Большое дело лучше начинать с малых дел. Бойцы почувствовали себя уверенней, к тому же они захватили богатые трофеи: оружие, боеприпасы, лошадей.
Через три дня Шмырев устроил засаду и разгромил обоз врага, уничтожив четыре грузовика и несколько десятков захватчиков. За август, сентябрь 1941 года неуловимый отряд Шмырева осуществил 27 операций, уничтожив более сотни захватчиков, 14 грузовиков, 18 цистерн с горючим, взорвал восемь мостов. К «батьке Минаю» (так партизаны называли командира) потянулись люди. В отряде насчитывалось уже больше ста бойцов.
Немцы объявили крупное вознаграждение за живого или мертвого Шмырева, посылали в лес карателей, но ликвидировать отряд им не удалось. И тогда они пошли по кровожадному пути. С помощью предателя они узнали место, где жили дети «батьки Миная», схватили их, бросили в тюрьму. Комендант Сурожского гарнизона говорил: «Детей он любит. Ради них придет ко мне. И мы его повесим».
Минай Филиппович Шмырев (1891–1964)
Об этом узнал Шмырев. Партизаны предлагали ему осуществить налет на Сурож. Но этого немцы только и ждали! Шмырев ответил бойцам: «Они перестреляют нас как куропаток и детей убьют».
Вскоре связной доставил ему письмо от старшей дочери. Аккуратным ровным почерком четырнадцатилетняя дочь Шмырева написала именно то, о чем он думал: «Папа, к гитлеровцам не иди. Они убьют и тебя, и нас. Они – изверги. Но даже если они оставят нас в живых, то мы за тебя не отомстим. Мы маленькие, мы бессильны. А ты сильный, ты отомстишь за нас, за нашу Родину, за всех. Прощай, папа».
Шмырев понимал, что мудрая дочь права. Он остался в отряде. Гитлеровцы убили детей «батьки Миная». И всю войну он исполнял наказ дочери и мстил нацистам за детей своих, «за всех», за Родину.
Председатель райисполкома М. А. Гурьянов организовал партизанский отряд из рабочих поселка Угодский Завод и осенью 1941 года нанес захватчикам значительный ущерб. В районе сражались еще два отряда. Они действовали порознь, но эффективно, и командиры не хотели объединяться, понимая, что небольшие мобильные группы для немцев представляют серьезную угрозу.
В чем-то они были правы. Но иной раз сама жизнь ставила перед партизанами задачи, которые решить трудно, даже объединив усилия всех «народных мстителей».
Разведчики доложили командиру, что в поселке Угодский Завод расположился штаб 12-го армейского корпуса немцев, рвавшихся к Москве. М. А. Гурьянов отправил сообщение в штаб Западного фронта. Советская авиация совершила налет на Угодский Завод, но вреда большого не нанесла: противник вовремя поднял в небо истребители, они отогнали бомбардировщики.
Гурьянов провел тщательную разведку и продумал в деталях операцию налета на здание райисполкома в Угодском Заводе. Он установил связь с соседними партизанскими отрядами, но понял, что сил-то у «народных мстителей» все равно не хватает для серьезного дела. И тогда командир обратился за помощью в штаб Западного фронта, который выделил партизанам небольшой спецотряд капитана В. В. Жабо.
Утром 22 ноября сводный отряд подошел с юга к Угодскому Заводу, разделился на восемь частей. М. А. Гурьянов не спешил. Он послал в поселок разведчиков, те собрали последние сведения о расположении огневых точек противника. Командир каждой группы получил боевую задачу.
Поздним вечером 23 ноября советские воины и партизаны заняли исходные позиции в лесу, в километре от поселка Угодский Завод, и в два часа ночи операция началась.
Атака была настолько стремительной, дерзкой и хорошо продуманной, что немцы не оказали никакого сопротивления. Несколько сот солдат, склад с горючим, 113 грузовых и легковых автомашин, четыре танка, обоз с боеприпасами, несколько огневых точек уничтожили партизаны. Важные документы захватили в штабе. И взвилась сигнальная ракета – сигнал общего отхода. Это было сделано очень вовремя. На помощь своим в поселок спешили немцы из окрестных селений.
М. А. Гурьянов прикрывал отход отряда. В жестокой схватке он получил тяжелое ранение и в бессознательном состоянии попал в плен. Гитлеровцы привели его в чувство и стали пытать. Они хотели узнать места дислокации отрядов. Гурьянов предать соотечественников, земляков не мог.
27 ноября захватчики соорудили перед райисполкомом поселка Угодский Завод виселицу, привели к месту казни Михаила Алексеевича Гурьянова, согнали к площади народ. Председатель местного райисполкома знал многих земляков лично. Он спокойно смотрел в их лица, и они смотрели на него. Они никогда друг друга не подводили. Они честно делали свое дело, и дело это продолжалось.
Михаила Алексеевича подвели к виселице. Он повернулся лицом к землякам, затем – к группе немецких офицеров и крикнул из последних сил: «Я не один! Нас миллионы! Победа будет за нами!»
Сразу после разгрома штаба армейского корпуса гитлеровское командование издало приказ об усилении бдительности солдат и офицеров вермахта и об организации обучения войск «методам борьбы с партизанами».
