То есть сначала с завода – работающего до последней минуты! – должны были вывести людей, потом его прочесать и лишь после этого приступить к взрыву, предусмотрев при этом как пути эвакуации для рабочих, так и пути отхода для подрывников.
И далее:
«Для такого крупного и важного завода, как «Большевик», необходима особо четкая организационно-техническая подготовка.
Возможность сохранить завод без какого-либо разрушения зависит именно от хорошей подготовки к разрушению, т. к. тогда сигнал о его разрушении можно давать лишь в случае крайней необходимости…»
Как пример хорошей подготовки приводят Ижорский завод. Действительно – немцы были в четырех километрах, но никто в Колпино не психанул и не дал сигнал к уничтожению, во многом именно потому, что хватило бы нескольких часов.
…Непосредственная опасность для города миновала, но осень еще не кончилась. Немцы рвались к Москве, и под Ленинградом тоже можно было ждать нового штурма. Так что Меркулов не прекращал работу. 29 сентября он разослал уже не по райкомам, куда адресовались результаты проверки заводов, а начальникам райуправлений УНКВД список из двенадцати вопросов (с заданием следовало ознакомить первых секретарей, но только их). Даже вопросы шли под грифом «Совершенно секретно. Только лично» – что уж говорить об ответах!
Меркулов спрашивал, какое количество планов предприятий утверждено районной «тройкой» и сколько еще осталось, на каких предприятиях еще не выделены исполнители, не проведены курсы по применению взрывчатки, исполнители не переведены на казарменное положение и не введены в курс дела, где не получена взрывчатка и сколько еще требуется, где и почему не сделан расчет зарядов, о договоренности с «Ленэнерго», системами телеграфно-телефонной связи и водопровода, проникли ли сведения о «спецмероприятиях» в массу рабочих. Серьезным оказался вопрос об охране. Мероприятия были сверхсекретными, и вневедомственная охрана, да и рабочие вполне могли оказать сопротивление, приняв подрывников за диверсантов.
Всего к уничтожению намечалось около 380 предприятий города, из них 250 были отнесены к первоочередным, остальные вносились в список по инициативе районных властей. Ясно, что военные, машиностроительные, химические и тому подобные заводы, способные работать на нужды армии, не должны были достаться немцам. Можно понять разрушение электростанций, водопровода, трамвайных парков, хлебозаводов. Но какой прок могли иметь немцы от мармеладной фабрики или, скажем, завода «Красная Бавария»? Почему приговорили к уничтожению «Пассаж» и «ДЛТ», а Гостиный Двор оставили в покое? А вот попробуй, пойми!
Вот так и осознаешь, что – да, мы знаем о том времени уже немало, но у него совсем иная логика. А также иная сила любви и ненависти.
Поражает другое. Обычно, оставляя город, все-таки старались не разрушать основные системы жизнеобеспечения, памятуя, что вместе с городом оставляют и людей, которым надо как-то жить. Здесь систему жизнеобеспечения громят подчистую. Чем помогут немцам трамваи или водопровод? Зачем взрывать хлебозаводы? Немцы все равно найдут способ накормить свою армию, а как обойдутся горожане?
Ответов несколько. Например: из донесений разведки было уже известно, что Гитлер приговорил город к уничтожению вместе со всеми жителями, так что положение населения ухудшать было некуда. 22 сентября начальник штаба военно-морских сил Германии пишет в директиве: «Фюрер решил стереть город Петербург с лица земли. После поражения Советской России дальнейшее существование этого крупного населенного пункта не представляет никакого интереса… Проблемы, связанные с пребыванием в городе населения и его продовольственным снабжением, не могут и не должны нами решаться. В этой войне, ведущейся за право на существование, мы не заинтересованы в сохранении хотя бы части населения»[182].
А может быть, еще проще: минимум для населения оставляли, взрывая лишь то, что было сверх необходимого. И в конце концов часть ленинградцев все же перезимовала – без водопровода, электричества, канализации, в сорокоградусные морозы. Если бы иметь продовольствие, продержались бы, наверное, почти все. Но продовольствием немцы уж всяко не стали бы делиться с горожанами.
А возможно, наши рассчитывали увести население на правый берег и, взорвав мосты, не пустить немцев за Неву. Ибо возможность тотального поражения в войне советским руководством не рассматривалась вовсе.
Как бы то ни было, «план «Д» – это единственный достаточно подкрепленный документами пример подготовки к выполнению эвакуационного плана (к счастью, только подготовки!). Остальная тема представляет собой непаханое поле. А тут все же виден механизм реализации предельно ответственной задачи.
Любопытно, что из работы полностью исключены советские органы – роль исполкомов в «плане Д» вообще не прописана. А это все же государственная власть. Впрочем, государственная ли? Госуправление промышленностью шло по линии наркоматов – так что исполкомы тут действительно ни при чем.
