Лев VI и военно-морское дело
Лев сетовал на то, что для своего сочинения по военно-морскому делу (Конституция XIX) он не мог найти ни одного древнего образца, который можно было бы скопировать, а потому вынужден был положиться на практические познания своих морских офицеров. Едва ли можно отыскать лучший пример раболепия (если можно так выразиться) перед авторитетными текстами, столь свойственного византийской душе, каковое ухитрялось сосуществовать с несомненным прагматизмом и даже с нарушением правил. (Сам Лев, как хорошо известно, добился того, чтобы его наложница Зоя Карбонопсина, «Черноглазая», вопреки каноническому праву стала его четвёртой женой, дабы узаконить её сына, будущего императора Константина VII Багрянородного (Пор-фирогенита), то есть рождённого в императорской опочивальне, но от незамужней матери.) Возможно, Лев взял на душу ещё больший грех, заявив, что он изобрёл ручную гранату, то есть греческий огонь в горшке, о чём пойдёт речь ниже.
Изложение сути Конституции XIX начинается с отзвука трактата Сириана Магистра: командира призывают изучать теорию и практику навигации, включая предсказание направления ветров, основанное на наблюдениях за движением небесных тел, – точное предсказание направления ветра потребовало бы большего количества разведывательных сведений, но при рекомендуемом методе такое невозможно. Затем следуют пустые общие слова о том, как нужно строить военные корабли: не слишком узкие, но и не слишком широкие. (6). С шестой главы по десятую, и даже дальше, речь идёт о дромоне («гонщике») в одной из многих его разновидностей; но для всех них была характерна одна главная мачта, две палубы, ход на вёслах и под парусом, а также афракт, то есть отсутствие верхней палубы над верхней скамейкой для гребцов[565].
Стандартными моделями предусматривалось от 25 до 36 или даже до 50 гребцов на каждой стороне каждой из палуб, что составляло в сумме до 200 гребцов, и ещё сотня человек должна была находиться на борту: по большей части это были пехотинцы, обученные воевать на море («морские пехотинцы»), а также капитан корабля и другие офицеры. Вероятно, однако же, что меньший корабль, усиакий, с сотней гребцов на борту, как видно из его названия (одно из значений слова «усия» – отряд в 100 человек) и отрядом из тридцати-сорока моряков, был более обычным, особенно потому что гребцы на верхней палубе также могли сражаться в отличие от гребцов на нижней палубе, которые в лучшем случае могли действовать копьями через прорези для вёсел, чтобы повредить корпус вражеского судна по всей его длине. Существовали также значительно более лёгкие и быстрые двухпалубные суда для рекогносцировки и набегов, а также небольшие галеры (галеи) с одной скамьёй для гребцов.
Боковые проходы и места для гребцов были укрыты съёмными щитами, и гребцы орудовали вёслами прямо через отверстия в бортах, без дополнительных коробчатых расширений для защиты вёсел. Квадратные паруса с седьмого века были заменены треугольными латинскими. Тараны на носу ещё были во времена Льва VI, но постепенно они были заменены «клювами» (по ним моряки могли переходить на вражеский корабль), но морское сражение велось в основном метательными снарядами: моряки могли пускать стрелы с возвышенной деревянной башенки (ксилокастрон), находившейся возле главной мачты; кроме того, были камнемёты (один или несколько), а также игрон пир («жидкий огонь»), греческий огонь западных источников, который метали в подожжённых сосудах или выпускали при помощи сифонов, приводимых в действие поршнями или даже насосами.
Греческий огонь, игрон пир («жидкий огонь»), фалассион пир («морской огонь»)
В романах и даже в исторической литературе средней руки он выступает таинственным и самым ужасным оружием, технологическим секретом одних лишь византийцев, которому никогда никто не смог подражать – возможно, даже сейчас. По крайней мере некоторые византийцы (а может, всего один) притязали на то, что верят в этот миф. В руководстве по государственному управлению «Об управлении империей» (“De administrando imperio”), приписываемом императору Константину VII Багрянородному (913–959 гг.), предлагается давать напыщенный и бесконечно лживый ответ в том случае, если какие-либо чужеземцы когда-нибудь попросят о доступе к «жидкому огню, выбрасываемому через сифоны». Сын должен ответить так:
И в этом также [Бог] через ангела просветил и наставил великого первого василевса-христианина, святого Константина. Одновременно он получил и великие наказы о сем от того ангела, <…> чтобы он изготовлялся только у христиан и только в том городе, в котором они царствуют [в Константинополе], и никоим образом не в каком ином месте, а также чтобы никакой другой народ не получил его и не был обучен [его приготовлению]. Поэтому сей великий василевс, наставляя в этом своих преемников, приказал начертать на престоле церкви Божией [Святой Софии] проклятия, дабы дерзнувший дать огонь другому народу ни христианином не почитался, ни достойным какой-либо чести или власти не признавался. А если он будет уличен в этом, тогда будет низвержен с поста, да будет проклят во веки веков, да станет притчею во языцех, будь то василевс, будь то патриарх… Было определено, чтобы все питающие рвение и страх Божий отнеслись к сотворившему такое как к общему врагу и нарушителю великого сего наказа и постарались убить его, предав мерзкой [и] тяжкой смерти[566].