Дед Семенов, колхозник, житель деревни Мухарево Дедовичского района Ленинградской области, в 1941 году отпраздновал по весне 70-летний юбилей. Земляки сказали много добрых слов скромному, спокойному человеку. Так много хороших слов сказали ему, что он даже прослезился украдкой. Даже председатель колхоза, на что уж занятой человек, приехал в Мухарево да поздравил старика, да премию лично вручил, да грамоту.
Дед-то Семенов сторожем работал, по ночам амбары охранял. А после работы любил по лесам ходить. Лучше всех в округе знал родные леса. Без компасов ходил, по своим личным приметам. Земляки удивлялись: откуда ягоды, откуда грибы – год неурожайный?! А он им: «Лес – он как живой, доброго человека всегда и накормит, и укроет, и ягодкой угостит, и вылечит, и взбодрит. Так-то».
В 1941 году, еще с весны, со строчков и сморчков, зачастил дед Семенов в лес. Будто готовился к чему-то: все дары леса собирал, сушил, развешивал в сарае да на заднем дворе. А уж как война началась, земляки не то в шутку, не то всерьез поговаривали: ты, дед Семенов, будто знал, что фрицы нападут на нашу землю.
Немцы вошли в деревню Мухарево хозяевами. Все здесь наше, а вы, жители, наши батраки. В Ленинградской области, как и в других областях, партизанское движение развернулось быстро. Уже осенью 1941 года захватчики повели против народных мстителей широкомасштабную борьбу.
В декабре в Мухарево прибыл крупный карательный отряд немцев. Кто-то из местных сказал офицеру-эсэсовцу, что в деревне живет дед Семенов, который знает окрестные леса как свои пять пальцев. Командир карательного отряда вызвал его и строго приказал: «Ты поведешь нас в леса деревни Гнилицы. Там скрываются партизаны. Не поведешь – деревню спалим».
Дед Семенов долгую жизнь прожил. И воевал он, и терпел, и страдал – всякое повидал. Но таких людей-нелюдей он, бывалый человек, не встречал. Опытный, он понял, что эсэсовец натворит много бед в родном селе.
– Я поведу вас в Гнилицы, – тихо сказал он и гордо посмотрел в глаза хозяйки избы, своей ровеснице, которая недавно говорила ему хорошие слова на юбилее.
Хозяйка отвела взгляд. Но по тревожным морщинам на ее лице дед Семенов догадался, что волнуется она. Еще бы не волноваться! У нее двое сыновей да внуки в партизанском отряде. В каком, она точно не знала. Может быть, и в лесах деревни Гнилицы.
– Прощевай, старая! – буркнул дед Семенов, выходя из избы, но она, угрюмая, промолчала.
Он даже обиделся на нее, но, добрый человек, обиду быстро забыл.
Шел он по деревенской улице, спиной чувствовал взгляды земляков в узкие щелочки оконных занавесок и молчал. Рядом шел староста, дебелый парень, ни к какому делу не годный, в тюрьме за воровство отсидевший, а теперь – полицай. «Дубина ты стоеросовая!» – подумал дед, сел рядом с ним в сани, спина к спине.
Приехали они в Гнилицы. Офицер спросил через переводчика: «Успеем до вечера банду уничтожить или завтра отправимся в лес?»
– Можно и сегодня, можно и завтра. До поляны у Кривого оврага отсюда верст пять. Из них – три версты можно доехать, две – пешком. Всего час.
Эсэсовец выслушал переводчика, посмотрел на часы и приказал: «Веди нас в лес!» Проехали они три версты, оставили сани у дороги, пошли пешком за дедом Семеновым. Зимний полдень завис над деревьями.
О, этот русский лес! Ветвистые дорожки, ветвистые же тропки, как ветви, ветки, веточки большого дерева. Снег, уже придавленный близкой весной, то рыхлый, то твердый, то коркой недавней оттепели схваченный, и настороженно отражающий звуки скрип сапог, лязг военного металла, хрумканье снега. Русский лес! Дорожка все уже, уже. Тропки совсем в ниточки превратились. А над ниточками, да над головами немцев, а также предателя-полицая и деда Семенова глыбы снега на ветвях покоятся, быстро серея, темнея.
Совсем истончала тропка, оборвалась. Дед Семенов стал смело торить кривую тропку, а за ним, змеей извиваясь, плелись каратели. Они еще не чувствовали беды. Да и дед им попался хороший: плутал-плутал по лесному бестропью и вдруг вывел их на широкую просеку. Они шли по ней в колонну по два, радовались, думали, что вот-вот нападут на партизан, уничтожат их, несколько человек в плен возьмут да в Гнилицы вернутся, шнапсу напьются, уснут, а назавтра ограбят деревню и поедут на санях дальше карать да грабить.
Никто из них не заметил, что за просекой лес изменился, обмельчал, почва стала мягче. Дед знает, куда идет, куда ведет. Всего-то и шли они часа полтора-два, но в такие дебри забрели, что офицер заподозрил неладное. Он ткнул пистолетом в спину деда, хотел что-то спросить, но дед опередил его:
– Вот оно, болото, за Кривым оврагом, – сказал он и добавил: – Здесь вы, вороги окаянные, погибель найдете.
Немцы поняли смысл сказанного без переводчика и остервенели. Они били деда Семенова руками, ногами, палками, они вырывали клочьями его седую бороду, они раздели его донага, таскали по мягкой земле. Он молчал, очень добрый человек.