Через несколько дней москвичи увидели в кинохронике убитого немецкого мотоциклиста на Химкинском мосту и услышали твердый голос диктора: «Этот гитлеровец был ближе всех к Москве…» И москвичи поняли: других не будет.
Немцы еще давили. Сил у них пока еще хватало. И много гибло советских солдат! Они совершали запредельное для человека, запредельное. 4 октября в берлинском Дворце спорта на митинге Гитлер крикнул, артистично вскинув руку:
– Уже сорок восемь часов ведется на восточном фронте новая гигантская операция. Она приведет к окончательному уничтожению врага на Востоке… Этот противник разгромлен, и больше он никогда не поднимется.
Немцы ошалели от счастья. Газеты пестрели боевыми заголовками. Гитлер обещал японскому послу, что Москва падет 12 октября.
Не пала. Падали на родную землю советские солдаты, бросаясь, почти безоружные (было такое, было), на танки. Падали, срываясь с неба после таранов, летчики. Падали на русскую землю, в скопление вражеской техники, советские самолеты. Падали рядовые, офицеры, генералы. Но Москва не пала.
Немцы, однако, еще ни о чем не догадывались. Разве что честный генерал Гальдер отметил в дневнике: «Потери русских значительно меньше наших потерь». Он еще не хотел признаваться самому себе, что это плохой знак. 11 октября танки генерала Лелюшенко стремительной контратакой выбили противника из Мценска, восстановили линию фронта по реке Зуше. Могли бы немцы почувствовать неладное после того боя? Могли бы, но не почувствовали, хотя тот же Гальдер так вспоминал: «В бой было брошено большое количество русских танков „Т-34“, причинивших большие потери нашим танкам. Превосходство материальной части наших танковых сил, имевшее место до сих пор, было отныне потеряно и теперь перешло к противнику. Тем самым исчезли перспективы на быстрый и непрерывный успех».
Это тоже был знак: советский «Т-34»! И знаковым было «прозрение» Гальдера. И то, и другое, и, главное, нарастающее сопротивление советских войск немцы «не заметили». Бросая в котел сражения новые силы, не обращая внимания на потери, на утомление солдат и офицеров, они 18 октября взяли Можайск.
«Отсюда до Кремля 84 километра, – записал ведущий журнал боевых действий группы Гепнера. – Цель наступления так близка и в то же время недостижимо далека».
Все больше немецких офицеров предчувствовали беду, но сознаваться себе в этом они не хотели. А тем более – говорить об этом открыто.
Иностранные наблюдатели с восхищением говорили о сопротивлении защитников Москвы и жителей советской столицы.
И Гитлер неистовствовал, направив фон Боку директиву: «Город должен быть окружен так, чтобы ни один русский солдат, ни один житель – будь то мужчина, женщина или ребенок, – не мог покинуть его… Произведены необходимые приготовления, чтобы Москва и ее окрестности с помощью огромных сооружений были затоплены водой. Там, где стоит сегодня Москва, должно возникнуть огромное море, которое навсегда скроет от цивилизованного мира столицу русского народа».
20 октября Москва и близлежащие районы перешли на осадное положение, было обнародовано постановление ГКО о введении режима ограниченного движения транспорта и отдельных граждан по специальным пропускам.
Строительство баррикады на перекрестке улицы Балчуг и Лубочного переулка в Москве. Октябрь 1941 года
21 октября в городе началось возведение огневых точек и баррикад. Хорошо продуманная система городской обороны в условиях уличных боев состояла из трех кольцевых рубежей. Первый проходил по границе города вдоль кольцевой железной дороги. Второй оборудовали по Садовому кольцу. Третий – по Бульварному (кольцо «А») и по Москве-реке с южной стороны.
Москва – это «город-солнце» с ярко выраженной «планетарной», чем-то напоминающей Солнечную систему, или «атомарной» планировкой, исторически сложившейся. И план уличных сражений исходил из этого. На ближних подступах и в черте города сооружались противотанковые рвы, эскарпы, контрэскарпы, надолбы, мины, ежи, завалы. Неподалеку от них стояли артиллерия, станковые пулеметы. На чердаках, в квартирах, подвалах оборудовались огневые точки.
Общая длина противотанковых сооружений равнялась 113 километрам. На оборонительных рубежах установили 24 тысячи «ежей», 1,4 тысячи огневых точек.
Передав полевые войска фронту, руководство Московского военного округа и города провело огромную работу по созданию коммунистических и рабочих батальонов, истребительных батальонов. В Москве сформировали несколько стрелковых дивизий, воевавших на разных фронтах. В октябре число дивизий увеличилось на четыре. Они заняли следующие позиции:
2-я Московская стрелковая дивизия обороняла линию Поклонная гора, Потылиха, Ленинские горы, Калужская застава. 24 октября она приняла боевое крещение.
3-я Московская коммунистическая стрелковая дивизия стояла на линии Ростокино, Лихоборы, Химки, Щукино.
4-я Московская стрелковая дивизия защищала Москву со стороны Хорошево, Фили, Кунцево, Сетунь, Татарово, Харитоново, Троице-Голенищево.
5-я Московская стрелковая дивизия стояла на участке Киевский вокзал, Очаково, Переделкино, Черемушки, Деревлево, Теплый стан, Городище.
