Они проезжали мимо древнего, полуразрушенного римского акведука. И в этот момент Люсия дёрнулась.
Резкий, судорожный рывок. Голова выпрямилась. Глаза остались пустыми. Губы, бледные и сухие, приоткрылись.
И она произнесла одно слово. Чисто. Ясно. Безжизненным голосом протокола.
— Папа.
Это не было криком или просьбой. Это был факт. Словно из лёгких разом выбили весь воздух. Не «Кассиан». Не «Эхо». А слово, которое было ещё страшнее.
Его отец. Жесткий, сломленный алкоголем человек, чья любовь была тяжелее его кулаков.
Хавьер резко ударил по тормозам. Машину занесло, и она остановилась на пыльной обочине. Он сидел, вцепившись в руль, и тяжело дышал.
— Что это было? — голос Лены был напряжённым. — Это… часть протокола?
Хавьер не ответил. Он смотрел в зеркало. Люсия снова обмякла. Но слово застряло в раскалённом воздухе машины, плотное и реальное, как пуля. «Пастырь» не просто использовал его прошлое. Он препарировал самые гнилые раны Люсии.
— Поехали, — прохрипел он, снова выжимая сцепление.
В паре километров от старого дома Рейесов, в тени пробковых дубов, стоял неприметный белый фургон «Correos Express». Внутри — переплетение кабелей, холодное мерцание мониторов и тихое гудение систем охлаждения.
Антон «Сыч» сидел в раскладном кресле перед тремя экранами. На центральном — спутниковый снимок дороги, по которой двигалась крошечная точка. Старый «Сеат».
Воронов остался в Мадриде, уверенный, что Сыч — его лучший инструмент. Идеально заточенный, лишённый эмоций.
В этот самый момент на личный смартфон Сыча пришло уведомление. Имя «Аня» и короткий текст: «Я больше не могу ждать. Решай».
Лицо Сыча на долю секунды стало каменным. Он смахнул уведомление. Маска вернулась на место. Но внутри что-то сжалось. Холодный, привычный узел. Аня. Его единственная связь с миром, где люди ходят в кино и спорят, куда поехать в отпуск.
Быстрым движением он ввёл длинный пароль, открывая невидимый, глубоко зашифрованный раздел. Там был всего один файл. Отсканированные документы на покупку небольшой, убыточной винодельни в Португалии. На имя некоего Мигеля Фернандеса.
Это был его план побега. Не с Аней. От Ани. От Воронова. От этой жизни.
Эта операция была последней. Гонорар за «Пастыря» позволит ему исчезнуть навсегда. Стать человеком, который беспокоится только о том, не побьют ли заморозки лозу.
Он закрыл файл, стирая все следы. Холодный узел внутри разжался. Он снова был просто Сычом. Он увеличил изображение на мониторе. Точка, обозначавшая машину, съехала с шоссе на просёлочную дорогу.
— Прибыли на место, Дмитрий Сергеевич, — сказал он в микрофон гарнитуры. — Объект приближается к гнезду.
Они увидели дом издалека. Он стоял на небольшом холме, одинокий и покинутый. Вокруг царила тишина. Слишком идеальная.
Хавьер остановил машину за полкилометра до дома, в низине.
— Что такое? — спросила Лена.
Он не ответил. Вышел из машины. Для Лены это был просто заброшенный дом. Для Хавьера — идеально подготовленное поле боя. Холм напротив — снайперская позиция. Заросли у дороги — место для засады.
Он медленно пошёл по дороге, глаза сканировали каждый дюйм пыльной земли. И он нашёл то, что искал.
У обочины, почти зарывшись в красную пыль, лежал окурок. Дорогая американская марка. Такие курили «чистильщики» Хелен Рихтер. Он молча раздавил его каблуком.
Он пошёл дальше. И увидел второе.
Ветка старой оливы, нависавшая над дорогой, была надломлена. Свежий, светлый излом. Слишком высоко для легковушки, но в самый раз для фургона. Воронов тоже был здесь.
Они оба ждали. Каждый в своей засаде.
Он медленно пошёл обратно к машине. Лицо — непроницаемая маска. Только желваки перекатились под кожей.
— Что там? — спросила Лена, когда он сел за руль.
— Они здесь, — сказал он ровно. — Обе стороны.
Лена молча смотрела на него. В её глазах не было страха. Только холодная оценка ситуации.
— Что будем делать?
Хавьер посмотрел на заброшенный дом. На дерево, под которым была зарыта их единственная надежда.
— Ждём ночи, — сказал он. — Они знают, что мы здесь. Хотят, чтобы я пошёл за ней. Так что… я пойду. Но по моим правилам.
Ночь опустилась быстро. Жара спала, но воздух остался душным. Оглушительный стрекот цикад сменился тихим хором сверчков. Идеальная ночь для охоты.
Хавьер двигался как тень.
Он оставил Лену и Люсию в машине. Не взял пистолет. Только боевой нож и сапёрную лопатку. Тишина была его главным союзником.
Оливковая роща встретила его прохладой. Вот оно. Старое оливковое дерево, самое большое в роще. Он опустился на колени у корней и начал копать.
Сухая земля поддавалась с трудом. Лопатка входила в неё с сухим, скребущим звуком. Каждый удар отдавался в ночной тишине.
И вдруг хор сверчков оборвался.
Мгновенно. Словно кто-то щёлкнул выключателем. Наступила абсолютная, неестественная тишина. Хавьер замер.
