Первый штурм трамвайного парка фашисты отразили. Командный пункт 79-го полка и батальонов расположился в крепком четырехэтажном здании. Между ним и парком ребрилась брусчатка большой площади, изрытой воронками. Артиллеристы получили приказ осуществить удар по засевшим в трамвайной «цитадели» и спешно готовились к артналету.
Вдруг из воронки в центре площади вылез с ребенком на руках пожилой человек. Как он там очутился, никто не знал, а старик, прижимая ребенка к груди, побежал от трамвайного парка. И немцы, и русские прекратили стрельбу. Над площадью зависла тишина, нарушаемая нестройными ударами поношенных ботинок о брусчатку.
Какой-то фашист открыл огонь из пулемета. Старик упал. Солдаты видели слетевший с ноги ботинок. Но девочку дед, падая, не уронил, аккуратно поставив на ножки, перед тем, как упасть и потерять ботинок, а вместе с ним и жизнь. И это последнее движение старика видели русские и немцы. Они не хотели стрелять. Даже злой пулемет замолчал, не зная, что делать с девочкой: убивать ее или пожалеть патроны.
К командиру роты обратился сержант Борис Никанорович Лотошкин:
– Товарищ лейтенант, разрешите?
– Опасное дело, сержант, – скупо ответил командир, но не запретил, и Лотошкин мигом выскочил из окна первого этажа.
Тут уж немцев разобрало. Не все из них стреляли по сержанту, далеко не все. Но стреляли. А девочка четырех-пяти лет стояла в центре площади и оцепенело смотрела на дедушку. А он беззвучно смотрел в небо. А по площади, извилистым путем, будто змея на большой сковороде, бежал русский сержант, то прыгая и перелетая через воронки. то бросаясь на землю, будто слушая, что скажет ему немецкая земля, то перекатываясь по ней, словно в детскую игру играя со взрослым автоматом в руках. Не все стреляли немцы по нему, да и те, кто стрелял, видимо, не очень-то старались снять сержанта… Может быть, руки дрожали у них по злобе. Но стреляли они, стреляли, и комбат по телефону попросил артиллеристов нанести удар по трамвайному парку.
Загрохотали пушки. Девочка, умница, стояла на месте. Сержант Лотошкин подбежал к ней, поднял испуганную пушинку к груди и побежал, петляя, от фашистов, как никогда за всю войну от них не бегал.
И он прибежал к своим, ворвался в дом, от двери резкий сделал шаг влево, за толстую стену, поставил на пол девочку, и все облегченно вздохнули: целы и невредимы русский сержант и немецкая девочка.
Мимо дома пробегала санинструктор Марина Диева. 79-й полк вел бой в районе тюрьмы. Вдруг где-то сверху, в пылающем доме, раздались детский плач и крики. Санинструктор круто развернулась, кинулась в подъезд. Огонь быстро дичал. Девушка взбежала на второй этаж, дернула дверь квартиры – там кричали дети. Она подбежала к ним, обняла, они кричать перестали, лишь всхлипывали, глядя, как Марина ловко орудует с простынями, связывая их и при этом улыбаясь детям. Рядом стояли беспомощные две немки.
Огонь подкрадывался все ближе. Марина выбила окно, крикнула пробежавшим мимо связисткам Вере Абрамовой и Марии Петренко:
– Девчонки! Помогите!
Связистки остановились, подняли руки, а Марина, аккуратно подтравливая простыни, спустила младшую девочку на руки подругам, затем постарше и самую старшую. Обе немецкие женщины пришли в себя и сами спустились по простыням на землю. Последней из огненной комнаты спускалась санинструктор Марина Диева. Огонь опалил лицо красивой девушки, повредил зрение.
Долго лечилась Марина в госпиталях да больницах, но полностью зрение так и не восстановилось.
Утром 30 апреля Ф. М. Зинченко приказал капитану В. И. Кондрашову прибыть к нему с двумя лучшими разведчиками. Через несколько минут на КП полка явился Кондрашов со взводом разведчиков! Даже сын полка, четырнадцатилетний Гоша Артеменков, всеобщий любимец, пришел со всеми.
Командир полка удивился, хотел отругать боевого офицера, разведчика, но сдержал себя. Нельзя так поступать при подчиненных, да и Кондрашова понять можно: ему приказали привести лучших, он и привел. Лучшими были все.
Федор Матвеевич строго глянул на капитана, тот выдержал взгляд командира.
– Выполняйте приказ! – сказал полковник, по-человечески жалея Кондрашова.
Сложная задача стояла перед офицером разведки полка! Может быть, самая сложная за всю войну. Двадцать лучших разведчиков прошли трудный путь. У каждого он был свой. Все имели ордена, медали. Всем хотелось выполнить задание, о котором мечтали все советские солдаты с первого дня Великой Отечественной войны. Все советские солдаты, все советские люди мечтали водрузить над Рейхстагом Знамя Победы. А выбрать нужно только двоих.
Капитан Кондрашов тяжело вздохнул и твердо и решительно сказал:
– Егоров и Кантария!
И по лицам разведчиков капитан и полковник поняли, что они не в обиде на Кондрашова. Пусть будут Егоров и Кантария. Главное не в этом. Главное, чтобы они водрузили Знамя Победы на куполе Рейхстага.