До войны в городе проживало 4,5 миллиона человек. В Красную армию ушли 1,1 миллиона человек, в эвакуации находились 1,5 миллиона человек. Большинство оставшихся в столице работало на оборонных предприятиях. Из них-то и формировались отряды самообороны, а также боевые дружины для охраны предприятий.
Бойцы 3-й Московской дивизии народного ополчения на занятиях по приемам штыкового боя
А немцы все ближе подбирались к Москве. И все медленнее.
И в конце октября Калининский фронт заставил немцев остановиться и перейти к обороне на линии Торжок, Калинин. Армия генерала Штрауса и танковая группа Рейнгардта не выполнила приказ наступать севернее Москвы и в тыл Северо-Западному фронту, оборонявшему подступы к Ленинграду.
И Западный фронт остановил немцев у Волоколамска. Хотя армия К. К. Рокоссовского и не удержала город, но так измотала немцев, что дальше они не двинулись.
И на юге, в районе Тулы, как мы уже говорили, немцев на Москву не пустили. Они, измотанные до предела, остановились на рубеже Тургиново, Волоколамск, Дорохово, Наро-Фоминск, Алексин, Тула.
А тут еще русская зима явилась. Хорошая помощница русских людей! Это она изрядно пощипала шведское войско Карла Великого в 1708–1709 годах. Это она поморозила носы, да руки-ноги, да кое-что еще французам Наполеона. Это она явилась, раскрасавица, в конце октября 1941 года и слегка покапала мокрым снежком и холодным ветром, освежила опьяневших немецких солдат. И затем и лужи она стала прихорашивать первым колким утренним ледком. А то и снегом землю припорашивала. А то и вьюжные песни пела немцам по ночам. Какая же умная, какая же она красивая – русская зима!
Она рассупонила изрытое техникой войны русское бездорожье, да повсюду хлябь развела непролазную, да щеки подрумянила сибирякам, которые наплывали «да с восточной стороны» к Москве. Ух, силища копилась русская, ух, и могучие воины собирались в кулак Ставкой!
Немцам почему-то русская зима, еще не начавшаяся, сразу не понравилась. Они так на нее обиделись, что до сих пор простить ей не могут поражения в Московской битве, называя красавицу «Генералом Зимой», главным, мол, фактором их проигрыша под Москвой, под Сталинградом, под Ленинградом и вообще во всей войне.
Но и в этом случае немцев понять можно. Им же оправдаться нужно перед согражданами да себя восхвалить, да силу и дух, и волю советского солдата принизить. Мол, если бы не зима, то мы бы русским дали, мы бы их за Можай загнали. За Можайск они, положим, русских отогнали, да победить не смогли.
И не зима тут виновата, господа нацисты, не зима! Вы что, на Луне родились и всю жизнь там прожили? Вы не знали, куда идете с мечом да с «Майн кампф»? Вы фюрера слушали, верили ему во всем, а сами-то вы думали хоть немного, что «блицкригом» можно только по Европам бегать, теплым к тому же! Вы пошли войной на СССР в конце жаркого июня – а почему не в конце апреля, не в середине мая хотя бы? Ваши хваленые, холеные генералы учились в лучших военных заведениях Западной Европы. Они обязаны были знать историю военных походов в Восточную Европу всех предшественников.
А вы пошли в Восточную Европу на прогулку, позабыв в угаре митингов и сборищ, что сам Гитлер, мечтая о блицкриге, намекал на то, что война может затянуться на 10–12 (!) лет. Вы забыли об этом? Или нет? И в том и в другом случае вы совершили преступление против собственных солдат и офицеров, которые честно сражались за ваши идеи и гибли сотнями тысяч, миллионами. Немецкий народ такой же отходчивый, как и другой великий народ, и не злопамятлив. Он вам все простил. А зря.
Утром 7 ноября в Москве объявилась колючая февральская пурга, выпал снег. В народе заговорили о суровой зиме. Немцев в Москве не ждали, хотя на боевых позициях Красной армии появились прилетевшие с воздуха листовки, в которых немцы клятвенно обещали провести в этот день парад своих войск на Красной площади. В Москве ждали парад войск Красной армии!
И он состоялся. Солдаты и офицеры готовились к нему 10 дней. И утром, 7 ноября, на Красной площади стояли строгими прямоугольниками батальоны. На трибунах у Мавзолея Ленина робко переминались с ноги на ногу (ветер гонял холод по главной площади страны) москвичи, ждали. На трибуне Мавзолея появился Сталин, руководители ВКП(б), военачальники.
И. В. Сталин выступил с речью. Он умел говорить просто и сильно. Его слова пронизали души присутствующих. Мощное «ура!», грохот салюта, «Интернационал» в исполнении сводного оркестра и торжественный марш войск потрясли не только тех, кому посчастливилось быть участником этого решительного шага советского руководителя, но и иностранцев.
О параде войск Красной армии на Красной площади узнал весь мир, и советские люди узнали об этом, взбодрились, и немцы узнали о параде, озлились и, в спешном порядке перебросив войска и боевую технику под Москву, двинулись 15 ноября на штурм советской столицы. Тяжелым был октябрь для Москвы – еще тяжелее ноябрь.