Матео, седой, жилистый мужчина с горящими глазами фанатика, вцепился в микрофон.
— Сектор Гамма, доложите! У вас движение с востока!
Из динамиков, шипя, донёсся голос:— Вижу… восемь… в чёрном… Чёрт, у них тяжёлое вооружение!
— Бета, у вас что? — рявкнул Матео.— Видим вспышки с севера! Ещё одна группа! Они что, воюют друг с другом?!
Матео на секунду замер. Две группы? Против них? Или друг против друга?— Неважно! — решил он. Его лицо озарилось дикой, радостной улыбкой. — Они пришли за нами! И грызутся между собой! Отлично! Пабло, врубай «Сверчка»! Работаем по всем!
В мобильном командном пункте Воронова было тепло и спокойно. На главном экране перед Дмитрием разворачивалась тактическая карта. Точки его бойцов уверенно двигались к цели. Воронов неторопливо помешивал серебряной ложечкой кофе в своей любимой медной турке.
— Неопознанные выстрелы с северо-запада, Дмитрий Борисович, — доложил техник.— Любопытно, — протянул Воронов. — Неужели наши корпоративные партнёры решили устроить нам приём? Усильте натиск. Мне нужен результат, а не перестрелка с призраками.
Антон «Сыч» сидел за соседним терминалом. Пальцы летали по клавиатуре. Он был идеальным инструментом, холодным и точным. Но под столом, скрытая от камер, его левая рука сжимала маленький личный планшет. Экран на мгновение вспыхнул. Короткое сообщение от Ани.
Билеты подтверждены. Рейс в 23:40. Аэропорт Барселоны.Готовься.В этот момент ночь взорвалась. Матео активировал «Сверчка» — сеть мощных динамиков, которые начали транслировать оглушающий, высокочастотный звук. Одновременно с этим из окон обсерватории ударили несколько беспорядочных выстрелов.
Командир группы «Закат» выругался.— Это что за ёбаный цирк?! Подавить их!Его люди открыли шквальный огонь по окнам.
Командир группы Хелен, увидев бой на восточном фланге, понял всё.— Вторая группа противника! — прошипел он в микрофон. — Это ловушка! Все цели враждебны! Открыть огонь!
Обсерватория превратилась в смертельный лабиринт, где три стороны сошлись в хаотичной, кровавой схватке. Профессионалы против партизан. Корпораты против силовиков. И все — против всех.
В сердце этого шторма, в тишине зала управления, Лена видела свой собственный ад. Он состоял из цифр.
Красные линии на мониторах ползли вниз. Жизненные показатели Люсии падали. Протокол «Пастырь» не отступал. Он адаптировался. Он использовал «якорь» Хавьера как приманку, а вокруг неё строил стену из самой концентрированной боли и травм Люсии. Пульс Хавьера, наоборот, рвался вверх, к критической отметке. План провалился.
— Нет… — прошептала Лена. Её пальцы застыли над клавиатурой.
Отчаяние — мощный катализатор. Она запустила глубокую диагностику кода, протокол, который считала излишним. Строки кода неслись по экрану — зелёная метель символов на чёрном фоне. Бесконечный поток данных, в котором она искала хоть одну ошибку.
И нашла.
Среди тысяч строк мусорного кода был один-единственный файл. Он не был повреждён. Он был идеально написан, заархивирован и защищён.Имя файла заставило её сердце замереть.
Kassian.Echo.exeДо неё дошло. Всё встало на свои места. Слова Люсии в катакомбах. «Протокол Эхо. Кассиан». Воронов думал, что «Эхо» — это архив. Хелен считала его побочным продуктом. Они оба ошибались. Это была активная программа. Противоядие. Оружие Судного дня, выкованное Кассианом, наставником Кросса.
Но оно не было протестировано. Оно лежало здесь, в ядре «Пастыря», как спящая атомная бомба.
Его активация — это бросок монеты. Первый исход: он выжжет «Пастыря». Спасение. Второй: он вызовет неконтролируемый сбой. Сотрёт не только «Пастыря», но и всю личность Люсии. Убьёт её. А обратный импульс по интерфейсу сделает то же самое с Хавьером.
За дверью раздался грохот — пули ударили в стальную обшивку. Они прорывались внутрь. Оставались секунды.
Лена посмотрела на Хавьера. Его тело билось в кресле в беззвучных конвульсиях. Он проигрывал. Она посмотрела на Люсию. Её дыхание стало едва заметным. Она умирала.
Вся её жизнь, вся её работа, вся её холодная логика — всё это рассыпалось в прах перед этим последним, иррациональным выбором. Она могла прервать процедуру и попытаться сбежать. Или она могла нажать на эту кнопку. Сделать ставку не на анализ, а на отчаянную, безумную веру.
Она закрыла глаза. На одну секунду. Белый шум в её голове исчез. И в наступившей тишине она увидела не Люсию и Хавьера. Она увидела своего брата. И себя рядом с ним.
Её глаза открылись. В них больше не было холода. Только стальная, отчаянная решимость.Её палец замер над клавишей «Enter».Курсор на экране мигал, отсчитывая последнее мгновение.Удар сердца.Ещё один.
Глава 14: Протокол «Эхо»
Воздух в главном зале управления стал плотным, как стоячая вода. Пахло озоном, горячим пластиком и старой, нетревоженой пылью.