Примечательно обнаружить угрозу цареубийства, подписанную именем императора или его верными писцами, что должно было ещё крепче подтвердить уникальное значение греческого огня и абсолютную монополию Византии на владение им. Однако на деле к тому времени, когда писались эти строки, секрет был уже раскрыт.
Первое сохранившееся сообщение о греческом огне содержится в «Хронографии» Феофана Исповедника, в записи под 6164 г. от сотворения мира, то есть под 671–672 гг. К Константинополю двигался многочисленный арабский флот:
Константин [IV, 668–685 гг.], узнавши о движении богоборцев против Константинополя, и сам устроил двухпалубные огромные корабли с горшками огненосными и быстрые корабли с огненными сифонами [для разбрасывания жидкого огня][567].
В записи под 6165 г., то есть под 673–674 гг., Феофан также сообщает о том, как он был изобретён:
В это время зодчий Каллиник, прибежавший к римлянам из Гелиополя Сирийского [Баальбек в нынешнем Ливане, только что перешедший тогда под арабское господство], морским огнем, который им изобретен, сожег им и корабли и все дышащее. Таким образом римляне возвратились с победою и изобрели морской огонь[568].
Но, согласно «Сирийской хронике» яковитского патриарха Михаила, Каллиник (он назван плотником) впервые применил своё изобретение за год до этого в Ликии, на юго-востоке Анатолии:
[Он] изготовил воспламеняющееся вещество и поджёг арабские корабли. Этим огнём он уничтожил и остальные суда, спокойно стоявшие [на якоре] в море, и всех людей на борту. С того времени ромеи постоянно применяли огонь, изобретённый Каллиником и называемый нафт [ «нефть» по-арабски][569].
Если оставить в стороне мифы, включая те, что некритично и безотчётно повторяются в некоторых современных трудах, достоверно известно пять фактов о греческом огне, экспериментально изученном недавно одним выдающимся византинистом, который успешно поджёг с его помощью безобидное парусное судно[570].
Во-первых, он продолжал гореть даже после соприкосновения с водой. Это известно из достоверного сообщения Лиутпранда Кремонского («Антаподосис», колл. 833–834), писавшего о том, что корабли руси, воины которой оставили свои корабли в ходе неудавшейся атаки князя Игоря на Константинополь в 941 г. (Лиутпранд был там спустя восемь лет), «были сожжены, покуда плыли по волнам».
Для этого не требуется никаких магических компонентов: сырая нефть будет гореть постоянно, если её поджечь, и она была, несомненно, доступна, потому что она выходит на поверхность земли на Каспийском побережье, вполне досягаемом для византийских купцов, причём даже в те времена, когда оно находилось за пределами Византийской державы. Местные жители выкапывают мелкие скважины, чтобы было удобнее добывать нефть. В трактате «Об управлении империей» содержится перечень мест, где есть «колодцы, дающие нафту», то есть сырую нефть (а не первую углеводородную фракцию дистиллята, которую сейчас называют «нафта»)[571].
Далее высказывались предположения о том, что греческий огонь возгорался самопроизвольно, вступая в контакт с водой. Это могло быть правдой, если в нём содержался довольно чистый натрий (Na) или пероксид натрия (Na2O2): оба эти вещества бурно реагируют при контакте с водой, образуя гидроксид натрия (NaOH) и выделяя много тепла. Соединения натрия столь же обычны, как обычная поваренна я соль (NaCl), но нет никаких свидетельств о том, что византийская химия была способна получать натрий в виде чистого металла или его пероксида.
Высказывалось и другое предположение: возможно, нефть смешивалась с сосновой смолой, из-за чего становилась более вязкой и «липкой» и тем самым превращалась в нечто вроде напалма[572]. При изготовлении современного напалма (каждый без труда может изготовить его в домашних условиях) пальмовое или другое масло добавляется к значительно более лёгкому бензиновому «студню», чтобы придать ему вязкости, но сырая нефть и без того уже обладает значительной вязкостью.
Более правдоподобно другое: если смола вообще наличествовала, то она служила для того, чтобы ускорить воспламенение, потому что грубая нефть будет гореть интенсивно, но поджечь её не так легко, как её более лёгкие фракции, например, бензин. Кроме того, с добавлением смолы повышается температура горения.
Во-вторых, все источники согласны в том, что греческий огонь прежде всего выбрасывался в цель через сифоны, то есть трубы с установленным внутри поршнем, который подаётся вперёд, чтобы выбросить жидкость через сопло. Однако, чтобы добиться этого, жидкость сначала нужно разогреть, и тем самым подтверждается, что она целиком или по большей части состояла из сырой нефти, слишком вязкой для того, чтобы её извергнуть, если предварительно не разогреть; точно так же в современных трубопроводах нефть разогревают для лучшего её протекания, если она слишком воскообразна. Поэтому, чтобы применять греческий огонь, контейнеры с ним нужно было разогревать посредством костров, разводившихся внутри корпуса судна неподалёку от сифонов, – затруднительное решение на деревянных кораблях.
В-третьих, сочетание низкой дальнобойности сифонов (ведь они были устроены по тому же принципу, что и детские водяные пистолеты: двадцать метров уже было серьёзным достижением) и необходимости разводить внутри судна костры для разогрева, а к тому же вероятная потребность в поджигании жидкости, требовала точно рассчитанных перемещений, позволяющих подойти к вражеским кораблям достаточно близко, оставаясь при этом вне зоны возможного абордажа, – и притом в очень тихих водах. Это опять же засвидетельствовано Лиутпрандом («Антаподосис», колл. 833 слл.): «…Богу… угодно было… почтить победой тех, кто… поклонялся Ему [то есть византийцев]. Поэтому Он усмирил ветры и успокоил море. Ибо в ином случае грекам было бы трудно стрелять своим огнём».
