Ах, как нехорошо поступали в последние годы некоторые любители дешевой славы! С каким людоедским смаком они обсасывали в работах единичные факты воровства, других неблаговидных поступков отчаявшихся слабых людей, сломавшихся людей, не выдержавших голода, холода, безнадежности! Да, были разные случаи в осажденном городе. Были даже случаи людоедства. Но это были единичные случаи, которые нельзя отрицать и по которым нельзя, грешно, преступно оценивать великое дело ленинградцев. Эти случаи даже учитывать грешно, вспоминая дело ленинградцев в 1941–1944 годах.
В каждом городе, в каждом обществе есть люди слабые. О них нужно знать руководителям, органам правопорядка, медицинским работникам, социологам, психологам. О них нужно знать писателям, историкам, исследователям. Нужно знать! Потому что слабые люди своими поступками, а то и преступлениями, своим эгоистическим подходом к жизни, к людям, обществу создают для людей нормальных и очень сильных дополнительные трудности, дополнительное напряжение, психологическое и физическое.
…Прохожие, спешившие на работу, увидели разбитую машину, буханки хлеба на дороге, и никто из них, давно уже хронически голодных, не покусился на общественное добро. Они подняли тревогу, окружили машину, хлеб и стояли здесь плотным кольцом до тех пор, пока не приехал еще один грузовик с хлебозавода. Вместе с водителем и заводским экспедитором они погрузили хлеб в машину и пошли на работу, вдыхая запах свежеиспеченного хлеба, крошки которого остались на их трудовых ладонях.
Это случилось поздней осенью 1941 года.
Научные сотрудники Института растениеводства собрали во главе с великим ученым Николаем Ивановичем Вавиловым уникальную коллекцию зерновых культур из 119 стран мира. Она насчитывала более 100 тысяч разных образцов пшеницы и ржи, кукурузы и риса и других крупяных и бобовых культур. О коллекции Н. И. Вавилова знали ученые всех стран мира. Ничего подобного не было ни в одном другом научном центре растениеводства планеты.
Советские ученые, исследуя образцы, делали выдающиеся открытия, помогая труженикам сельского хозяйства решать самые разные задачи. И все специалисты знали, какие богатые научные перспективы таит в себе эта коллекция.
Уже в первые дни войны многие сотрудники Института растениеводства ушли на фронт. Некоторые сотрудники погибли на улицах города.
Николай Иванович Вавилов (1887–1943)
Осенью 1941 года, в самые напряженные дни и недели на всех участках советско-германского фронта, руководители города, попросту говоря, забыли об Институте растениеводства. Не до него было. Уникальной была коллекция великого ученого. Но город дороже, люди дороже.
Люди! Ленинградцы. Прекрасные специалисты, постоянно страдая от голода, решили во что бы то ни стало спасти наследство Николая Ивановича Вавилова. Их было мало. Но сотрудники института трудились, не щадя себя, готовили коллекцию и другие бесценные для мировой науки, для людей материалы к эвакуации. Немцы оказались быстрее советских ученых, блокировав город.
Директор Института растениеводства дал распоряжение принять всю коллекцию и разместить ее в помещениях на специальных стеллажах, установив круглосуточное дежурство, дабы избежать всевозможных неприятностей.
Оставшиеся в живых сотрудники работали не покладая рук. Кто-то дежурил в помещениях, кто-то – на крышах института в командах Местной противовоздушной обороны (МПВО), обезвреживая зажигательные бомбы.
После первой же ночи ученые поняли, что у них появился еще один враг – крысы. Умные, хитрые, ловкие, они быстро нашли лазейки в помещения, забрались на специально оборудованные стеллажи, прогрызли острыми зубами упаковки и добрались до семян. Это был такой же наглый, жадный враг, как и фашисты. Хорошо, что сотрудники быстро обнаружили этого страшного врага, в противном случае крысиное войско уничтожило бы всю коллекцию Вавилова.
Семена упаковали в металлические коробки, уложили их в штабеля и следили за ними неустанно, начиная с ноября-декабря 1941 года, когда пришел на землю ленинградскую жуткий голод.
Немецкие бомбы, русские крысы и русские мародеры были до этого главными врагами ученых. Недоедание тоже чувствовалось ежедневно. Но то был еще не голод.
В декабре он пошел в бой, свалил многих сотрудников института в кровати. Они могли теперь только лежать, спать, ждать… Нет, не смерти они ждали! Они ждали жизни. Они верили в жизнь. Они верили, что Красная армия победит, что немцев изгонят с советской земли, и закончатся их страдания, и начнется хорошая жизнь, и они будут заниматься любимым делом, наукой, исследованием и осмыслением богатейшей коллекции Н. И. Вавилова и других спасенных ими материалов.
Холод стоял в декабре жуткий. Однажды студеным утром сотрудники узнали, что сгорел заживо агрометеоролог А. Я. Малибога, много сделавший для сохранения коллекции. Истощенный, ослабевший, он не смог выбраться из своего дома. Сил не хватило.
Через несколько дней умер от голода доктор биологических наук С. А. Эгис. Затем – старший научный сотрудник Д. С. Иванов.
