— Держи, — сказал он тихо. — Здесь холодно.
Люсия не отреагировала. Парень осторожно вложил кружку в её руки. Её пальцы сомкнулись на горячем фаянсе рефлекторно. Взгляд оставался пустым. Хавьер почувствовал, как внутри поднимается волна глухой ярости. Ярости на «Пастыря», на Воронова, на Хелен, на весь мир. Но больше всего — на самого себя.
— Готово, — голос Лены вырвал его из оцепенения.
Он подошёл. Она стояла у центрального терминала. На экране светились ряды зелёных цифр. Её лицо было бледнее обычного.— Расчёты завершены, — сказала она, не глядя на него. — Я могу активировать протокол «Эхо».
— И что? Это её вылечит?
Лена медленно повернулась к нему. Её глаза были тёмными от усталости и чего-то ещё.— «Эхо» не лечит, — ответила она тихо. — Оно выжигает. Создаст волну, которая перезапишет базовый код «Пастыря». Но есть… осложнение.
— Говори прямо, Лена.
Она сделала глубокий вдох.— Эмоциональный якорь, — она кивнула на ржавую коробку из-под печенья, — защитит её сознание. Её личность. Но не её тело. Протокол «Эхо» — это трансляция концентрированной агонии. Агонии «нулевого пациента». Когда мы его активируем, возникнет чудовищный обратный импульс. Волна чистой психической боли. Не найдя выхода, она просто… сожжёт её нейронную сеть. Мозг не выдержит. Это как ударить молнией в незаземлённый провод.
Хавьер молчал. Воздух в комнате стал тяжёлым.— Что ты предлагаешь? — спросил он наконец.
— Нужен громоотвод, — сказала Лена, и каждое слово давалось ей с видимым усилием. — Кто-то, кто примет на себя избыточный разряд.
— Кто-то из этих? — Хавьер кивнул в сторону радиолюбителей.
Лена отрицательно покачала головой.— Нет. Их мозг не выдержит и доли секунды. Они просто умрут. Связь должна быть прямой. Устойчивой. Биологической. Родственной.
Она подняла на него взгляд. И Хавьер всё понял.
Она смотрела на него.
— Ты, — прошептала она.
Мир сузился до одной точки. До её лица, до гудящих серверов, до тихого свиста ветра за окном. Он медленно перевёл взгляд на стол рядом с терминалом. Там, среди инструментов, лежал кабель интерфейса. На его конце, тускло поблёскивая, была тонкая, стальная игла.
Игла.
Желудок скрутило. К горлу подкатила жёлчь. Он видел не просто кусок металла. Он видел беспомощность. Вторжение. Потерю контроля. Он видел грязный стол в подвале, собственную дрожащую руку. Он видел боль, унижение, животный страх, который он презирал в других и ненавидел в себе. Блядская игла. Символ всего, с чем он боролся.
— Я подключу тебя к ней, — продолжала Лена, её голос был ровным, но Хавьер слышал в нём дрожь. — Твоя нервная система станет буфером. Щитом. Ты… ты почувствуешь часть того, что чувствовала она. Боль. Страх. Чужие воспоминания. Это единственный способ спасти её, не убив.
Он снова посмотрел на иглу. Его внутренний «Берсерк» хотел крушить. Разнести этот проклятый терминал, схватить Лену за горло, убежать.
Но «Страж»… «Страж» смотрел на Люсию. На её пустое лицо, на остывающую кружку в её руках. Он достал из кармана выцветшую фотографию из «капсулы времени». Двое детей под оливковым деревом, щербатые улыбки, солнце в волосах. Он вспомнил, зачем он здесь. Не чтобы бежать. А чтобы закончить.
Он сделал шаг к столу. Взял в руку кабель. Холодный пластик. Ещё холоднее — сталь иглы. Он посмотрел в глаза Лене. Она не отводила взгляда. В её глазах он увидел не только расчёт аналитика, но и отражение собственной боли. Она тоже готова была пойти на всё ради своего брата. Они были разными, но их отчаяние было одним на двоих.
Хавьер медленно кивнул. Один раз. Резко.
— Делай.
Глава 13: Шум в крови
Воздух в главном зале управления был густым и холодным. Он пах десятилетиями нетронутой пыли, остывшим металлом и слабым, едва уловимым озоном от работающей аппаратуры. Единственным источником света были мониторы Лены. Их зеленоватое свечение выхватывало из темноты острые углы консолей, бросало длинные тени на бетонные стены и превращало лица в призрачные маски.
Гигантские параболические антенны за толстыми окнами молчали. Их белые чаши были похожи на черепа мёртвых титанов, прислушивающихся к пустоте космоса. Но сейчас вся вселенная сузилась до этой комнаты.
Хавьер сидел в старом операторском кресле, обивка которого потрескалась, как сухая земля. Он застыл, каждый мускул — камень. Он не смотрел на Лену, стоявшую рядом. Не смотрел на тонкую стальную иглу в её руке, сверкнувшую в свете монитора. Его взгляд был прикован к лицу Люсии.
Она лежала на соседней кушетке, укрытая грубым армейским одеялом. Спокойная, почти безмятежная. Словно не его сестра, а просто её безупречная, пустая оболочка.
В его голове выл животный, иррациональный ужас. Трипанофобия была не просто страхом. Это был бунт тела против вторжения. Воспоминание, въевшееся в подкорку: грязный полевой госпиталь в Африке, рука чужого врача, державшая шприц с мутной жидкостью, и последовавшая за этим темнота, полная боли.