Мелитон Кантария (слева) и Михаил Егоров со Знаменем Победы, которое было водружено ими над Рейхстагом
– Товарищ полковник, можно и я? – вскрикнул, нарушая субординацию, Гоша Артеменков.
Он хорошо воевал, он привык к дисциплине. Его с трудом отстаивали всякий раз, когда в полк наведывались начальники политотделов. Его любили, его берегли, его сберегли. Его война сберегла и солдатская судьба.
А тут – последний бой. Последний.
Эх, да если бы не пули, неужели кто-нибудь из разведчиков поскупился бы и не сказал: «Бери, Гоша, дорогой, Знамя Победы! Прикрепи его на куполе Рейхстага! И дело с концом, и войне конец! Мы воевали за таких, как ты, пацанов да девчонок. Тебе самое верное дело мир объявлять на Земле!»
Так бы и случилось, если бы не фашисты, и не «мировое общественное мнение», которое всегда играло большую роль в жизни разных стран. Если бы 14-летний Гоша Артеменков водрузил Знамя Победы, то как бы растрезвонили все газеты мира о том, что в Советском Союзе воевали малые дети!
Нельзя было Гоше идти на Рейхстаг. Он свое дело сделал. Он не посрамил честь советского солдата, советских детей.
– Я стреляю не хуже других, все скажут, – Гоша даже не замечал, что он уже не говорит, а плачет. – Ну, пошлите меня в Рейхстаг, ну чего вам стоит?! Что я, хуже других, а?
Солдаты и офицеры молчали. Гоша никогда в своей военной жизни никого ни о чем не просил. И ему было очень обидно: первый раз за несколько лет он просит у взрослых, умоляет их, плачет, а они стоят, как истуканы, и молчат. Жалко им. Жадные очень стали. Раньше сами просили: «Сходи-ка, Гоша, в разведку, очень нам сведения о противнике нужны». И он ходил. И так разведданные добывал – дай бог каждому. А теперь молчат. В последний бой не пускают. Боевые товарищи, называется.
Слушали взрослые люди мольбу пацана, и как же им хотелось взять его с собой, дать ему Знамя Победы. Но они молчали. И он наконец понял, почему они молчат, сбил слезы усилием воли, подтянулся и отчеканил:
– Товарищ капитан, разрешите обратиться к товарищу полковнику?
– Разрешаю! – буркнул Кондрашов.
– Товарищ полковник, разрешите мне пойти в Рейхстаг?!
«И как будто даже подрос на глазах, – написал позже Ф. М. Зинченко. – Хотелось поднять мальчонку на руки, по-отцовски прижать к груди. А тут еще и разведчики взглядами умоляют: разрешите…
Не смог я устоять».
Командир полка разрешил Артеменкову участвовать в операции, а когда разведчики вышли из комнаты, он сказал капитану Кондрашову:
– Берегите его как зеницу ока!
Бой за Рейхстаг продолжался 38 часов. Разведчики Кондрашова обеспечили сержантам Егорову и Кантарии возможность прорваться в здание и водрузить на его куполе Знамя Победы. Много других знамен гордо реяли на колоннах и стенах Рейхстага. Солдаты и офицеры ставили на нем автографы.
Война закончилась.
Пленные немецкие солдаты выходят из станции метро «Ораниенбургер Тор» после капитуляции в Берлине. Май 1945 года
Полковник Зинченко стоял у командного пункта полка и смотрел на колонну военнопленных, нехотя бредущих по родной столице на сборный пункт. К командиру полка подошел Гоша:
– Товарищ полковник! Сын полка Георгий Артеменков закончил войну в рейхстаге! Разрешите отбыть домой? Там меня ждет мама!
Федор Матвеевич обнял мальчишку, долго держал его в объятиях, чтобы голосом не выдать волнение, и наконец ответил:
– Ступай, Гоша, домой! И маму береги. И спасибо тебе!
Гоша объявился в полку осенью 1943 года, помог выбраться из окружения (это было в Калининской области). Командир полка подполковник Г. К. Житков поблагодарил Гошу и приказал Кондрашову отправить мальчика домой. Через год, уже под Варшавой, новый командир полка Зинченко обнаружил случайно Гошу в полковой разведке! Кондрашову, естественно, досталось. Зинченко приказал отправить Гошу домой. Отправили. Но через несколько дней мальчик вновь был в полку.
Федор Матвеевич сдался. Разведчики и все бойцы и командиры полка строго хранили тайну Гоши, и он дошел с ними до Рейхстага.
Михаил Алексеевич Егоров родился в 1923 году в городе Рудне на Смоленщине. Летом 1941 года семья не успела эвакуироваться на Восток и осталась в зоне оккупации. Семнадцатилетний Михаил ушел в партизанский отряд. Он был прекрасным разведчиком, участвовал в сложных операциях, зарекомендовал себя бесстрашным, но не безрассудным воином.
После освобождения Смоленщины его призвали в армию, и он попал в 756-й полк бывалым, опытным воином-разведчиком. Отличился в боях при форсировании рек Висла и Одер.
Мелитон Варламович Кантария родился в 1920 году. Служил пулеметчиком на западной границе Советского Союза. Война для него началась боем утром 22 июня 1941 года. Под Смоленском его ранило. После госпиталя воевал под Ростовом, на Северном Кавказе. В 1943 году был тяжело ранен. После госпиталя – снова в бой. С лета 1944 года Мелитон Кантария служил в полковой разведке 756-го полка.