков. Что же касается перевозок, которые маршал Кулик, игнорируя органы военных сообщений, передал непосредственно наркому Кагановичу, то они, естественно, на этих картах не отмечены. Поэтому о них может доложить только товарищ Каганович.
Лазарь Моисеевич сказал:
– Товарищ Ковалев хочет сказать, что мы не знаем, где эти грузы? Он не прав. Мы знаем, мы знаем. Сейчас о них доложит нам Герман Васильевич Ковалев.
Но тот, человек прямой и честный, глянул на своего наркома, сказал и ему, и всем:
– ЗР (военный шифр моей должности) прав, товарищ нарком. Эти транспорты у нас на учете не значатся.
– Ты путаник! – крикнул Каганович. – Пусть Гусев доложит.
– Называй человека, а не ЗР! – прибавил Берия.
– Товарищ нарком! – сказал Гусев. – Мы повагонного учета не ведем. Иван Владимирович прав, мы не знаем, где находятся эти вагоны.
На этом, собственно, закончилось совещание. Все начальство уехало в ЦК, к Сталину. Вознесенский перед отъездом подошел ко мне и сказал, что рассудил проблему некомпетентно и просит за то извинить.
Приехал Андрей Андреевич Андреев, и мы вчетвером – он, Гусев, Герман Ковалев и я – разработали план отыскания пропавших транспортов для быстрейшей доставки на фронт.
Вскоре маршал Кулик был снят с поста заместителя наркома обороны и разжалован в генералы».
Это, кстати, к вопросу о том, можно ли было руководство эвакуацией предприятий возложить на Кагановича. Боюсь, наша промышленность досталась бы Гитлеру в полном составе.
Итак, железнодорожные перевозки оказались, опять-таки, на стыке ведомств – причем не просто на стыке, а между армейским командованием и НКПС, как между молотом и наковальней. И если на самом верху вопросы решали лично Сталин или уполномоченные ГКО, то интересно – как такие конфликты разруливались на местности?
А вот это – один из сложнейших вопросов. Поскольку сталинская система управления – то еще ноу-хау. Кадры и вправду решают все – но что делать, если этих кадров катастрофически не хватает для организации дела? Тогда-то и вступала в действие сталинская система двойного и тройного контроля, параллельных систем управления и прочих кадровых находок. Система, надо сказать, совершенно безумная – но работающая. Ведь войну-то мы выиграли!
Глава 7. Неизвестные герои сорок первого года
Великие люди редко представляют собой одинокие вершины; чаще это пики горной гряды.
В сталинском СССР было три системы власти: партийная, государственная и военная. Их связывала сложная система взаимоотношений, но даже в самой жестокой ситуации хотя бы одна из властей, как правило, работала. Кроме них существовали еще комитеты и комиссии с самым разным объемом обязанностей и полномочий, иной раз колоссальным, как у той же ВПК. На места выезжали представители верховной власти – помните, как Ковалев решал запутанные вопросы с помощью мандата представителя Совнаркома? Но это только видимая часть паутины – а ведь была еще и невидимая. Были структуры, о которых мы знаем очень мало или не знаем почти ничего, были люди и ведомства, игравшие в системе управления не совсем понятную роль, о которой можно догадываться лишь по некоторым разрозненным фактам. Были внезапные выдвиженцы, от которых за версту несло спецслужбами, и чекисты, занимавшиеся совершенно несвойственными им делами. Не говоря уже о том, что новое назначение человека далеко не всегда отменяло предыдущее – тот же Ковалев был одновременно начальником Управления военных сообщений и заместителем наркома госконтроля, то есть проблемы, подведомственные ему, он решал как начальник, а не подведомственные – пользуясь методами госконтроля. Наконец, человек мог выполнять определенную работу вообще без какого бы то ни было назначения.
Вернемся к эвакуации. Чтобы перевезти и запустить заводы, в сложнейших условиях и за считаные недели (если это вообще возможно), процесс должен находиться в одних руках, иначе он будет постоянно ломаться на стыках. Чьи это были руки? То, что это делал не Каганович – уже понятно. Ковалев? Его задача – проталкивать грузы по дорогам из пункта А в пункт Б, и только.
Впрочем, погрузить и вывезти завод являлось сравнительно легким делом. Запустить его снова – задача уже на порядок труднее. Кто этим занимался? Очередная реинкарнация ВПК? Может быть – но кто именно в ней? Кто вообще руководил этой структурой в июне 1941 года?
«Ты чувствуешь сквозняк оттого, что это место свободно?»
Лучший менеджер ХХ века
Добрым словом и револьвером можно добиться большего, чем просто добрым словом.
Как на обычном фронте самое уязвимое место – стык воинских частей, так и на трудовом фронте самое опасное – это стыки между ведомствами, особенно в условиях описанного чуть выше бардака. Разного рода межведомственные бюро и комиссии ситуацию в известной степени облегчали, но не давали гарантии выполнения задачи. А рисковать Сталин не мог. Не имел он права рисковать.