В-четвёртых, из этого следует, что греческий огонь был изначально эффективен скорее в спокойных водах Мраморного моря, нежели в открытом море, особенно в тех случаях, когда византийцев оказывалось чересчур мало для того, чтобы они могли взять верх благодаря таранам, метательным орудиям или абордажу. Поэтому греческий огонь поначалу применялся скорее как стратегическое оборонительное оружие против врагов, достаточно сильных для того, чтобы напасть на империю в самой её сердцевине, нежели как стратегическое наступательное оружие, применяемое в открытом море против более слабых врагов. Это обстоятельство ограничивало повсеместное значение греческого огня для византийского военно-морского флота, который был бесконечно многим обязан здравым римским традициям.
В-пятых, секрет изготовления греческого огня был раскрыт. В арабских источниках он упоминается вскоре после его изобретения, и он применялся при арабском завоевании Крита ок. 824–826 гг.[573] Нефть, выходящая на поверхность земли на каспийском побережье возле Баку и в районе Киркука в современном северо-восточном Ираке, была известна всегда; при этом к девятому веку аббасидские учёные перевели технический труд эллинистической эпохи, в котором разъяснялась методика изготовления сифонов: «Пневматика» (“Pneumatica”) Герона Александрийского. Ни нефть, ни сифоны не могли оставаться тайной для арабов с тех пор, как они были показаны в действии. Применение греческого огня и сифонов флотом Льва Триполитанского засвидетельствовано в рассказе о взятии Фессалоники в 904 г., и возможно, они применялись гораздо раньше[574]. Напротив того, предприимчивые и охотно перенимавшие новшества итальянские морские города-республики, Амальфи, Генуя, Пиза и Венеция, никогда не применяли греческий огонь, что свидетельствует об ограниченности его военного значения, проистекавшей из малой дальнобойности сифонов и трудностей использования выбрасываемого ими состава.
Дромон
По стандартам своего времени дромон был быстрым и манёвренным кораблём, но эти качества достигались благодаря его малой осадке и лёгкой конструкции. У этого судна был низкий надводный борт, всего в один метр высотой, а потому и слабые мореходные качества: его могли затопить двухметровые волны, нередкие в Средиземноморье даже в тёплые месяцы.
Из-за этого обстоятельства продолжительные переходы через открытое море становились опасны в любое время года, причём зимняя навигация, вероятно, исключалась. Идти на вёслах можно было очень быстро, если говорить о кратких рывках продолжительностью минут в двадцать или около того: можно было набрать скорость в десять узлов, то есть 11,15 уставной мили или 18,5 километра в час – и это могло сослужить добрую службу в сражении. При ходе на вёслах можно было поддерживать крейсерскую скорость до трёх узлов в час на протяжении суток, если грести посменно. Под парусом, при попутном ветре, скорость могла превышать семь узлов, но едва ли возможно было сильно продвинуться вперёд, идя галсами против ветра, если учесть отсутствие надлежащего киля, – но в любом случае из-за низкого надводного борта и наличия отверстий для вёсел дромон мог затонуть при крене в 10 градусов.
Из-за своей длинной и узкой конструкции с малой осадкой, а также из-за того, что палубы нужно было держать свободными, на борту оставалось мало места для припасов, включая воду, которую обычно потребляли в изрядных количествах. Требовалось по меньшей мере полгаллона (больше двух литров) в день на человека, но тяжело работающим гребцам нужно было вдвое больше того. Палубы следовало держать свободными, из-за чего не разрешалось складывать припасы на палубе в жаркую погоду[575]. Учитывая неожиданности, которые могли воспоследовать от ветров, течений и действий врага, ни один благоразумный капитан усиака (дромон со 108–110 гребцами, а не какой-то особый тип судна) не мог отчалить от берега, имея на борту менее 650 галлонов воды – а лучше вдвое больше. Поэтому запас воды был решающим фактором длительности пребывания кораблей в море, ограничивая её самое большее десятью днями, а чаще – семью, причём расстояния от одной стоянки до другой уменьшались из-за преимущественного предпочтения, отдаваемого каботажному плаванию в сравнении с более прямыми рейсами через открытое море.
Текст открывается инвентарным перечнем снаряжения (параграф 5), вполне тривиальным и жизненно необходимым, как все перечни инвентаря[576]: «Должны быть запасные рули, вёсла, кольца для вёсел, канаты, доски, фитили, смола, жидкая смола [нафта?] и все необходимые кораблестроительные инструменты, включая топоры, свёрла и пилы».
Затем на сцену выходит греческий огонь, но, что любопытно, не в качестве главного героя: в тексте всего лишь даётся совет относительно того, что неплохо было бы установить бронзовый сифон на носу судна, «дабы метать огонь во врага» (6). Над сифоном должна располагаться площадка с парапетом, с которой подготовленные бойцы могли бы схватиться с врагом [в рукопашном бою], в дополнение к выпускаемым из луков стрелам и другим метательным снарядам [дротикам, снарядам из пращей]. На больших кораблях должны быть боевые башни (а не один только ксилокастрон), с которых бойцы могут запускать большие камни, палицы с острыми шипами или [зажжённые горшки с греческим огнём] (7).
