голоса. Ощущения. Страх. Боль. Шум помогает… заглушить. Отфильтровать.
Она замолчала. Хавьер смотрел на неё, и его инстинкт, кричавший, что она — враг, впервые дал сбой. Он не до конца понимал, о чём она, но уловил главное. Он услышал отголосок собственной боли. Желание заткнуть уши и заглушить прошлое.
Он увидел не шпионку Воронова. Он увидел такого же загнанного зверя, как он сам.
Он ничего не сказал. Просто молча кивнул.
И в этой тишине между ними возникло что-то хрупкое и безымянное. Не доверие. Ещё не союз. Простое, звериное понимание: они оба — раненые, забившиеся в одну нору, чтобы пережить бурю.
Через час, когда Лена задремала, Хавьер встал. Он подошёл к Люсии, поправил на ней куртку, проверил пульс. Ровный. Сильный.
Он отошёл в тёмный угол, достал старый спутниковый телефон и набрал номер по памяти.
— Аптекарь. Это Страж.
Голос на другом конце был спокойным, с лёгким итальянским акцентом.— Страж. Думал, ты уже в утиле. Что нужно?
Хавьер ценил эту прямоту. Аптекарь был циничной сукой, но его кодекс Хавьер знал и уважал: тот работал за деньги и не предавал клиента, пока контракт не закрыт. Самый надёжный человек в их мире.
— Мне нужна «Цикада-7», — сказал Хавьер тихо. — Срочно.
На том конце повисла пауза. Хавьер услышал, как звякнул лёд о стекло.— Серьёзный запрос, — протянул Аптекарь. — За этой железкой сейчас бегают все. Это не просто дорого. Это громко. Ты уверен?
— Цена не имеет значения. Можешь или нет?
Ещё одна пауза.— Есть вариант. Грязный. Со склада недавно «ушла». Забрать придётся самому. Неаполь. Церковь Сан-Дженнаро, старые кварталы. Двое суток, полночь. Ящик из-под вина у алтаря.
— Чисто? — спросил Хавьер.
— Место чистое. Товар — нет. Он оставляет след. Твоя проблема. Деньги вперёд. И, Страж… не ошибись. Второй раз я тебе её не достану.
Аптекарь повесил трубку.
Хавьер выключил телефон. На его лице впервые за последние дни появилось что-то похожее на облегчение. План был. Цель была. Он был уверен в Аптекаре.
Он вернулся к дивану и сел на стул рядом, положив пистолет. Он посмотрел на Лену, потом на Люсию. Впервые у него была не просто надежда. У него был путь.
И он вёл в Неаполь.
Глава 4. Неаполитанская западня
Комната была вакуумом. Стены, обитые звукопоглощающими панелями, съедали любой случайный шорох. Здесь не было окон. Не было ничего, что могло бы внести в стерильный порядок хоть каплю хаоса.
Единственный источник света — узкая светодиодная полоса под потолком — заливал пространство холодным, хирургическим сиянием. Пол — толстый чёрный каучук, топящий в себе и свет, и звук. На нём стоял стол из чёрного металла. И женщина, склонившаяся над ним.
Хелен Рихтер работала с точностью нейрохирурга. В её тонких пальцах, облачённых в нитриловые перчатки, крошечный пинцет удерживал латунную шестерёнку. Лёгкое движение, щелчок, и деталь встала на своё место в обнажённом механизме старинной музыкальной шкатулки.
Она брала сломанные, хаотичные системы и восстанавливала их предсказуемую гармонию. Или, если восстановление было невозможно, убирала их со стола навсегда.
Проект «Пастырь» был именно такой сломанной системой. Актив, вышедший из-под контроля. Репутационный риск, который вносил в её отчёты недопустимый диссонанс. Провал в Гамбурге не разозлил её. Он вызвал лишь холодное раздражение, как если бы формула дала сбой из-за неучтённой переменной.
Переменной по имени Хавьер Рейес.
Она знала этот тип. Машины, переделанные под один-единственный инстинкт — защиту. Такие люди были предсказуемы. Когда их загоняли в угол, они не искали выход — они пробивали новую стену. И всегда оставляли за собой кровавый, легко читаемый след.
Поэтому она не стала усиливать давление. Она просто ждала, когда Рейес сам придёт за наживкой, которую она ему оставит.
На поверхности стола беззвучно завибрировал терминал. На чёрном экране высветилось одно слово: «АПТЕКАРЬ».
Хелен отложила пинцет и коснулась сенсора.
— Говорите. — Голос Хелен был ровным, механическим. Без интонаций.
— Госпожа Рихтер, — голос на том конце был вкрадчивым, с едва заметной неаполитанской хрипотцой. В нём сквозила смесь подобострастия и жадности. — Клиент клюнул. Как вы и предсказывали.
Хелен молчала, давая ему заполнить паузу. Такие, как он, не выносят тишины.
— Он… он звонил час назад, — затараторил Аптекарь. — Заказ на «Цикаду-7». Спрашивал, можно ли достать. Я сказал, что это почти невозможно, но для такого старого друга… В общем, он будет в Неаполе. Через двое суток.
— Место встречи? — голос Хелен вернул его в холодное настоящее.
— Заброшенная церковь Сан-Дженнаро-аль-Ольмо. Тихое место. Изолированное. Идеально для передачи.
— Подготовьте место, — приказала Хелен. — Передайте актив. Маяк активируете только по моему сигналу. Группа «Зачистки» уже выдвинулась. Они будут на позиции за двенадцать часов до прибытия объекта.
