— Я все понимаю, герр оберст, и готов выполнить любой приказ.
— Сейчас накал сражения достиг своего пика. Сегодня ночью русский обязательно как-то себя проявит. Возможно, как и в прошлый раз, он будет один, но скорее всего, стрелок прилетит в составе группы бомбардировщиков, как это было под Киевом. В этот раз мы лучше подготовились к отражению подобной атаки. Люфтваффе перебросило из Рейха еще двадцать ночных истребителей. Ваша результативная ракетная атака произвела на командование большое впечатление, и мы решили применить этот опыт на новом уровне. Помимо штатного бортового оружия, все «дорнье» и двухмоторные «мессершмитты» будут вооружены ракетами. Думаю, это станет для русских крайне неприятным сюрпризом.
Немцы нас засекли почти сразу. Не полагаясь всецело на нестабильно работающие радиолокаторы, они задействовали сеть звукоулавливателей, и наводили на нас истребители, подавая им световые сигналы с земли. Сложно, чревато задержками при прохождении команд, но хоть что-то взамен радиосвязи.
Временами по нам били зенитки, но точность их наведения оставляла желать много лучшего, и разрывы снарядов оказывали на экипажи ТБ-7 разве что психологическое воздействие.
— Капитан, поднимитесь на двести метров выше, — приказал я командиру экипажа и включил рацию, — «Филины», здесь «Крейсер». Справа в семи километрах девять ночных истребителей противника. Еще две группы по семь самолетов на десять и одиннадцать часов. Дистанция шесть и шесть пятьсот. Нас видят, идут курсом сближения. Заградительный огонь по моей команде после получения данных о высоте и скорости целей. Всем приготовиться.
Мы шли плотной группой. При таком построении мне легче было прикрывать все десять бомбардировщиков, да и их собственные пушки и пулеметы могли сказать свое слово на коротких дистанциях. Имелся, правда, у такой тактики и существенный недостаток — групповая цель гораздо удобнее для поражения ракетами.
Я приблизил изображение одного из вражеских истребителей, потом переключился на другого…
— «Филины», всем внимание. Начинаем маневр рассредоточения по высоте и курсу. Предполагаю ракетную атаку противника. Четные номера сто двадцать метров вверх, нечетные — сто двадцать вниз. Первый, пятый, шестой — восемьдесят вправо…
ТБ-7 спешно расходились, уменьшая плотность построения, но мы могли и не успеть — расстояние до противника быстро сокращалось. До ближайшей группы «дорнье» и «сто десятых» оставалось два километра.
Противник заходил снизу-справа, и я мог использовать только ракеты в поворотных пусковых установках. На земле и в испытательных полетах эти штуковины, вроде бы, работали неплохо, но полного доверия к кустарным изделиям аэродромных техников я все же не испытывал. Я вдавил нужные кнопки на пульте и почувствовал легкую вибрацию — запустились электродвигатели приводов наведения.
Дистанция километр двести. Залп! Восемь ярких точек с огненными хвостами уходят в темноту.
— Капитан, влево двадцать!
ТБ-7 плавно ложится на новый курс, в лоб одной из атакующих групп противника. Залп! Еще восемь ракет уходят с направляющих. Все, у меня осталось только восемь РС-82, нацеленных в заднюю полусферу.
Сейчас мой ТБ-7 выше всех — и наших и немцев, поэтому прыгаю вниз, к турельной пушечной установке, смонтированной вместо бомболюка. Успеваю увидеть, как в километре от нас в небе вспухают разрывы выпущенных мной реактивных снарядов, и тут же в ответ с разных направлений начинают мелькать десятки вспышек. Каждый ночной истребитель противника несет четыре ракеты — все те же реактивные снаряды от «небельверферов», адаптированные к режиму «воздух-воздух».
Вычислитель подсказывает, что по нам выпущено восемьдесят четыре реактивных снаряда. Должно быть больше, но, видимо, кому-то из немцев не повезло при взрывах моих РС-82. Так, прогноз траекторий… Вот же…!
— «Филины», маневр вниз влево! Немедленно!
Вспышки. Многие десятки вспышек вокруг. Увернуться успевают не все.
— «Крейсер», здесь «Филин-8»! Множественные поражения осколками. Четвертый двигатель выведен из строя. Пожара нет, но есть раненые в экипаже.
— «Крейсер», это «Филин-4». Пятый горит!
Эфир заполняют перекрывающие друг друга доклады о полученных повреждениях. Два ТБ-7 вываливаются из строя и, разламываясь в полете, устремляются к земле. Еще три машины повреждены, но пока летят.
— Сомкнуть строй! Всем вернуться на прежний курс. Открыть заградительный огонь. Направления укажу трассерами.
Одновременно с командой открываю огонь из пушки. Ощущения от стрельбы из ВЯ-23 совершенно непередаваемые. Десять снарядов в секунду! Самолет дрожит от отдачи и его начинает ощутимо сворачивать с курса. И это громадину-то ТБ-7! Теперь я понимаю, почему эти пушки не ставят на другие самолеты, кроме по уши бронированных Ил-2. Капитан Пусэп выравнивает машину, но я тут же меняю направление стрельбы, показывая остальным стрелкам, где противник.