Определяя параметры стандартного дромона для своего флота, Лев уточняет, что в нём должно быть по меньшей мере 25 скамеек для гребцов на каждой стороне обеих палуб, что даёт в совокупности сто человек (8). На каждом военном корабле должен быть капитан, лейтенант, двое рулевых и старшие офицеры, а также помощник капитана.
Один из двух последних гребцов на корме отвечает за насос, другой – за якорь. Должен быть один вооружённый офицер на носу, ведущий сражение, тогда как капитану, командующему также вооружёнными силами, надлежит оставаться на корме, где он будет виден всем на борту, но укрыт от стрел. Оттуда он может командовать и сражением, и манёврами корабля.
Можно построить и более просторные корабли на 200 человек и даже больше, с 50 гребцами на нижней палубе и 150 вооружёнными воинами для сражения, хотя предположительно часть из них также составляют гребцы (10). Меньшие, очень быстрые военные корабли с одним рядом вёсел используются для разведки и вообще в тех случаях, когда необходима скорость.
Вспомогательные суда должны быть приспособлены для перевозки грузов и лошадей (11). Для этого нужны были особые технические устройства: подъёмники, подбрюшные ремни, предотвращающие травмы при трудных переходах, перевязки, оливковое масло, которое добавляли в корм, – всё это было к тому времени очень древней технологией, поскольку особые транспортные суда для перевозки лошадей (гиппагогос, гиппегос) засвидетельствованы с 430 г. до н. э.[577]В целом транспортные суда должны перевозить все материалы, необходимые для войны, чтобы не перегружать военные суда. Они должны доставлять съестные припасы, оружие (особенно запасные стрелы) и другие необходимые вещи.
Вспомогательные суда должны быть оснащены не только для навигации, но также луками, стрелами и всем, что необходимо для войны (13). Гребцы на верхнем ярусе должны быть вооружены до зубов щитами, длинными копьями, луками, различными видами стрел, мечами, дротиками, шлемами и панцирями; им нужны металлические шлемы, щитки для рук и нагрудный доспех, как будто они находятся на поле боя. Те, у кого нет металлических доспехов, могут изготовить их для себя из двойной проваренной шкуры: укрываясь за первым рядом бойцов, они должны пускать стрелы и камни из пращей. Но им не следует утомляться: скорее они должны время от времени отдыхать, ибо в противном случае враг нападёт на усталых бойцов и разгромит их. Сарацины (арабы-мусульмане) сначала сопротивляются нападению (15). Затем, увидев, что противник выбился из сил и испытывает нехватку оружия, стрел, камней или чего-либо другого, они наглеют и тесными рядами, с мечами и копьями, стремительно идут в атаку.
Как командир ты должен бдительно следить за тем, чтобы люди не испытывали нехватки в съестных припасах и во всём необходимом. Благодаря этому не случится так, что во время лишений они взбунтуются или пустятся грабить города и сёла, находящиеся под нашим правлением. По возможности разоряй земли врага и собирай как можно больше продовольствия для своих людей. Прикажи своим офицерам обеспечить такой порядок, чтобы ни один человек под твоим командованием не подвергся несправедливому обращению; не принимай подарков, даже самых обычных. Что можно будет сказать о твоём достоинстве, если ты думаешь о подарках? Ни под каким видом не принимай подарков от тех, кто служит под твоим командованием, будь они богаты или бедны.
Из главы 22 мы узнаём, что существовал императорский, или константинопольский флот, а также фемные флоты: подчинённые тебе командиры будут получать приказы от тебя – это касается императорского флота. Друнгарии (командующие фемой Киверриотов и другими приморскими фемами) будут отвечать за фемные флоты, но получать приказы они будут от того же главнокомандующего. Лев напоминает о том, что некогда друнгарии отвечали лишь за вспомогательные суда, но теперь это ранг командира целой фемы (24).
В лучших римских традициях автор настаивает на необходимости тщательных воинских упражнений для моряков, со щитами и копьями; нужно также проводить учения судов, чередуя боевые построения, тесные формирования и лобовые атаки (25). Им нужно упражняться во всех видах боя, которые, по твоему мнению, может применить враг, а также привыкать к крикам и шуму битвы, чтобы они были подготовлены к этому.
При разбивке лагеря (как отмечалось выше, экипажи должны спать на берегу, чтобы отдохнуть как следует), если это происходит на землях, принадлежащих империи, проследи за тем, чтобы люди отдыхали в порядке, не боясь врага и не трогая того, что принадлежит местному населению.
Следующая глава повторяет совет, содержащийся в каждом византийском руководстве по военному делу: избегай битвы. Врага нужно атаковать лучше при помощи набегов или вторжений под руководством командира, чем при помощи целого флота или большей его части, если только к этому не вынуждает настоятельная необходимость. Избегай стычек, которые могут перерасти в крупное сражение: удача переменчива, и война полна неожиданностей. Поэтому не поддавайся на провокации. Когда корабли сошлись слишком близко, битвы, скорее всего, не избежать. Тебе нужно следить за всем этим, если только ты не уверен в том, что превосходишь врага числом кораблей, оружием, храбростью и боеготовностью людей.