Инстинкты орали: это безумие. Доверить свою жизнь, свою нервную систему этой женщине, вчерашнему врагу. Она могла вколоть ему яд, паралитик, что угодно. Могла просто отключить его, когда он станет бесполезен.
Но Страж шептал другое. Это единственный путь. Не просто спасти её, а быть с ней там, в шторме. Стать её щитом. Он сильнее сжал в ладони ржавый, сломанный компас. Холодный металл давил на кожу, почти прорезая её. Это был его якорь.
На лбу выступил холодный пот. Он оторвал взгляд от сестры и посмотрел на Лену. Её лицо было непроницаемым, сосредоточенным. В её глазах не было ни сочувствия, ни злорадства. Только холодная эффективность техника, готовящегося подключить сложный прибор. Это было одновременно и страшно, и почему-то успокаивало.
Хавьер коротко, резко кивнул. Один раз.
Лена не колебалась. Её движения были быстрыми и точными. Холодный мазок антисептика по коже на его предплечье. Секунда до укола растянулась на два удара сердца. И затем — укол.
Он не закричал. Горло исторгло низкий, задавленный рык — звук раненого зверя. Его спина выгнулась дугой, пальцы, сжимавшие компас, побелели до костей. Боль была острой, но терпимой. Гораздо хуже было ощущение вторжения. Чужеродный объект, проникающий под кожу, в вену. Холодная жидкость, растекающаяся по сосудам. Яд. Протокол. Шум.
Мир не погас. Он взорвался.
Первым пришёл запах, но он возник не в комнате, а прямо в его сознании. Резкий, химический, как после близкого удара молнии, и под ним — тошнотворно-сладкий, карамельный запах жжёного сахара. Так, понял Хавьер, пахнет протокол «Пастырь», сжигающий чужую память.
Затем пришёл звук. Миллион голосов, говорящих одновременно. Обрывки фраз, детский смех, крик ужаса, гул вокзала, шёпот на незнакомом языке. Всё это сливалось в единый, диссонирующий хор, который впивался в мозг, грозя разорвать его на части.
И, наконец, он увидел. Он увидел мир глазами Люсии.
Это был адский калейдоскоп, живой и дышащий. Вот оно — воспоминание. Чистое, светлое. Они с Люсией, совсем маленькие, бегут по пляжу в Андалусии, солнце слепит глаза. Он чувствовал тепло песка под ногами, слышал её смех. Он протянул руку, чтобы коснуться её…
Но в тот же миг солнце на горизонте моргнуло и превратилось в холодный, синий логотип «Aethelred Dynamics». Небо покрылось цифровой рябью. Смех Люсии исказился, замедлился и стал похож на скрежет металла.
Хавьер понял. Якорь — это не щит. Это крюк. Его задача была не просто терпеть. Он должен был сражаться. Нырнуть в этот шторм, найти эти островки света и держать их, не давая протоколу их осквернить.
Он не громоотвод. Он — ныряльщик. И воздух, блядь, уже кончается.
Новая волна боли и чужих воспоминаний накрыла его. Лицо Евы, подруги Люсии, улыбающееся за столиком в кафе. Секунда — и её глаза становятся пустыми, а за спиной вырастает тень Кросса. Ещё вспышка. Их старый дом, запах маминой выпечки. Мгновение — и стены покрываются диаграммами сетевых протоколов.
Он закричал, но крик был беззвучным, пойманным в ловушку где-то между его разумом и парализованным телом. Он вцепился в воспоминание о компасе, о том дне, когда они его закопали, и тянул его на себя, отбивая у цифровой саранчи, что пыталась сожрать и его.
Его пытка только начиналась.
В двух километрах от обсерватории, у подножия горы, ночь была разорвана на две части.
С северного склона, по едва заметной козьей тропе, двигалась тень. Шесть фигур в серых тактических комбинезонах. Они двигались бесшумно, с отточенной эффективностью профессионалов. Группа ликвидаторов Хелен Рихтер.
С востока, по старой лесовозной дороге, подход был иным. Восемь человек в тяжёлой чёрной броне группы «Закат» не крались. Они шли быстро и агрессивно, их ботинки хрустели по гравию. Они были тараном, готовым проломить любую оборону.
Обе группы не знали о существовании друг друга.
Первый сюрприз пришёл с севера. Командир группы Хелен поднял руку, останавливая своих людей. Он посмотрел в бинокль ночного видения. Обсерватория выглядела мёртвой. Слишком тихо.
— Группа Альфа, вперёд. Осторожно, — прошептал он в ларингофон.
Два бойца отделились от основной группы и начали подниматься по склону. Они прошли сто метров…
И в этот момент одна из малых параболических антенн, направленная прямо на них, тихо щёлкнула. Невидимый импульс ударил по группе. У командира в наушнике раздался резкий визг статики. Он увидел, как у двух передовых бойцов погасли приборы ночного видения. Они замерли, а затем рухнули на землю, когда их собственная электроника коротко замкнула и сгорела.
— Контакт! ЭМИ! — прорычал командир. — Огонь по малой антенне!
Беззвучные выстрелы из винтовок с глушителями вспороли тишину.
Внутри обсерватории, в маленькой радиорубке, царил управляемый хаос.
— Есть! — крикнул молодой парень в очках, которого звали Пабло. Он стукнул кулаком по панели самодельного излучателя. — Минус два, Матео!