Валерия Осиповна Гнаровская (1923–1943)
Беги-лети за следующим, «Ласточка»!
Она добежала, припала к земле. Раненый открыл глаза, улыбнулся. Хорошо улыбнулся – жить будет. Валерия научилась угадывать по улыбке раненого… Но «тигры» урчали совсем близко. Они неуклюже ползли по неровностям земли, вдруг изменили курс и направились прямо на «Ласточку», тащившую к окопу раненого. Валерия с ужасом посмотрела на танки, затем на спокойное лицо солдата, как мать посмотрела на него, сказала тихо: «Ну, уж нет, не отдам!», взяла в правую руку тяжелую связку гранат, поднялась и побежала в атаку. Никогда так быстро не летала над полем «Ласточка». Ей хотелось отбежать от раненого подальше, чтобы осколком гранаты не задело его.
«Ласточка!» – крикнули в один голос бойцы в окопе, и в это время раздался взрыв, фашистский «тигр» остановился, загорелся.
И в этот же миг солдаты взлетели над окопами и побежали вперед, к своей «Ласточке», ко второму «тигру», который вдруг сильно перепугался, развернулся и попытался бежать с поля боя. Нет, солдаты были быстрее. С двух сторон полетели в него связки гранат.
…До последних дней своей жизни бывшие сослуживцы Валерии Гнаровской вспоминали «Ласточку», ее живые, ясные глаза, ее бесстрашные полеты над полем боя к раненым, ее подвиг, за который девятнадцатилетней девушке было присвоено звание Героя Советского Союза.
Шесть сестер Ховренковых: Мария, Зинаида, Матрена, Ефросинья, Анна, Надежда – собрались в родительской избе в белорусской деревне Ганцевичи и решили военное лихо пережить вместе. Гуртом. Престарелые родители, маленькие дети Матрены, Анны и Марии, мужья – на фронте, не помощники, только надежда, надежда на то, что скоро они, мужья сестер Ховренковых, погонят врага на запад.
Шесть молодых женщин и пятеро нетрудоспособных членов семьи. И война. И у каждой сестры свои проблемы, планы, мечты.
Линия фронта стремительно откатывалась дальше на восток. Уходило в дальние края лето. Нужно было готовиться к долгой, суровой зиме. Как?
Первым делом сестры Ховренковы пошли в поля, где день-два назад шли упорные бои, собрали медальоны и документы погибших советских солдат и офицеров, похоронили бойцов. Тоже ведь дело важное – отправить документы на Большую землю, чтобы военное руководство и родственники точно знали, что такой-то боец не пропал без вести, а погиб в боях за Родину.
На поле боя сестры обнаружили трех тяжело раненных солдат, перенесли их в свой дом. Затем молодые женщины собрали и надежно спрятали оружие. Бойцов они лечили до весны. Вылечили, выходили. Помогли переправиться в партизанский отряд, куда 1 мая 1942 года ушла Надежда, одна из младших сестер. Она работала связной и разведчицей.
Однажды Надежду арестовали. Вероятнее всего, ее выдал местный предатель. Юную разведчицу обыскивали в шкловской комендатуре. Гестаповцы нашли в волосах Надежды, закрученных в валик, секретные документы, которые она раздобыла. Девушку приговорили к расстрелу, но поздно вечером партизанка сбежала и, спасаясь от погони, ворвалась в дом… старосты, фашистского прихвостня.
Поняв невольную ошибку, она бросилась к окну, но предатель выстрелил из пистолета и попал ей в затылок.
Сестры Ховренковы не испугались, хотя было понятно, что гестаповцы установят за их домом постоянную слежку. Все они стали связными партизанского отряда.
Особенно сложные задания выполняла Мария Филипповна Ховренкова. Она родилась в 1914 году. До войны работала учительницей в сельской школе. Две младшие сестры, Надежда и Анна, тоже были учительницами. Мария добывала сведения о продвижении железнодорожных составов с военными грузами через город Оршу, крупнейший железнодорожный узел. Командование партизанского отряда отправляло эти данные в Москву. Советские бомбардировщики и штурмовики всегда удачно бомбили военные объекты, координаты которых добывала Мария.
По заданию командира отряда она устроилась работать уборщицей в сельской управе. Работала хорошо. Бургомистру и в голову не могло прийти, что трудолюбивая уборщица прячет оружие в его диване, на котором он любил поспать днем. Отважная партизанка переправила в отряд 15 винтовок, 4 пулемета, 200 килограммов взрывчатки, большое количество патронов. Шел 1943 год. Гестаповские ищейки следили за домом Ховренковых круглосуточно, но ничего подозрительного не обнаружили: сестры работали исключительно осторожно. Они знали о победах Красной армии под Сталинградом и Курском, они знали, что ждать освобождения осталось недолго. Они бы дождались, если бы не предательница. Нашлась подлая душонка, выдала Марию.
Гестаповцы схватили партизанку и ее семилетнего сына, а затем всех Ховренковых: четверых сестер, их маленьких детишек и престарелых родителей. Неопровержимые улики (оружие в диване бургомистра) были у гестаповцев только на Марию. Гестаповцы стали пытать ее – она молчала. Они привели в комнату, где пытали мать и ее семилетнего сына. Ему оставалось совсем немного до первого класса. Вот Красная армия прогонит немцев, в селе откроют школу, он пойдет учиться, будет получать одни пятерки. Он мечтал учиться на пятерки. Ему до школы оставалось совсем немного.