Если ход битвы потребует этого, разворачивай суда в открытом порядке в отдельных местах (35). Если ты убеждён, что твои войска превосходят врага и потому рвутся в бой, не нападай на него на своей земле: лучше выбери место поблизости от вражеской территории, чтобы противник, уверенный в своей безопасности, предпочёл бежать в свою землю, а не сражаться[578]. Каждый воин боится перед началом битвы, и, надеясь спастись бегством, он не задумываясь бросает своё оружие: ведь и у ромеев, и у варваров лишь немногие предпочитают смерть недостойному и постыдному бегству.
За день до битвы тебе нужно вместе с командирами решить, какой линии поведения ты будешь следовать, а также избрать стратегию, которая покажется тебе наилучшей; проследи за тем, чтобы капитаны кораблей верно исполняли твои приказы (36). Если же вследствие нападения врага возникнет иной план, то все будут смотреть на твой корабль и пребывать в готовности получить любой сигнал, который потребуется: по сигналу все будут стараться исполнить то, о чём он извещает.
У тебя должен быть лучший корабль, превосходящий все остальные размерами, подвижностью и прочностью, укомплектованный лучшими бойцами; поэтому он будет возглавлять весь военный флот. Для себя ты должен раздобыть корабль той разновидности, которую греки называют памфил (в разные эпохи дромон был меньше или больше по размерам) (37). Точно так же твои командиры пусть отберут себе лучших людей на свои корабли, чтобы превосходить остальных (38). Все они, как и все другие на флоте, должны следить за твоим кораблём во время битвы и принимать твои приказы, чтобы по ним исполнить общий план.
На твоём корабле, высоко на палубе, нужно разместить сигнальное устройство с флагом, факелом или любым другим приспособлением для передачи необходимых сообщений, чтобы другие могли принимать команды о задуманном тобой перемещении, о решении сражаться или уклониться от битвы, о том, надлежит ли флоту развернуться, чтобы искать встречи с врагом, или поспешить на помощь атакованному гарнизону, или же необходимо снизить либо повысить скорость, расположить засады или избежать их, чтобы все сигналы с твоего корабля исполнялись (39). Всё вышесказанное необходимо, потому что, когда начнётся битва, невозможно принимать команды, подаваемые голосом или трубой, поскольку крики людей, шум моря и грохот сталкивающихся кораблей заглушают всё (40).
Сигнал можно подавать вертикально, наклоном вправо или влево, покачиванием из стороны в сторону, подъёмом, спуском или сменой конфигураций и цветов. Добейся того, чтобы все эти сигналы были хорошо знакомы всем, дабы командиры под твоим начальством и все капитаны кораблей твёрдо знали их, дабы все понимали их одинаково в одно и то же время и, хорошо натренировавшись в этом, были готовы распознать их и исполнить то, что им приказывают (42).
Затем автор переходит к тактике: нужно построить флот в виде растущего полумесяца, расставив военные корабли на каждом из рогов строя, чтобы самые сильные и быстрые корабли находились в центре полумесяца. Твой флагманский корабль должен следить за всем, отдавать приказы, руководить действиями; нужны также подкрепления, которые ты сможешь послать для поддержки той или иной части строя. Построение в виде полумесяца чрезвычайно эффективно в том случае, если нужно окружить врага (44).
Иногда ты сможешь выстроить флот в линию, чтобы атаковать вражеские корабли с носа и поджечь их греческим огнём из сифонов (45). Иногда флот нужно будет построить в два или три ряда, в зависимости от числа имеющихся у тебя боевых кораблей: после того как первый ряд втянет врага в сражение, второй ряд атакует сбившееся теснее построение неприятеля с флангов или с тыла, так что противник не сможет выстоять против атаки первого ряда (46). Иногда применяются стратегемы. Когда враги атакуют, видя, что наш флот мал, быстрые и подвижные суда могут притвориться, что пустились в бегство; враг станет преследовать их на максимальной скорости, не будучи в состоянии догнать их, и тогда другие боевые корабли со свежими экипажами нападут на врага и захватят его – или, если самым тренированным и сильным кораблям удастся ускользнуть, взяты будут более слабые и не столь тренированные. Затем, до самой ночи, – битва с врагом, построенным тесными рядами, пока другие свежие корабли, сильные и боеспособные, не присоединятся к битве в полную силу (47). Это можно делать, если ты сильно превосходишь врага численностью и боеспособностью.
Далее следует совет относительно того, когда приходится воевать, не обладая численным и качественным превосходством – таково было обычное положение византийцев на море в то время, когда писался этот труд, потому что мусульманский флот, ведущий джихад, полностью поддерживался за счет налоговых поступлений и пожертвований с обширных территорий, перешедших под власть мусульман.
Иногда, симулируя бегство на быстрых кораблях, ты спровоцируешь врага на преследование своих кораблей, показав им корму. Увлечённые погоней, они нарушат свой строй. Тогда нужно лечь на обратный курс и атаковать врага, растянувшегося цепью, имея два-три своих корабля против каждого вражеского, и так ты победишь без особого труда (48).
Вступать в морское сражение с врагом нужно, когда он потерпел кораблекрушение (и предположительно производит ремонт на берегу) или ослаблен бурей, либо в том случае, если его корабли можно поджечь ночью; атаковать нужно, когда враги сошли на берег, или же при любых благоприятных обстоятельствах (49).