Да и роль военных, в основном, чисто техническая: сказали взорвать – взорвем, сказали научить подрывников – научим, с остальным разбирайтесь сами. На районном уровне «тройки» вообще нередко превращаются в «двойки» – партсекретарь и чекист. Первый руководит, второй контролирует и руководит, если первый по каким-либо причинам выбыл из строя.
У нас нет оснований считать, что собственно эвакуация организовывалась как-то иначе. «Тройка» – многократно опробованный, работающий механизм. Разве что военного инженера в этом случае должен был заменить представитель Управления военных сообщений.
Есть лишь одно «но»: как быть, если возникнут проблемы с ветвями власти? Например, из райкома приходит команда грузиться, а наркомат не дает добро? Или директор отказывается останавливать предприятие? Или… да мало ли проблем может возникнуть при коллегиальном руководстве. Кто-то из троих должен быть главным. Об этом никто и нигде не говорит… но кое-кто иногда проговаривается.
В тщательно собранных г-ном Куманевым рассказах сталинских наркомов нет-нет да и мелькнет: у НКВД были огромные возможности, они могли обеспечить выполнение любой задачи, чекистам все подчинялись. А почему, собственно? В 90-е годы принято было думать, что страшного ведомства боялись до дрожи в коленках. Хотя если вспомнить рассказы того же Новикова – то никого он не боялся. С Берией спорил, упершись рогом в стенку, а с местными наркомвнудельцами и вовсе водку пил. Да и вообще – чем, скажите, можно напугать сталинского «красного директора»? Разве что позорным снятием с должности – но это не от чекистов зависело.
Так что страшный НКВД мог ровно столько, сколько позволяли данные ему полномочия. Если он решал любые задачи – значит, имел на то право. Кстати, и в Ленинград с мандатом № 670 приехал именно чекист… Простая логика говорит: кто руководит работой, тот и главный. А руководителем был «московский гость» – первый заместитель наркома внутренних дел В.Н. Меркулов. Более того, это был единственный человек, который мог в случае каких-либо нештатных ситуаций самостоятельно реализовать «план Д».
Почему? Дело в том, что ни одна другая структура не давала гарантии того, что приказ будет выполнен. Военные не имели своих представителей на заводах[183]. Партия не была военизированной структурой, и партийцы, привыкшие к делегированию полномочий «снизу вверх», слишком много о себе понимали. Директора подчинялись своим наркоматам в Москве и могли выбирать между ними и партийными властями в Ленинграде, да и вообще были самым слабым звеном в «тройке»: попробуйте-ка представить себе директора, который должен взорвать собственный завод! И лишь одни спаянные к тому времени военной дисциплиной бойцы НКВД были надежны. И на эту стальную сеть опирался главный организатор всей акции – Меркулов. Год спустя он так же будет сидеть на северокавказских нефтепромыслах, рискуя быть убитым или попасть в плен, и получит выговор от Сталина за излишний риск.
Есть и еще один, весьма своеобразный, но достоверный источник информации. Дело в том, что «человек с мандатом 670», замнаркома НКВД Всеволод Меркулов, был еще и писателем. В декабре 1941 года он написал под псевдонимом Всеволод Рокк пьесу «Инженер Сергеев». А поскольку вопрос он знал досконально, то по сюжету можно судить о роли чекистов в организации взрыва заводов.
Итак, выберем из пьесы фрагменты, где действует начальник райотдела НКВД Суровцев (35 лет от роду, старший лейтенант ГБ). Первый имеет отношение к его прямым обязанностям – поиску и ловле диверсантов. Но вот второй…
«В кабинет начальника электростанции входит Суровцев.
«Суровцев. Здравствуйте! (Жмет руку Сергееву.)
Сергеев. Прошу. Садись. Как дела?
Суровцев (сел). Дела неважные!
Пауза.
Суровцев. Коротко говоря, надо готовить станцию ко взрыву.
Сергеев. Что ты говоришь? Неужели до этого дело доходит?
Суровцев. Видимо, так. Сегодня получил из областного управления указание: приготовиться и ждать. Взрывчатку получил?
Сергеев. Только что осматривал. Она у нас на складе.
Суровцев. Прекрасно! Значит, надо теперь план разработать и действовать. Кого можно у вас к этому делу привлечь? Только поменьше людей.
Сергеев. Волошина?
Суровцев. Обязательно! Он же секретарь парткома. Еще?
Сергеев. Пыжика, он абсолютно проверенный человек.
Суровцев. Подойдет!
Сергеев. Инженера Талькина.
Суровцев (морщится). Талькина мы мало знаем.
Сергеев. Дело в том, что наш главный инженер болен, и Талькин его замещает. А без главного инженера в этом деле трудно будет обойтись. Ты это сам понимаешь. От него не скроешь приготовлений. Лучше заранее его предупредить. Он толковый человек.