Голод наступал. Наступала стужа. Еще 28 человек погибли в те жуткие дни декабря 1941 года – января 1942 года. Люди умирали, но не сдавались. До последних мгновений своей жизни они думали о коллекции и других материалах Института растениеводства. «Жива коллекция!» – говорили им друзья и коллеги, и на несколько мгновений глаза умирающих освещались надеждой.
Умирать никому не хочется. Но человеку, отдавшему лучшие годы любимому делу, приятно знать, уходя из жизни, что дело его живет и жить будет.
Голод наступал в ноябре, декабре, январе. И наступала стужа. Они будто сговорились. Они будто не понимали, как и фашисты, что народ, выдержавший натиск холода и голода, немцев и других бед в ноябре-декабре 1941 года, выдержит и в январе 1942 года. Несмотря ни на что!
Сотрудников Института осталось 11 человек. И директор института И. Г. Эйхфельд. Они ежедневно приходили на работу и охраняли семена зерновых. Передвигались медленно. Голодные люди охраняли хлеб. Это серьезная проверка каждого человека. Этосуровая пытка. Они выдержали эту страшную пытку.
Мемориальная доска на здании института
Сразу же после войны английский журнал «Природа» напечатал статью Дарлингтона о том, что советские ученые съели коллекцию Н. И. Вавилова. Эта статья явилась началом грубой лжи о Ленинграде и ленинградцах времен Великой Отечественной войны.
Ложь была настолько хамской, что многие порядочные американцы, и англичане, и специалисты других стран Запада не могли оставаться в стороне, хотя каждое доброе слово о Советском Союзе, о победе советского народа в Великой Отечественной войне могло в годы «холодной войны» навредить на Западе любому автору. Но порядочность и справедливость не покупаются и не продаются. Люди, видевшие страдания советского народа в 1941–1945 годах, не могли молчать, читая наглое вранье коллег. В книге Д. В. Павлова «Ленинград в блокаде. 1941» приведена цитата из статьи американского журналиста Гаррисона Солсбери, в годы войны работавшего в Советском Союзе: «Это была величайшая и самая длительная осада, какую когда-либо переживал современный город. Это был период тяжелейших испытаний, страданий и героизма, доходивших до высот трагизма и мужества, почти недоступного нашему пониманию» (Газета «Нью-Йорк таймс бук ревью», май 1962 года, в книге на стр. 156).
Государственный комитет обороны создал на озере ледовую дорогу. За организацию перевозок по льду отвечал начальник Управления тыла Ленинградского фронта генерал Ф. Н. Лагунов. Начальником ледовой дороги ВАД-101 был назначен военинженер 1-го ранга В. Г. Монахов, занимавший одновременно должность начальника автодорожного отдела фронта. Руководил строительством дороги военинженер 3-го ранга Б. В. Якубовский.
Задачу они решали уникальную.
Движение транспорта по «Дороге жизни»
Во-первых, время. 15 ноября начался ледостав, старые рыбаки и смотрители маяков не помнили, чтобы ледостав здесь начинался так рано. 25 ноября по дороге должны были пройти первые машины в Ленинград и обратно. Ни мгновения на раздумья, на ветер. Каждое мгновение уносило жизни голодных ленинградцев.
Во-вторых, немцы: они находились в 12–13 километрах от будущей ледовой дороги, и, естественно, они должны были сделать все, чтобы разрушить ее. И они это делали с педантичным упрямством всю зиму 1941–1942 годов.
В-третьих, техническая сторона дела. Рыбаки и опытные смотрители маяков рассказали специалистам все, что знали о норовистой Ладоге. Но они не знали особенности ледообразования, структуру льда, его прочность в разных местах озера, способы повышения крепости льда и так далее. Никто этого не знал. Ладога могла преподнести строителям очень разные сюрпризы.
Сверхсложная задача стояла перед всеми, кто обязан был наладить по Ладоге транспортное сообщение между Ленинградом и Большой землей. В мирное время она бы решалась… не один год. Сейчас дорогу нужно было создать за недели. В Ленинграде люди мрут с голоду, хлеб нужен Ленинграду, нужна дорога!
И строители решили эту сложную, множественную задачу. По льду Ладоги они проложили около 60 трасс, 1770 километров ледовых дорог, оборудованных пунктами регулировщиков, медицинскими пунктами, связью, освещением, пунктами технической помощи и так далее.
Озеро в ту зиму буйствовало вовсю. Штормовые ветры в 9–12 баллов корежили лед, вбрасывали на его поверхность глыбы торосов, разрывая то здесь, то там лед и образуя трещины и разводья в несколько метров шириной и несколько километров длиной. Отдельный мотостроительный батальон построил в ту зиму 147 сборно-разборных мостов. Лед на озере был не везде одинаково прочен. Иной раз машины проваливались в самых неожиданных местах.
Буйствовали в ту страшную зиму фашисты. Немецкие самолеты совершили только на перевалочные базы Войбокало и Жихарево 450 налетов и 330 налетов на ледовую дорогу, которая функционировала 152 дня. Постоянно, в определенное время суток, по дороге била гитлеровская артиллерия. Руководители перевозок переключали движение на запасные дороги. В первые недели эксплуатации ледовой трассы это делалос