Во всём вышесказанном предполагается, что при нормальных условиях не следует вступать в битву: обычный византийский совет, учитывающий недостижимость подлинно решающих сражений.
Боевая техника, то есть «средства поражения», говоря по-современному, рассматриваются в нескольких следующих пассажах:
Есть много средств уничтожения боевых кораблей и моряков, изобретённых знатоками военной науки в давнем и недавнем прошлом. К числу последних относится огонь, выбрасываемый из сифонов и сжигающий корабли пламенем и дымом… (51)
Лучники на носу и на корме с обеих сторон могут пускать маленькие стрелы, известные под названием «мыши» [аналог «мух», миес, обсуждавшихся выше].
Некоторые держат в сосудах и выпускают на вражеские корабли ядовитых тварей – змей, скорпионов и других опасных животных, которые кусаются, если до них дотронуться, и своим ядом убивают врагов… (53)
Другие метают горшки с негашёной известью: разбиваясь, они испускают пыль [в действительности газ], удушающий врага… (54)
Железные шары, утыканные шипами, когда их метают на вражеские корабли, причиняют противнику немало хлопот, становясь серьёзной помехой дальнейшему сражению (55).
Прежде всего мы приказываем, чтобы горшки, уже наполненные воспламенённым греческим огнём, были запущены во вражеские корабли, потому что, разбившись, они станут причиной пожара (56).
Нужно применять также ручные сифоны, которые бойцы могут прятать за своими бронзовыми щитами; уже наполненные огнём, они могут быть разряжены во врага (57).
При помощи подъёмников можно обрушивать тяжести, жидкую горящую смолу и другие вещества на вражеские корабли, находящиеся вплотную к твоим боевым кораблям, после того как они будут протаранены (59).
Ты уничтожишь весь вражеский флот, если подведёшь свои корабли вплотную ко вражеским, а затем прикажешь другим нашим кораблям подойти и протаранить их с другой стороны; наши корабли должны медленно отойти, и тогда вследствие таранной атаки вражеские корабли могут быть затоплены. Будь осторожен: как бы того же самого не случилось с тобой. Кроме того, гребцы на нижней палубе должны метать длинные копья (или колоть ими?) через отверстия для вёсел (60).
Кроме того, ещё более необходимо, чтобы боевые корабли оснащались надлежащими устройствами, позволяющими затопить вражеские суда водой с нижнего ряда гребцов (61).
Возможно, последнее замечание относится к насосам или даже к сифонам, предназначенным для того, чтобы закачивать воду во вражеские корабли.
Следующий пассаж весьма любопытен, потому что он верно предвосхищает то, что действительно произошло впоследствии:
Есть и другие военные стратегии, изобретённые древними, которые трудно описать из-за их сложности; а здесь лучше совсем не упоминать их, чтобы о них не узнал враг, который может использовать их против нас. Когда военные хитрости становятся известны, враг без труда может раскусить их и разработать далее (62).
И действительно, этот текст был переведён на арабский язык[579]. Закончив разговор о больших кораблях, Лев VI переходит к теме необходимости в меньших судах:
Нужны также меньшие и более быстрые боевые корабли, способные захватить преследующих их врагов, в то время как сами эти корабли невозможно ни захватить, ни атаковать. Эти корабли нужно держать в резерве для особых ситуаций. Тебе нужно снарядить большие и малые корабли в зависимости от того, с каким врагом ты сражаешься. Флоты сарацин и скифов [руси, славян] отличаются друг от друга: сарацины охотнее используют большие и медленные военные суда, тогда как скифы применяют лёгкие, малые и быстрые корабли. Ведь они добираются до Чёрного моря, спускаясь по рекам, поэтому не могут пользоваться слишком большими судами… (67)
Далее следует тема управления личным составом, особенно важная, поскольку вполне могла случиться нехватка и моряков, и морских пехотинцев, и даже целых корабельных экипажей, при том что арабы-мусульмане также испытывали острую нужду в моряках и морских пехотинцах, а также в средствах их вознаграждения:
По окончании войны ты должен справедливо распределить добычу, устроить угощения, трапезы и пиршества; тебе нужно отличить наградами и почестями тех, кто вёл себя геройски, и строго наказать тех, кто вёл себя недостойно воина (68).
В заключение опять подчёркивается значение «человеческого фактора»:
Множество кораблей будет бесполезно, если у членов их экипажей не будет храбрости, даже если враг немногочислен, но отважен. Война не измеряется количеством людей. Сколько вреда несколько волков смогут причинить многочисленной отаре овец! (69)
Военно-морские силы в византийской стратегии
На суше даже самых тренированных бойцов, применяющих наилучшие тактические приёмы, может растоптать простая толпа вооружённых людей, если она достаточно многочисленна. Не так обстоит дело на море, где ни один военный корабль вообще не может действовать без необходимого минимума тренированных членов экипажа и где хорошо обученный флот может возыметь преимущество над любым числом не способных к действиям или плохо снаряжённых вражеских бойцов.
Поэтому качественное превосходство флота империи было чревато более серьёзными последствиями, чем в случае сухопутных сил: оба рода войск могли качественно превосходить противника, но лишь в случае военно-морского флота это относительное превосходство могло обернуться полным уничтожением вражеского флота. Это было тем более верно потому, что внутренние земли империи, главным образом Анатолия и Балканы (после потери Египта), были куда менее важны экономически и политически, чем приморские равнины и города, включая, конечно, Константинополь, большие острова – Крит, Кипр и Сицилию, многочисленные малые острова Эгейского моря, а также гористые полуострова, подступ к которым был затруднён со всех сторон, кроме моря.