Ему, сыну Марии Ховренковой, нужно было до первого класса преодолеть труднейшее жизненное испытание: пытки родной матери, мамочки, под бочком которой, в тепле которой он так любил засыпать, даже тогда, когда не очень хотелось спать. Она рассказывала ему сказки, и он засыпал под ее мягкой рукой.
А теперь фашисты выкручивали мамины руки, все в синяках, били ее по бокам, по ногам, по голове. Она молчала. Она говорила: «Сынок, мне не больно, не плачь. Ты же уже большой. Не плачь, родной, чтобы эти изверги не радовались».
Гестаповцы не радовались. Мать молчала, сын не плакал. Он смотрел на маму большими, удивленными глазами и не плакал. И в глазах его рождалась невиданная, непереносимая грусть. Слишком большая, чтобы справиться с ней одному человеку, даже «уже большому». Грусть была еще больше.
Фашисты ничего не добились. Однажды под вечер на площади они повесили Марию Ховренкову. Сына и всех ее родных оставили в покое.
А потом пришла Красная армия. И в селе открыли школу. И сын Марии Филипповны Ховренковой… учиться не смог. Большая-большая тоска надломила его. Он не смог справиться с ней. И опытные врачи не смогли справиться с психическим потрясением мальчика. Он угасал на глазах. Будто к маме спешил, как спешит к маме любой ребенок с вопросами: «Мамочка! А почему деревья качаются? Мамочка! Почему мне так грустно без тебя?..» Он умер, даже не зная, что мамина весточка, письмо мамино живет, ждет адресата под подкладкой плюшевого жакета, который Мария перед смертью передала родным.
Плюшевые жакеты носили в те годы многие красивые женщины. И мама носила. И все на нее смотрели. А после гибели мамы жакет носила ее младшая сестра, тоже красивая, на маму похожая, но все равно не мама. Никто не знал, что Мария два письма в подкладке жакета спрятала. Уж сын ее умер, уже жакет состарился, восемь лет прошло. Жакет носила только дома Матрена Филипповна. Старый – не старый, а греет хорошо, нагретый живым теплом сестер.
Случайно обнаружила письмо Матрена Филипповна. Прочитала его, всплакнула, прочитала родным. Местами потерлось письмо, но дожило до своего часа. Но сын Марии не дожил до него. Может быть, оно помогло бы ему справиться с большой его тоской. А может быть, и нет.
Письмо родным:
«Зиночка, обо мне не ходатайствуй, ибо ты моего дела не знаешь, не трать средства и не убивай здоровья, не расстраивайся и береги сама себя, ибо ты у нас молодая, тебе жить нужно, обо мне не плачьте, я сама виновата, что заслужила, то получила.
Зиночка, прошу много, много раз, не трать здоровья. Я жизни не жалею…
Уважайте все сына за меня, а мне простите, что вы за меня пережили, и берегите Толю, чтобы он не скучал. Он, когда приносил передачу, очень плакал, когда увидел меня, просто растерялся и не знал, что ему делать, разрешили поцеловать. После, когда я его увидела, очень переживала, ну, ничего не сделаешь. Все заставит судьба пережить.
О, как жалею всех вас, что вам много переживать. Прошу, не плачьте, не одна я такая. Сейчас вижу – много людей переживают всякое горе. Убеждайте как можно маму, чтобы она не плакала…
Такая я, вижу во сне часто Шурку и Ваню, и Надю, и Толика каждую ночь и вас всех, Фрузу, Мотю и Аню, Зиночку и вижу всех родных. Целую Настю с ее детками и мужем, целую Марусю с ее сыном, Лену с ее детками и всех, которые живут.
Я сейчас сижу в вашей камере, сидела 5 недель в камере смерти. Там, где сидела вся семья. Жалейте моего сыночка. Сиротку… На меня не обижайтесь, не обижайте папу».
Письмо сыну:
«Слушайся родных. Хорошо учись, будь вежливым, не кури. Не ругайся, учись играть на гармошке и на гитаре. У тебя есть способности. На что есть способность, не выбрасывай из головы, не ленись. Все заучивай, для тебя будет не плохо. Будешь помогать бабушке за меня и дедушке.
…Целую вас тысячи, тысячи раз. Желаю вам много раз счастья, только не такого, как было у меня, такого никому не желаю».
Танковая бригада, в которой механиком-водителем тридцатьчетверки служил старшина Александр Боженко, двигалась к Фастову, украинскому городу. Дороги были разбиты техникой, немецкими самолетами и слякотью. Танки шли по обочинам. На пределе возможного. А для немцев – далеко за этим пределом. Они не верили, что русские танки могут с такой скоростью преодолевать бездорожье.
Советские танки прорывались сквозь непогодь к очередному населенному пункту, таранили вражескую технику, немцы от неожиданности руки вверх, «Гитлер капут!», а танки, проутюжив гусеницами все и всех, кто не согласен поднимать руки вверх, мчались к Фастову.