Пленный в гражданской одежде вошел в помещение, увидел важных людей и радостно крикнул:
– Здравия желаю, господа полицейские!
Вот те на!
Комиссар Руднев удивился, виду не подал, ответил, листая сложенные папкой листы бумаги на столе:
– Здравствуй.
Пленный ободрился. Руднев задавал вопросы, пленный охотно отвечал, рисуя душещипательный образ сына кулака. Он еще был пацаном, когда комиссары, раскулачили, а затем убили отца. Он был младшим ребенком. Старшие вовремя разбежались по разным городам, пристроились кое-как под чужими фамилиями, а уж он горя хлебнул сполна. Да не выдержал, высказал одному комиссару все, что думает о нем и о Советах, и загремел на Соловки, там с несчастными монахами баланду хлебал, да сбежал. Говорил пленный убедительно и со знанием дела. Очень трудно было не поверить ему. Рядом с Рудневым один партизан печатал какой-то приказ Ковпака на машинке «Ремингтон». Но жалостливая и драматичная судьба пленного, распекавшего большевиков и хвалившегося тем, как он водил за нос комиссаров и красноармейцев, захватила его, он отодвинул машинку и стал внимательно слушать кулацкого сынка. А тот совсем разошелся, пересыпая свою исповедь воровскими словечками, которые слушавшие его «господа полицейские» должны были хорошо знать.
В штаб вошли еще несколько «полицейских». Пленный совсем распалился, и в это время у Руднева от резкого поворота сползла с плеча большая шуба, пленный увидел на груди его орден Красной Звезды.
– Все сказал? – сурово спросил комиссар.
– Все, – мыкнул с горя пленный и, обессиленный, упал на лавку.
Руднев подошел к нему. Пленный промямлил:
– Братцы, я же…
– В караульное помещение сукиного сына! – скомандовал комиссар отряда.
Пленный вошел в караулку лег на нары. «Купец-молодец! – подумал, глядя в потолок. – Свои же и расстреляют».
В караулку вошли два юных партизана, стали издеваться над ним, посмеиваться. «Кулацкая рожа. Но валенки у тебя хорошие. Мне они подойдут, когда тебя шлепнут…» – улыбался Радик Руднев. Он был хорошим разведчиком! Он первым понял, что пленный – человек военный. «Руки по швам держит, – сказал он приятелю. – Не купец это, точно говорю».
– Да не купец я, ребята. Я лейтенант Красной армии Горкунов! Послушайте меня… – утопающий ухватился за соломинку и стал рассказывать о том, как попал в плен, бежал, снял с убитого гражданскую одежду…
Это была совсем другая исповедь. Юные разведчики слушали его, но не верили. Не верили, но слушали внимательно:
– Болтай-болтай! Приятно слушать!
А ему было приятно говорить! Вдруг да поверят. Обидно же от своих пулю в лоб получать.
Его отчаянную речь прервали пулеметные очереди. Радик с другом выскочили из караулки. Лейтенант Горкунов мог легко сбежать, не в таких переделках бывал. Он вышел на огород. Никто его не остановил. Он сам остановился, скрутил цигарку, повернулся и отправился на улицу, где стоял обоз. Бой, однако, быстро разгорался. Уже бегом подскочил Горкунов к ездовому, сидевшему на санях, в которых, закрытые брезентом, лежали ручные пулеметы, винтовки, взял одну, немецкую, взял патроны, высыпал за это ездовому из кисета почти весь табак и побежал воевать.
Он быстро нашел свое место в строю, пару раз выстрелил, не попал, руки дрожали, переволновался человек, да и к винтовке нужно привыкнуть немецкой.
Нацисты бросились в атаку. Партизаны подпустили их метровна двадцать, дружным залпом расстроили ряды атакующих и сами навалились на врага. Горкунов быстро вошел в раж, заколол двух фашистов и с трофеями – несколько гранат, патроны – вернулся после боя в штаб, подошел к Рудневу, встал по стойке «смирно»…
Комиссар, еще слушая первую его исповедь, почувствовал какую-то фальшь, хотя играл роль сына кулака Горкунов убедительно. Сейчас, отругав дежурного, упустившего пленного, и увидев радостное лицо лейтенанта, Семен Васильевич почти убедился в том, что никакой он не кулак, не враг. И все же он сначала опросил людей, видевших Горкунова в бою, затем еще раз выслушал в штабе в присутствии Радика вторую исповедь лейтенанта, потом надолго задумался и наконец вызвал командира разведроты и сказал:
– Вот твой новый партизан.
А когда все бойцы вышли из штаба, он, задержав сына, попросил его:
– Присмотрись к нему. А вдруг я ошибся.
Некоторое время Радик присматривался к Горкунову, но боевая работа все расставила по своим местам. Лейтенант прекрасно знал военное дело, «десятки раз отличался в боях… и постепенно стал командиром разведки» (Вершигора).
Но тот конфуз в штабе он вспоминал долго.
Эта история началась и закончилась в рейде за Днепр после большого и трудного боя в Кодру. Ковпак не мог долго оставаться в селе, повел отряд дальше. Только постоянно передвигаясь и нанося врагу неожиданные удары, он мог, во-первых, нанести врагу значительный урон, во-вторых, сохранить отряд, так как любая остановка хотя бы на несколько дней дала бы возможность немцам сконцентрировать силы и уничтожить партизан.
Разведчики подвели к Вершигоре женщину лет сорока. Он спросил ее:
– Кто вы такая?
