«Докладываю, слышу, молчит, сопит в трубку и вдруг спрашивает: «А где второй пресс?» Отвечаю, что не имею понятия, где второй. «Какой же ты, к чертовой матери, директор, – кричит Берия, – если ты не знаешь, где отгруженный в твой адрес пресс!» И бросил трубку. Каково же было мое удивление, когда утром приходят ко мне свердловские чекисты и докладывают, в каких эшелонах находятся части краматорского пресса. Непостижимо, удивительно: как всего за несколько часов, ночью, можно было в великом хаосе и столпотворении эвакуации, среди сотен эшелонов найти то, что надо… Эшелонам с прессом дали зеленую улицу, через неделю они прибыли…»
Воистину непостижимо и удивительно: как, не имея карты эвакоперевозок, подобной той, что вел УВОСО относительно военных грузов, можно было сделать такое. Может быть, УВОСО вел и ее тоже? Однако Ковалев ни словом не обмолвился, что их контора отслеживала какие-либо грузы, кроме военных, направляющихся к фронту.
Впрочем, ведь и в транспортном управлении НКВД вполне могли додуматься до того же, до чего додумался Ковалев. Их представители тоже были на каждой крупной станции и имели доступ ко всем документам.
…Вернемся еще раз к сталинской системе власти. Системе, по правде, сказать, совершенно безумной, но в советских условиях эффективной. А заодно и задумаемся, почему в ГКО вошли именно те люди, которые в него вошли?
Поскольку всеобъемлющий советский бардак регулярно ставил страну на грань полного хаоса, Сталин всегда и в любом деле старался иметь несколько дублирующих друг друга систем, в надежде, что хотя бы одна из них сработает. Не было единого рецепта, для каждой задачи искали свои исполняющие структуры, свою комбинацию ведомств. А главное, все зависело от самого острого дефицита в СССР – от людей. Тех кадров, которые решали все. Есть человек – будет работа, нет человека – будет бардак. А в какой структуре материализуется нужный персонаж, та и станет основной в выполнении задачи.
Единственное объяснение, почему после всех фокусов тридцать седьмого года Сталин оставил у власти партию, было то, что она являлась отлаженным механизмом власти – конечно, «отлаженным» по сравнению с государством. У ВКП(б) были свои «тараканы». Партия по-прежнему строилась по принципу «снизу вверх» – номенклатура была относительно прилично управляема (хотя на местах все равно творилось черт знает что), а чем ниже, тем больше было риска, что раздастся крик: «Нас предали! Враги!» – и партком, несмотря на все руководящие указания, примет свое решение. Партийцы были приличнее, чем госчиновники, по уровню ответственности, зато хуже по уровню управляемости.
Итак, первая власть – государственная, вторая – партийная, третья – военная. Но была еще одна власть, тень которой мелькает, почти не даваясь в руки, зато постоянно ощущается. Помните – когда из города сбежали как партийцы, так и государственные чиновники, туда пришли особисты и организовали власть? Они:
а) умели это делать;
б) имели соответствующие полномочия.
А как должны были чекисты «принимать меры к устранению неполадок» в промышленности, если бы они не имели полномочий, причем такого масштаба, что могли командовать обкомами ВКП(б)? По каждому конфликту открывать дело об антисоветском заговоре?
Судя по объему полномочий, то и дело проскальзывающему в документах, бериевский НКВД был не просто службой безопасности, а четвертой системой власти, в дополнение к государственной (основной), партийной (чрезвычайной) и военной. Ее можно назвать кризисной властью, а можно никак не называть. Важно, что она существовала.
Вообще-то это простая и хорошая идея: использовать НКВД для контроля за выполнением решений и для кризисного управления. Это была военизированная структура, свободная от каких бы то ни было демократических заморочек, закрытая, всепроникающая и четко работающая, способная в любой момент взять ситуацию под контроль. Когда первые три ветви власти не справляются, на сцену выходит НКВД, делает, что надо, и уходит в тень.
А теперь задумаемся: почему в ГКО вошли именно те люди, которые в него вошли? Молотов – вроде бы понятно, как «вечный второй» при Сталине. Но он ведь был не только «вторым я» вождя, но и первым заместителем Сталина по Совнаркому, то есть фактическим главой государственной системы власти. Маленков в то время выполнял функции первого секретаря, держал в руках рычаги власти партийной. Ворошилов – понятно, это верхний человек в пирамиде военной власти. И Берия – министр внутренних дел, командир стальной чекистской сети. Вот теперь персональный состав ГКО не только получает объяснение, но и становится единственно возможным. Это были люди, каждый из которых держал в руках нити одной из четырех властных систем. А то, что они при этом курировали какие-то отрасли военной промышленности – это уже второй вопрос…
Человек с мандатом № 670
По русским обычаям, только пожарища
На русской земле раскидав позади…
Вернемся снова к роману «Сталь и шлак», к одним из самых драматических его страниц.