Лена сидела перед терминалом с прямой, напряжённой спиной, но внутри неё всё рушилось. Белый шум в наушниках — её вечный спаситель, её звуковая стена — превратился в тишину. Не в покой, а в вакуум, в котором собственное сердце стучало так громко, что, казалось, его слышат все.
На главном экране угасали две синусоиды.
Зелёная — Люсия. Пики становились ниже, интервалы — длиннее. Она умирала.
Красная линия Хавьера билась в аритмичных спазмах, как оборванный провод под напряжением. Всплески отчаянной борьбы сменялись провалами. Он проигрывал. Протокол «Пастырь», этот цифровой рак, пожирал их обоих. А её гениальный, выверенный план оказался всего лишь элегантным способом наблюдать за казнью.
Она смотрела не на графики. Она видела бледное, неподвижное лицо своего брата на больничной подушке. Та же тишина аппаратов перед тем, как они начинают пищать ровно, монотонно. Та же беспомощность.
Тогда она была ребёнком. Беспомощным. Теперь — лучший аналитик Воронова, гений кодов и паттернов.
А результат тот же. Провал.
— Лена, что это? — Голос Матео, резкий от страха, прорвался сквозь вакуум. Он стоял у своего самодельного осциллографа, его лицо исказила тревога. — Сигнатура изменилась. Это… это не твой алгоритм. Это пустой пакет данных. Там нет ничего. Просто… несущая частота.
Лена не отвела взгляда от экрана. Её палец завис над одной-единственной иконкой в углу интерфейса. Файл, который она нашла случайно, копаясь в самых глубоких секторах кода, оставленных Кассианом. Файл, который не был частью «Пастыря». Он был чем-то другим.
Kassian.Echo.exe.
— Это не данные, — прошептала она так тихо, что едва расслышала сама. Губы были сухими, как бумага. — Это крик.
— Чей крик? Лена, остановись! — крикнул Матео, делая шаг к ней. — Ты не знаешь, что это! Это может вызвать каскадный сбой! Обрушить архитектуру ядра! Ты расплавишь носитель!
Но Лена его уже не слышала. Она снова была в той палате. Снова видела, как мать отворачивается, не в силах смотреть. Снова чувствовала вину, ставшую фундаментом её личности.
Она не спасала Люсию Рейес. Она пыталась переиграть свою главную партию. Вернуться в прошлое и на этот раз победить.
Её палец вдавил «Enter».
На одну, бесконечно долгую секунду, не произошло ничего.
А затем мир замолчал.
Это была не тишина. Это было активное, давящее отсутствие звука. Словно гигантский невидимый купол накрыл обсерваторию, поглотив гул серверов и отдалённые крики боя. А потом, прямо внутри черепа каждого, кто находился в радиусе действия антенн, раздался щелчок. Тихий, сухой, как игла, опускающаяся на старую пластинку.
И пластинка заиграла.
От Люсии, лежащей на импровизированном столе, хлынул беззвучный импульс. Не волна — ударная стена чистой, концентрированной агонии.
Матео рухнул первым. Он не закричал. Просто упал на колени, обхватив голову руками, его тело сотрясалось в беззвучных конвульсиях. За ним, как подкошенные, посыпались его люди. В динамиках, транслирующих звуки снаружи, человеческие крики сменились животными, полными первобытного ужаса. Ликвидаторы Хелен и оперативники Воронова, профессионалы, застывали на месте, роняли оружие и начинали стрелять в пустоту, в тени, в призраков, которых видели только они.
Волна накрыла и Лену. Она сползла со стула на холодный бетон. Зал управления исчез. Перед её глазами была стерильно-белая палата. Воздух пах антисептиком и страхом. На больничной койке лежала молодая женщина с безумными от ужаса глазами. Ева. Нулевой пациент.
Лена чувствовала всё, что чувствовала она: холод металла, боль от инъекций, унизительный ужас от того, что твоё собственное сознание больше тебе не принадлежит.
Она погрузилась в чужую агонию. И начала тонуть.
Удар прошёл по позвоночнику Хавьера, как разряд тока из перебитого кабеля. Ледяной, обжигающий, он грозил разорвать его сознание. Волна чужого ужаса пыталась смыть его, утопить.
Но он был готов.
«Якорь».
Он вцепился в него мёртвой хваткой. Выцветшая фотография. Он и Люсия, щербатые, смеющиеся, стоят под солнцем Андалусии. Сломанный компас, их общая тайна. Он держал эти образы перед внутренним взором, как щит. Хрупкий щит против стальной волны.
И щит выдержал. Едва-едва.
Он не утонул. Он остался на плаву, как на шатком плоту посреди бушующего океана чужой боли. Он видел тот же кошмар, что и остальные — белые стены, блеск инструментов, — но как бы через мутное стекло. Он слышал крики Евы, но они были приглушёнными.
Протокол «Эхо» начал просачиваться в реальный мир через его сознание.
Пространство вокруг пошло рябью. Призрачные образы из воспоминаний Евы и Люсии начали проецироваться в зал. Стальной лабораторный стол мерцал там, где стоял серверный шкаф. Капельница с мутной жидкостью возникла из ниоткуда. Искажённое ужасом лицо доктора Кросса на долю секунды проступило на стене, огромное, как икона в храме безумия.