Из-за соседнего дерева метнулась тёмная фигура. Движения быстрые, резкие, механические. «Агнец».
Они столкнулись в центре поляны, залитой лунным светом. И Хавьер узнал его.
Сеньор Рамирес. Старик, живший в соседнем доме. Тот, кто угощал их с Люсией инжиром. Сейчас его лицо было искажено гримасой пустой агрессии. В руке он сжимал длинный, зазубренный нож для обрезки лозы.
Хавьер заколебался. На одно мгновение. Он увидел призрак своего детства.
Эта заминка стоила ему дорого. Рамирес, двигаясь с нечеловеческой скоростью, полоснул его по левому предплечью. Хавьер отшатнулся, чувствуя острую, горячую боль.
Боль вернула его в реальность. Это не сеньор Рамирес. Это марионетка.
Бой был коротким и грязным. Хрипы, глухие удары мяса о кость. Рамирес пёр напролом, без тактики, без страха, просто машина с ножом. Хавьер отступал, блокировал, искал возможность вырубить, а не убить.
Нож снова сверкнул, целясь ему в горло. Хавьер отбил удар, подставив предплечье. Лезвие глубоко вспороло мышцы. Он шагнул вперёд и ударил старика рукоятью своего ножа в висок. Рамирес пошатнулся. Хавьер ударил снова, в основание черепа. Тело обмякло и беззвучно рухнуло в пыль.
Он стоял над ним, тяжело дыша. Рука горела огнём. Победа отдавала горечью и пылью.
Не теряя ни секунды, он вернулся к яме. Снова вонзил лопатку в землю. Раз. Другой.
Глухой металлический звук.
Он отбросил лопатку и руками разгрёб землю. Пальцы наткнулись на холодный, шершавый металл. Ржавая коробка из-под датского печенья.
Он вытащил её.
Он получил «якорь».
Он поднялся. В одной руке — ржавая коробка. В другой — окровавленный нож. Тишина давила на уши. Бой с Рамиресом был лишь проверкой. Настоящие охотники всё ещё ждали в темноте. Они окружили его дом, его прошлое. И теперь они знали, что приманка у него в руках.
Глава 10: Трёхсторонняя дуэль
Ночь в Андалусии жила — шорохом цикад, сухим треском веток, далёким лаем одинокой собаки. Хавьер лежал на земле, и этот вязкий, тёплый воздух заполнял его лёгкие. Запах раздавленной оливы, железный привкус крови во рту, ноющая боль в левой руке, где нож Рамиреса оставил глубокий, рваный след.
Старик лежал в нескольких метрах, связанный собственным ремнём, и тихо стонал. Он был жив. Это было ошибкой.
Выстрел был не громом, а резким, сухим щелчком, словно сломали толстую ветку. Пуля почти беззвучно вошла старику в лоб. Хавьер не успел даже дёрнуться. Он только увидел, как голова Рамиреса мотнулась назад, а из затылка вылетело облачко розового тумана.
Ловушка захлопнулась.
Он вжался в сухую, колючую траву у подножия старой оливы. Дерева, под которым было зарыто его детство. Его единственная надежда. Теперь это дерево стало надгробием.
Почти сразу же с двух сторон рощи началось движение. Это было не бегство и не атака. Это было просачивание. Тени отделились от теней. Справа, со стороны заброшенной дороги, двигались фигуры в серой, функциональной форме без единого опознавательного знака. Они двигались попарно, перекрывая сектора, — стерильная, корпоративная тактика. Люди Хелен.
Слева, со стороны старого виноградника, скользили другие силуэты. Чёрная тактическая одежда, более плотное построение, хищная слаженность стаи. Русские. Люди Воронова.
Они ещё не видели его. Они видели друг друга.
Первый выстрел произвёл снайпер Хелен. Короткая вспышка с крыши полуразрушенного сарая на холме. Хавьер услышал свист пули и почти сразу — глухой удар, с которым одна из чёрных фигур рухнула на землю.
Рощу разорвало огнём.
Не хаотичная пальба, а короткая, яростная работа профессионалов. Автоматные очереди рвали ночной воздух. Пули с влажным чавканьем входили в морщинистые стволы олив, выбивая щепки, пахнущие пылью и горечью.
Внутри Хавьера поднялась знакомая ледяная волна. Берсерк. Инстинкт требовал одного: встать, присоединиться к этому смертельному танцу, убивать. Ярость была простой, чистой, как ледяная вода. Она обещала избавление от боли, от страха, от вины.
Но голос «Стража» удержал его. Образ Люсии, сидящей в машине, — пустой манекен, внутри которого тикает бомба. Цель была не в том, чтобы убить их всех. Цель была в коробке. В ржавой металлической коробке, зарытой в метре от него.
Он сжал зубы до скрипа. Боль в руке — острая, настоящая — стала единственным, что удерживало его от ярости. Он — не хищник. Он — хранитель.
Хавьер пополз. Медленно, прижимаясь к земле, царапая щёку о сухие ветки. Над головой выли пули. Справа кричали на английском с немецким акцентом. Слева — короткие, гортанные команды на русском. Они ещё не понимали, что здесь есть третья сила.
Звуки боя становились яростнее. Кто-то из группы Воронова использовал подствольный гранатомёт. Глухой хлопок — и в стороне, где залегли люди Хелен, взметнулся фонтан земли и огня. Крик.
Взрыв на секунду ослепил всех, и именно в эту подаренную вспышкой секунду Хавьер начал копать.