«После рапорта Крайнева вызвал к себе начальник городского отдела Наркомата Государственной Безопасности.
Когда Крайнев вошел в кабинет Боенко, у стола в одном из удобных кожаных кресел сидел Гаевой.
– Ну, что будем делать с цехом, товарищ начальник? – спросил Боенко.
– Кислород нужно доставать и резать, – ответил Крайнев, думая, что речь идет о ликвидации аварии на второй печи.
– Как будем взрывать цех, товарищ начальник? Вот о чем идет речь, – пояснил Боенко, стараясь казаться спокойным.
И снова, как вчера на крыше, сердце у Крайнева замерло.
– А на сколько взрывать? На полгода, на год? – спросил он, овладев собой и даже удивляясь, как спокойно произносит он эти страшные слова.
– А как вы полагаете сами? – спросил Боенко, внимательно его разглядывая.
– Я твердо знаю, что не надолго… А вот на какой срок, сказать не могу.
Боенко понравились определенность первой части ответа и прямота второй.
– Рвать надо не насовсем, но основательно, – твердо сказал он.
– Что ты, Боенко? – вскочил Гаевой. – Не позже, чем через полгода мы снова будем здесь.
– А если не будем? А если мы далеко уйдем отсюда? Ты представь себе, – продолжал Боенко, хмурясь, – что мы пощадим завод, и немцы быстро его восстановят. Значит, тысячи тонн стали с нашего завода обрушатся на наши же головы. Нет, уж лучше мы немного затянем его восстановление.
– А как бы вы взрывали надолго? – спросил Гаевой.
Это можно сделать так, – с трудом произнося слова, начал Крайнев. – Завалить трубы… Семидесятипятиметровые стальные трубы, падая на цех, ломают здание, подкрановые балки, краны, печи. Цех больше не существует.
Гаевой даже вздрогнул, представив себе эту страшную картину разрушения. Боенко встал, оперся руками о стол и в упор посмотрел на Крайнева.
– Не смейте так взрывать, – сказал он тоном приказа. – Никому об этом варианте не рассказывать. У нас есть люди, которые считают, что все погибло, они сдуру могут осуществить ваш вариант.
Крайнев предложил другой проект взрыва».
Этот разговор состоялся еще до приказа об остановке и эвакуации завода. Затем завод остановили, размонтировали оборудование, отправили эшелоны. Осталось лишь несколько человек заводского начальства, руководивших погрузкой.
«Рано утром всех «казарменников» вызвали к директору: Дубенко сидел за столом с неизменной папиросой в зубах и внимательно слушал какого-то человека в запыленной кожанке. Когда все собрались, незнакомец обвел их взглядом, который не выражал ничего, кроме усталости.
– Я собрал вас на техминимум, его прочтет вам товарищ Бровин, – сказал Дубенко.
«Какой тут еще техминимум, под боком у немцев!» – с раздражением подумал Крайнев.
Человек в кожанке, не вставая со стула, ровным тихим голосом изложил элементарные правила обращения со взрывчатыми веществами.
– Приказ о взрыве завода может поступить с минуты на минуту, и мне одному не справиться…
Бровин поставил перед начальниками цехов задачу – знать все минированные точки своего цеха, чтобы в случае необходимости взорвать их самостоятельно. Он указал, как нужно минировать и какое количество взрывчатки употреблять для разных объектов. Предупреждая напрашивающийся у всех вопрос, он пояснил, что это не разрушает завод полностью, но делает его восстановление трудным и требующим много времени.
– Вернемся – восстановим, – заключил он и улыбнулся одними губами. Глаза его не изменили своего выражения, они слишком много видели за последние месяцы…»
Человек в кожанке – образ, понятный всем читателям того времени. Кожаные куртки в книгах и фильмах – одежда комиссаров и чекистов. Но в данном случае комиссары явно ни при чем. Впрочем, подрывник мог быть откуда угодно – например, из строителей, а кожанка здесь для драматического эффекта.
«…К минированию приступили сейчас же после совещания.
На заводе стояла гнетущая тишина. Кроме группы командного состава и охраны, уже никого не было…
Аммонит грузили на машину из склада, расположенного за высокой стеной, которая отделяла завод от степи.
Мимо склада беспрерывно шли люди с мешочками, рюкзаками, сумками. Они опускались в балку, переходили ручей, поднимались на пригорок и уходили в побуревшую степь.
Последний эшелон, составленный из крытых вагонов, ушел на рассвете, и все, не успевшие уехать, пешком уходили ему вслед.