— А… русские? — с запинкой спросил Джанни. — Он ведь не один. С ним их аналитик.
— Мы учли этот фактор, — отрезала Хелен. — Ваша задача — передать кейс и исчезнуть. Любое отклонение от протокола будет расценено как нарушение контракта. Последствия вам ясны.
— Да, госпожа. Всё будет сделано. В лучшем виде.
— Конец связи.
Хелен прервала звонок. Она взяла последний, самый тонкий вал и аккуратно вставила его в паз. Затем закрыла крышку из палисандрового дерева, инкрустированную перламутром. Повернула ключ.
Изнутри полилась кристально чистая, математически выверенная мелодия — одна из инвенций Баха. Каждая нота следовала за предыдущей с безупречной логикой. Никакого хаоса.
Она смотрела на вращающиеся под стеклом шестерёнки. Уголок её губ дёрнулся, исказив идеальную линию рта. Чистая механика удовлетворения.
Марко организовал им место на ржавом корыте, идущем в Неаполь. Трюм этого грузового судна был ловушкой из стали и гнили, спрессованной в пространстве десять на десять метров. Воздух — густой, тяжёлый, пропитанный запахом солярки, соли и сладковатой гнили от влажных ящиков.
Низкочастотный гул дизельного двигателя не прекращался. Он проникал сквозь кости, вибрировал в зубах. Пол постоянно уходил из-под ног, подчиняясь ленивой, тошнотворной качке.
Хавьер сидел на одном из ящиков, прислонившись к холодной переборке. Он методично чистил свой Glock. Движения были выверенными, механическими — его способ медитировать. Он извлёк магазин, выщелкнул патроны, протёр каждый из них сухой тряпкой. Это успокаивало.
Напротив, на раскладном стуле, сидела Лена. Её ноутбук стоял на перевёрнутом ящике, от его экрана исходил холодный синий свет. Тонкие провода тянулись к датчикам, приклеенным к вискам Люсии.
Люсия лежала на койке из старых брезентовых мешков, неподвижная, как фарфоровая кукла. Она была здесь, и её не было.
Хавьер поднял взгляд на Лену. Она хмурилась, глядя на экран, где дёргались зелёные линии.
Инстинкты орали. Положиться на одного человека, которого он не видел пять лет. Слишком просто. Слишком чисто. Ловушка. Он это знал. Чувствовал кожей.
Он перевёл взгляд на сестру. На её бледное, безмятежное лицо. И заткнул этот голос. Отчаяние было сильнее инстинкта. Он должен был верить в этот план, потому что других не было.
Джанни был старым сослуживцем. Они вместе вытаскивали друг друга из такой грязи, что этот трюм на её фоне казался операционной. Джанни не предаст. Не мог.
— Бесполезно, — голос Лены вырвал его из мыслей. Он был тихим, но в нём слышалось раздражение. — Гул двигателя создаёт слишком много помех. Данные — просто мусор.
Она с досадой потёрла виски. Она сняла наушники, из которых доносились обрывки какой-то рабочей аудиозаписи на русском, и в тусклом свете Хавьер видел, как она повесила их на шею. Её личное спасение от шума.
И в этот момент, в тишине, нарушаемой лишь гулом, Люсия, не открывая глаз, произнесла одно слово.
Оно прозвучало чётко, ясно, без акцента. На русском.
— Кассиан.
Хавьер застыл. Его пальцы, державшие патрон, сжались так, что латунь впилась в кожу.
Лена вздрогнула, словно от удара. Она резко обернулась на Люсию. Её стилус со стуком упал на металлический пол.
Люсия снова замолчала. Словно ничего не произошло.
Но они оба знали, что это не так.
— Что это было? — голос Хавьера был почти шёпотом, но в нём звенела сталь.
Лена медленно подняла стилус. Её пальцы слегка дрожали.
— Я… я не знаю, — она пыталась говорить своим обычным, аналитическим тоном, но голос её подвёл. — Это… аномалия. Протокол использует её речевой аппарат.
Хавьер медленно вставил патрон в магазин. Щелчок прозвучал оглушительно громко.
— Она сказала русское имя. Твоё имя она тоже знает?
Лена вскинула на него глаза. В них плескалась смесь страха и злости.
— Это не имеет значения! Это доказывает, что протокол активен. Он слушает. Он обрабатывает информацию. Он… эволюционирует.
— Он слушает, или это твои фокусы? — Хавьер прищурился. Недоверие, которое он пытался похоронить, вернулось.
— Не будь идиотом! — её голос сорвался, обычная холодность треснула. — Если бы я могла это контролировать, мы бы не сидели в этой ржавой коробке, надеясь на твоего сомнительного друга-контрабандиста!
Она резко отвернулась, уставившись в экран. Хавьер тоже замолчал. Он закончил собирать пистолет, провёл ладонью по холодному затвору. Лена была права. Но это не отменяло того, что его сестра только что заговорила голосом их врага.
Он посмотрел на неё. Внутри неё, в нейронной сети её мозга, угнездился чужой. И этот чужой только что поздоровался.
Неаполь встретил их не видами Везувия, а тяжёлым, влажным воздухом портовой зоны. Пахло рыбой, мазутом и канализацией. Сумерки окрасили небо в грязно-лиловый цвет.
Они сошли на берег по шаткому трапу. Хавьер нёс Люсию на руках. Она была почти невесомой, но её неподвижность была тяжестью мёртвого груза. Лена шла рядом. Три тени в чужом, враждебном городе.