Кроме того, путешествия по суше, по прибрежным равнинам, были бесконечно долгими: как из-за изгибов и поворотов береговой линии с бухтами, заливами и бухточками, так и потому, что даже прямые расстояния были громадны – в шестом веке, когда завоевания Юстиниана расширили изначально доставшуюся империи долю южного побережья Средиземного моря за Кирену (ныне восточная Ливия) вплоть до Тингиса (Танжера), тем самым охватив всё североафриканское побережье, на преодоление более четырёх тысяч километров понадобилось бы около трёх месяцев, причём было бы убийственно дорого или просто невозможно перевезти на такое расстояние товары на повозке или на вьючных мулах. За исключением благовоний, пряностей, драгоценных камней и прочей «экзотики» любая торговля, кроме самой локальной, неизбежно шла морем – а для того, чтобы мореплавание протекало в условиях разумной безопасности, нужен был военно-морской флот.
Но безопасность – это такое удобство, которого на море никогда не было. В 960 г. Крит был отвоёван у мусульман будущим императором Никифором Фокой, но две прежние экспедиции, в 911 г. (возможно, сначала в Сирию) и в 949 г., потерпели поражение. Случилось так, что списки участников этих кампаний сохранились как приложение к компиляции, ныне известной как трактат Константина Багрянородного «О церемониях» (“De cerimoniis”), и они дают некоторое представление о том, на что была способна империя в те времена, собирая экспедиционную армию[580]:
В 911 г.:
Имперский флот: 12 000 моряков и морских пехотинцев + 700 наёмных гвардейцев-русов («варягов»)
Стратиг фемы Киверриотов должен прислать: 5600 моряков и морских пехотинцев + 1000 резервистов
Стратиг Самоса должен прислать: 4000 + 1000 резервистов
Стратиг Эгейских островов должен прислать: 3000 + 1000 резервистов
Всего моряков, морских пехотинцев и резервистов: 28 300
Императорские суда: 60 дромонов с 230 гребцами и 70 морскими пехотинцами на каждом; 20 больших по размерам памфил со 160 гребцами на каждом, 20 меньших памфил со 130 гребцами на каждом[581]
Фемные корабли Киверриотов: 15 дромонов, как выше; 6 больших и 10 меньших памфил
Корабли фемы Самос: 10 дромонов, как выше; 4 больших и 8 меньших памфил
Корабли фемы Эгейских островов: 7 дромонов, 3 больших и 4 меньшие памфилы
Из фемы Эллада: 10 дромонов, как выше
Войско мардаитов: 4087 офицеров и бойцов, 1000 вспомогательных бойцов
Стратиг Киверриотов и катэпан (командующий рангом ниже) мардаитов должны послать разведывательные суда для наблюдения за сирийскими портами, чтобы определить, не готовится ли какой-нибудь флот отплыть оттуда (он мог бы контратаковать экспедицию или создать угрозу владениям империи в другом месте).
Фема Фракии должна поставить 20 00 модиев ячменя (использовавшегося также в качестве корма для лошадей), 40 000 модиев пшеницы и сухарей, 30 000 модиев вина и 10 000 животных (овец?) на убой, а также другие припасы.
Для экспедиции 949 г. есть другой список кораблей и экипажей, где имеются, однако, также и подробные сведения о снаряжении каждого дромона, отсутствующие в перечне от 911 г.:
70 клибаниев (панцирей без рукавов – пластинчатых нагрудных панцирей)
12 лорикиев (более лёгких нательных доспехов) для рулевых и для людей, обслуживавших сифоны с греческим огнём 10 других лорикиев
80 шлемов (что предполагает наличие на борту 80 морских пехотинцев)
10 шлемов с забралами (для офицеров?)