Корпус ТБ-7 стонет и трясется. Не обращая на это внимания, я продолжаю вести огонь. Выбор пушки Волкова-Ярцева не был моей блажью. Я знал, что по нам будут стрелять ракетами, хоть и не предполагал, что пуск будет столь массированным, а значит, врага нужно было остановить на дистанции не менее километра. Для пулемета это слишком много, да и из ШВАКа с такого расстояния попасть в воздушном бою по самолету противника было бы сложно даже мне. У ВЯ выше начальная скорость снаряда и гораздо лучше баллистика. Здесь уже можно работать более уверенно…
Очередь! Секунда, и в темном небе распускается очередной бутон взрыва, но радоваться мне некогда — противников слишком много. Я лишь отмечаю, что очередная метка исчезла с виртуальной карты и чуть доворачиваю пушку влево. Очередь!
Стрелки других бомбардировщиков тоже не жалеют снарядов. Расстояние до противника стремительно сокращается. Немецкие самолеты тоже открывают огонь.
— «Крейсер», здесь «Филин-8». Встал второй двигатель! Падаю! Экипажу покинуть машину!
Молча, без единого звука в эфире, вспыхивает и устремляется к земле «Филин-2». Видимо, радист и пилоты убиты, и доложить просто некому.
Немцы проскакивают наш строй и начинают разворот с набором высоты. Двое из них оказываются в задней полусфере моего самолета. Восемь РС-82 немедленно отправляются им вдогонку. Вспышки взрывов! Один сбит! Второй, вроде бы, цел. Очередь!
Для противника общая картина боя распадается на отдельные фрагменты. Немцев осталось всего семь. Связи между собой у них нет, и видимо, уцелевшие пилоты не знают о том, сколько их товарищей сбито. Очередь! Резкий зуд импланта за ухом. Вот он! Я знал, что ракетный перехватчик не останется в стороне. Похоже, его пилот ориентируется в происходящем куда лучше своих коллег. Его цель — мой ТБ-7. Какой же он все-таки быстрый…
В темноте ночи яркий хвост пламени отмечает курс реактивного Me-163. У немецкого летчика всего один заход на цель. Мы оба это знаем. Он не будет стрелять с километра — слишком велик шанс промахнуться, а второй попытки уже не будет. Дистанция три тысячи метров… две… Я тщательно навожу пушку. Полторы… Очередь! Секундная пауза на уточнение прицела… Очередь! Небо впереди на мгновение светлеет, как будто в нем зажигается маленькое солнце. Это вам не бензин. Мгновенная реакция между сотнями килограммов гидразин-гидрата, метанола и перекиси водорода порождает ярчайшую вспышку, из которой во все стороны бьют раскаленные струи огня. Любоваться некогда — у меня есть еще семь целей.
Не семь, шесть. Кто-то из стрелков моих бомбардировщиков добился точного попадания. ШВАК, конечно, не ВЯ-23, но тоже может неплохо приласкать, особенно на короткой дистанции.
Немцы, кажется, начинают понимать, что ловить им здесь нечего, и пытаются уйти. Зря. Лучше бы сразу прыгали — нет у них шансов, слишком неповоротливы двухмоторные истребители. Очередь!
Дверь в кабинет Берии бесшумно открылась.
— Лаврений Павлович, только что поступило сообщение от старшего лейтенанта Нагулина, — доложил секретарь, — Он потерял четыре бомбардировщика. Несколько машин повреждено. Получена кодовая фраза «чистое небо».
— Я выезжаю в генштаб, — бросил Берия, выходя из кабинета.
Фраза «чистое небо» означала, что цель операции достигнута, и второй волне бомбардировщиков, состоящей из сорока восьми Пе-2, противник сопротивления не окажет. До рассвета оставалось чуть меньше двух часов. Нарком знал, что сразу после бомбового удара по позициям противника танковые бригады Брянского и Калининского фронтов перейдут в наступление. Возможно, самое важное наступление в этой войне.
— Мы ждали удара по штабам и узлам связи, мой Фюрер. Так было под Киевом, и тогда это принесло русским успех. Как только поступила информация о группе вражеских тяжелых бомбардировщиков, пересекших линию фронта, мы немедленно приняли меры. Предполагаемые объекты атак были эвакуированы и рассредоточены, однако тяжелые бомбардировщики противника сбросили тысячекилограммовые бомбы не на пустующие штабы, а на наши аэродромы и зенитные батареи. Это произошло за два часа до рассвета. Еще через час последовал новый воздушный удар, отбить который нам было просто нечем. Ночные истребители погибли в бою с русскими ТБ-7, многие самолеты были повреждены на земле, а взлетные полосы аэродромов оказались перепаханы многометровыми воронками.
— Почему ваши войска оставили обороняемые позиции вопреки полученному приказу, генерал-фельдмаршал?! — прошипел Гитлер подойдя вплотную к фон Боку.
— Мои солдаты сделали все, что могли, — твердо ответил срочно вызванный в Берлин командующий группы армий «Центр», — Русские пикирующие бомбардировщики дезорганизовали подготовленные для контрударов танковые соединения Роммеля и Гота и нанесли большие потери войскам, занимавшим ключевые рубежи обороны. Без поддержки танков пехота не смогла локализовать прорывы танковых бригад противника.
— И каков результат? Вы в состоянии удержать хотя бы Вязьму? — Гитлер почти кричал, с силой ударяя кулаком по столу с картами.