– Я Маруся, – ответила она и быстро рассказала о себе: украинская женщина, подпольщица, старшие дети в партизанском отряде, младшие дома. – А прислал меня комиссар Могила сказать, что ваш отряд идет на минное поле.
Этого еще не хватало! Справа, слева, сзади немцы – впереди минное поле.
Маруся также быстро рассказала о приметах и ориентирах. Вершигора взял карту и понял, что до минных полей (если они действительно есть, если Маруся та, за кого она себя выдает) оставалось не более полукилометра. Некогда заниматься Марусей, к тому же она уснула на телеге мертвецким сном. Вершигора отправил Семенистого в авангард колонны с приказом остановиться, а еще одного связного – к Ковпаку.
Колонна остановилась. Связной от Ковпака не появлялся. Маруся спала. Что делать? Ждать. Дед что-нибудь придумает. Прискакал связной, крикнул:
– Дед приказал продолжать движение. Вперед пустить стадо коров.
Ну и дед, ну и голова у Ковпака! Стадо коров партизаны недавно отбили у немцев на железнодорожной станции. Коров не хотелось бросать на минное поле. Но другого варианта не существовало. Стадо, ведомое быком Василием, возглавило колонну партизан.
Маруся крепко спала, не обращая внимания на мокрую юбку, шла она к Ковпаку по болоту, да не шла, а бежала. А взрывов все нет и нет. Вершигора грешным делом заподозрил Марусю в предательстве, и вдруг раздался первый взрыв – Маруся безмятежно спала.
Коровы расчистили отряду путь. Партизаны выскочили из окружения, стадо разбрелось по окрестностям, и о буренушках все быстро позабыли. Перешли железную дорогу, за ней леса начались, скорость движения отряда возросла: появилась возможность идти на север днем, не боясь авиации врага.
Несколько дней уж минуло. Несколько боев выиграли партизаны, далеко ушли от минных полей. Как-то днем командир разведотряда, собиравший для Вершигоры данные об объектах противника, прислал донесение, которое заканчивалось шутливой припиской:
«Разбитые части пятого батальона (так партизаны назвали стадо коров. – А. П. Т.) под испытанным командованием быка Василия… движутся в направлении дислокации в/ч… Утром прибудут и встанут в строй. Ходатайствую о представлении к награде».
Вершигора зачитал приписку вслух, все присутствующие в штабе расхохотались. Той же ночью часовой увидел приближавшуюся к селу серую грозную массу. Он выстрелил, не попал и услышал приветливый рев мудрого быка Васьки: «Здорово, мол, часовой. Я вам коров привел. Собрал их всех, кого мины не разорвали. Принимай, короче говоря, да ружье свое угомони».
А утром комиссар Руднев и другие руководители отряда стали думу думать, как же по достоинству наградить героя – быка Ваську, спасшего от гибели около сотни коров? Наконец комиссар сказал дежурному по штабу:
– Принеси-ка мне ящик с немецкими наградами.
А в том ящике нацистских крестов и медалей тьма тьмущая. Не спеша нанизали вражеские награды на крепкую ленту и повесили ее на шею орденоносного быка. Быку Ваське это внимание понравилось. Он гордо носил боевые награды вермахта.
История на этом не закончилась. Связные отряда, в основном самые юные партизаны, мигом разнесли по подразделениям важную весть: быка Ваську наградили. В селе, у штаба, собрались партизаны. Время это у коров водопойное. Бык Васька, гремя орденами и медалями, шествовал к реке, и коровы гордо шли за ним.
А юные партизаны, заливаясь в радостном смехе, срывали со своих трофейных мундиров нацистские награды. Было такое, было. Мальчишки – они и есть мальчишки. Воевали они геройски. Но одеваться-то им во что-то нужно было! Они снимали с убитых ими немцев одежду, обувь… И долгое время гордились орденами убитых врагов. А что такое? Я же не хлюпика убил, а опытного фашиста, орденоносца. Вот его ордена! Я не вру. И пусть все знают, какого вражину я убил.
Сидор Артемьевич Ковпак родился в семье бедного крестьянина в селе Котельва Полтавской губернии в 1887 году. В Первую мировую войну получил за храбрость два солдатских «Егория». «Егорием», то есть орденом святого Георгия Победоносца, награждали за исключительные подвиги.
Ковпак по рождению, происхождению и по призванию был тружеником. Воевал он лишь в тех случаях, когда появлялась настоятельная необходимость защищать тружеников. Он был тружеником и защитником тружеников. И это вовсе не громкие слова, заготовленные для разного рода выступлений с высоких трибун. Это – судьба крестьянина, ставшего командиром отряда. а затем – партизанского соединения, крупнейшего в годы Великой Отечественной войны. Это – факты, всеми признанные.
В нашей книге нет возможности и необходимости пересказывать славную историю соединения Ковпака. А если читатель увлечется темой партизанского движения в Великой Отечественной войне и поставит перед собой вопрос: «Почему же именно Ковпаку удалось сделать столь великое дело лучше всех партизанских командиров?», то, проработав материалы о других отрядах и соединениях, он поймет, что Ковпак был ближе к земле, к труженику. Он лучше других знал жизнь во всем ее многообразии, людей со всеми их достоинствами и недостатками. Его не зря называли уважительно дедом. Это действительно был дед! Партизанский отряд – не армия. Это – государство в государстве. Здесь одних военных знаний маловато будет. Здесь нужно быть хозяйственником, человековедом, человеколюбом, руководителем руководителей! Здесь нужно быть и страстотерпцем, и великомучеником (сколько прекрасных людей погибло на глазах у Ковпака!), и победоносцем одновременно.