8 пар трубчатых щитков для рук (поручи) для обслуживающих сифоны (?);
100 мечей
70 лёгких щитов из ткани
30 металлических щитов (скутариа людиатика)[582]80 копий-трезубцев
20 длинных, лёгких такелажных ножей (лонходрепана)
100 пик (менавлиев)
100 метательных копий, дротиков (риктариев)
50 составных «ромейских» луков 20 арбалетов
10 000 стрел (это «императорские» стрелы в резерве, в придачу к индивидуальным комплектам; для всей экспедиции было закуплено 240 000 стрел) 200 коротких стрел («мышей»/«мух»; число слишком ничтожно: 20 000 имело бы смысл): они использовались для стрельбы с дальних дистанций 10 ООО «головок чеснока» (заградительного оружия из шипов)
4 якоря с цепями
50 накидок (эпилорика) для защиты луков от влажной погоды
50 сигнальных флажков (камилавки)
Снаряжение (шкворни, штанги, цепи…) для артиллерии: 12 тетрарий, ламбдарии и манганики
Гораздо больше пунктов содержится в перечне инвентаря для экспедиции 949 г., включая «столько кожаных щитов, сколько Бог позволит священному василевсу собрать»[583], боевые топоры, как двулезвийные, так и однолезвийные (для метания), пращи, сифоны для греческого огня, а также обработанные материалы: свинцовые пластины, шкуры, гвозди, рулоны сукна, и необработанные сырые материалы для срочного ремонта: бронза, олово, свинец, железо, воск, парусина, конопля, канаты, а также инструменты для их обработки: ломы, кузнечные молоты, мотыги, шкворни и клинья, крепёж, жаровни, кольца, хомуты, скобы и многое другое… всё в оговоренных количествах… Перечисляется также сумма денег за каждую статью: очевидно, в императорском дворце были административные службы, понимавшие толк в технике, которые и составляли исчерпывающие инвентарные перечни, а также достаточно хорошо разбиравшиеся в финансах, чтобы знать, что сколько стоит: например, 88 номисм (72 номисмы в фунте золота) за 122 бычьи шкуры или 5 номисм за покупку 385 вёсел…
Византийский военный флот, состоявший из галер и воинов на борту, в течение веков знал периоды роста и упадка, следуя хорошо известному циклу: воцарившаяся безопасность на море, из-за которой его дорогостоящее содержание начинало казаться ненужным, сменялось разорительным нашествием врагов-мореплавателей, за которым, в свою очередь, следовали судорожные попытки построить галеры, вооружить их и укомплектовать личным составом. Но вплоть до политического крушения конца двенадцатого века, за которым последовало взятие Константинополя латинянами в 1204 г., византийский военный флот, несмотря на проходимые им циклы подъёма и спада, всегда оставался достаточно сильным, когда в нём возникала наибольшая нужда. В ходе великого кризиса 626 г., когда сасанидские войска Хосрова II уже завоевали весь Левант и Египет и угрожали Константинополю с азиатского берега, авары, осаждавшие великую Феодосиеву стену с европейской стороны, послали покорённых ими славян с их удобными лодками в Золотой Рог, чтобы они атаковали приморскую стену, а также добрались до азиатской стороны пролива и переправили сасанидские войска, дабы те присоединились к осаде Феодосиевой стены. Согласно Феофану, славяне на своих моноксилах (однодеревках)[584]«приплыли с Истра [Дуная] на бесчисленном множестве выдолбленных ладей и наполнили весь залив Кератский [Золотой Рог]»[585].
На их стороне была численность, но не качество. Лодки и те, кто в них находился, были уничтожены таранами и лучниками византийских галер. Согласно армянскому историку Себеосу:
Персидский царь… приказал своему войску переправиться на кораблях в Византий. Снарядив [корабли], он стал готовиться к морской битве с Византием. Боевые суда вышли из Византия, чтобы преградить ему путь, и состоялась морская битва, из которой персидское войско с позором отступило. Они потеряли 4000 человек вместе с кораблями[586].
Себеос не был знатоком военно-морского дела, да и персы не были слишком уж опытными мореплавателями. Любые настоящие суда, в противоположность местным лодкам или славянским моноксилам, были, видимо, мобилизованы на войну из множества портов в Леванте и в Анатолии, к тому времени захваченных персами; однако неизвестно, можно ли было вообще их мобилизовать и в каком количестве. Едва ли персы построили суда в Мраморном море и оттуда атаковали, так сказать, прямо с ходу. В «Пасхальной хронике» под 626 г. сообщается об участи славян:
…их [славян] лодки-однодеревки не смогли обмануть нашу стражу и переправиться к персам и были потоплены. Все славяне, которые были на однодеревках, были сброшены в море или перебиты. И армяне вышли из-за Влахернской стены и подожгли притвор находившегося там храма св. Николая. Славяне, бежавшие с однодеревок, думая, судя по пожару, что это сделали авары, стоявшие лагерем у моря, пришли сюда и здесь были перебиты [армянами][587].
За четыре года, начиная с 674 г., когда нападения арабов с суши и с моря достигли своей высшей точки, в то время, когда Левант был полностью потерян, часть Анатолии была оккупирована, а ещё большая часть её – разорена набегами, флот Константина IV (668–685 гг.) одержал великую победу в 678 г. Согласно Феофану, Константин хорошо подготовился к этому сражению:
В это время отвержники Христа, соорудивши великий флот… Константин, узнавши о движении богоборцев против Константинополя, и сам устроил двухпалубные огромные корабли с горшками огненосными, и быстрые корабли с огненными сифонами, и приказал им напасть на неприятеля в… пристани при Кесарии [на стороне Пропонтиды, Мраморного моря][588].
Сложившееся вследствие этого тактическое превосходство византийского военного флота не предотвратило затяжной и весьма разорительной осады, но оно внесло немалый вклад в окончательный разгром мусульманского нашествия.
С седьмого века по двенадцатый флот империи раз за разом спасал положение. Он выступал в качестве «бога из машины» (deus ex machina), который являлся со своих баз, укрытых морскими стенами и расположенных в Золотом Роге и со стороны Пропонтиды (Мраморного моря), чтобы атаковать суда интервентов.
Порою вражеские корабли могли сравняться с византийскими по своим индивидуальным качествам: когда арабы впервые напали на Константинополь, экипажи их судов состояли в основном из христиан Леванта и Киликии, в том числе и из прежних моряков империи. Но даже хорошо построенные и хорошо укомплектованные боевые корабли врага спасовали перед манёврами византийского флота, которым они не могли ни противостоять, ни подражать. Эти навыки были важнее греческого огня, хотя и он оказался полезен, и они сохранились даже после того как арабы овладели его секретами.