Осталось 10 секунд. Кто-то перебил её ставку. 26 000 евро.
На её лице впервые появилось подобие эмоции. Лёгкое подрагивание уголка губ. Раздражение. Она решительно набрала: 30 000.
Таймер дошёл до нуля. «ПОЗДРАВЛЯЕМ! ВАША СТАВКА ВЫИГРАЛА».
Тень довольной улыбки коснулась её губ. Она победила. Она восстановила контроль.
Хелен подняла глаза на тактический монитор, и улыбка мгновенно исчезла.
— Разрешение отклонено, — сказала она в микрофон ледяным голосом. — Перекройте все известные выходы. Активируйте агентурную сеть. Мне нужен результат. Провести полный анализ провала. Каждый актив, продемонстрировавший неэффективность, будет переоценён.
Она отключила связь, откинулась на спинку кресла и на мгновение закрыла глаза, представляя, как тонкая, точная мелодия наполняет тишину её комнаты.
Они нашли убежище через час. Небольшая, сухая погребальная камера в стороне от основного туннеля.
Хавьер сидел, прислонившись к стене. Боль в плече превратилась в тупой, непрерывный гул. Лена сидела напротив, проверяя заряд на телефоне. 34 процента. Она больше не смотрела на Хавьера. Она смотрела сквозь него.
Люсия лежала на холодном полу между ними.
И в этой тишине Люсия села.
Движение было резким, механическим. Её глаза были открыты, но зрачки пусты. Она не видела их. Хавьер дёрнулся, но Лена остановила его резким жестом.
Девушка медленно повернула голову к Лене. Её губы шевельнулись. Голос не принадлежал ей. Он был ровным, без интонаций.
— Протокол… Эхо.
Одно слово. Второе.
— Кассиан.
Сказав это, Люсия обмякла так же внезапно, как и села.
Хавьер бросился к ней, проверил пульс. Ровный, слабый. Он поднял глаза на Лену. Он ожидал увидеть страх, шок. Но увидел совсем другое.
Она смотрела на Люсию с лихорадочным, голодным блеском в глазах. Так смотрит учёный, который вдруг увидел ответ. «Протокол Эхо». Это было новое. Это была конкретная, осязаемая зацепка.
Она посмотрела на Хавьера, и в её взгляде не было ни сочувствия, ни презрения. Только холодный, лихорадочный огонь цели.
— Нам нужно выбраться отсюда, — сказала она. — И нам нужно найти, что такое «Эхо».
Глава 7: Личная вендетта
Кабинет Дмитрия Воронова был островом абсолютной тишины посреди ревущей Москвы. За пятисантиметровым бронестеклом ноябрьский дождь беззвучно хлестал по городу, превращая мир в немое кино.
Внутри пахло тяжёлой кожей кресел, пылью редких книг и тем стерильным, почти озоновым воздухом от мощной вентиляции, который и был настоящим запахом власти.
Воронов стоял у стола из тёмного, почти чёрного палисандра. Стол был пуст, если не считать медной турки на индукционной подставке и двух маленьких фарфоровых чашек. Он не доверял автоматическим кофемашинам. Они были бездушны, давали усреднённый результат.
Кофе, как и любая операция, требовал личного участия. Интуиции. Контроля.
Он медленно, почти ритуально, насыпал в турку порошок из герметичного пакета. Арабика из Йемена, доставленная диппочтой. Вдохнул аромат — горький, с нотами шоколада и земли. Запах контроля.
Его мысли текли так же неспешно, как вода, которую он наливал в турку. Хелен Рихтер и её корпоративные мясники. Дилетанты. Действовали как хирургическая пила — грубо, шумно, оставляя кровавые ошмётки. Они видели в «Пастыре» лишь ошибку в отчёте, которую нужно вычеркнуть. Не понимали красоты экземпляра. Хотели уничтожить шедевр, потому что не умели на нём играть.
Он поставил турку на подставку. Тихий гул наполнил кабинет.
Он думал о Лене. Орлова. Его лучший аналитик. Его скальпель. Холодная, точная, лишённая эмоций. Идеальный инструмент. Он сам отобрал её, вытащил из пыльного НИИ. Дал ей цель, ресурсы, доступ к тайнам. Он вырастил её. И был уверен, что она это ценит. Верность из благодарности — самая крепкая.
Дверь бесшумно открылась. Воронов не обернулся. Тихий щелчок электронного замка безошибочно выдал Сыча.
— Дмитрий Сергеевич, — голос Антона был напряжён, лишён обычной молодой наглости.
Воронов медленно повернулся. Сыч стоял в двух метрах от стола, бледный, с тенями под глазами. Мятый свитер, запах бессонной ночи и энергетиков.
— Говори, Антон, — голос Воронова был мягким, почти отеческим. Но Сыч знал эту мягкость. Она была обманчива.
— Информация из Неаполя. Операция Aethelred провалилась. Но…
— «Но»? — Воронов чуть склонил голову. — Любопытное начало.
— Они попали в ловушку. В церкви. Команда Рихтер их ждала. Была перестрелка. Мы… мы потеряли Орлову и объект.
Кофе в турке начал медленно подниматься. Воронов не сводил с него глаз, словно самое важное в мире происходило сейчас в этом маленьком медном сосуде.
— Потеряли? — повторил он, не повышая голоса. — Антон, теряют перчатки. Ключи. Надежду. Оперативных сотрудников не теряют. Они либо мертвы, либо предатели. Так что выбирай слова.
Сыч сглотнул. Воздух в кабинете казался вязким.— Сигнал с её оборудования пропал. Одновременно с маяком цели. Похоже… их нейтрализовали. Всех.
— «Похоже»? — Воронов резко поднял взгляд. Его глаза за стёклами очков были холодными, как у энтомолога, разглядывающего насекомое. — Ты пришёл ко мне с предположениями, мальчик мой? Мне нужны факты, а не догадки. Где она? Где последний пеленг?
Сыч нервно провёл рукой по волосам.— Последний пеленг… уходит под землю. Через катакомбы. Сигналы Рейеса и Орловой двигались вместе. Добровольно.
Кофе вскипел. Пена коснулась края. Воронов должен был снять турку секунду назад. Но он замер. Медленно, словно во сне, протянул руку и выключил плиту. Слишком поздно.
Резкий, горький запах жжёного кофе ударил в нос. Запах провала.
Он молчал. Десять секунд. Двадцать. Сыч перестал дышать.
В этот момент в голове Воронова что-то сместилось. Профессиональное разочарование сменилось чем-то иным. Личным. Едким. Это была пощёчина. Его лучший инструмент, его скальпель, который он так долго затачивал, не просто сломался. Он сам выбрал другую руку. Руку грубого солдата.
И на долю секунды он снова оказался там. В сыром подвале в девяносто втором. Запах плесени и страха. Голоса, которые не кричали, а убеждали. Тихо, методично. Они не ломали его тело. Они вскрывали его душу, показывая, что он один. Брошен. И он сломался. Заговорил.
Он моргнул. Запах горелого кофе вернул его в идеальный кабинет. То же самое чувство. Потеря контроля.
Охота на «Пастыря» внезапно показалась скучной. Найти протокол? Занятно. Но сломать того, кто посмел возомнить себя игроком, — вот это было искусство.
— Уходи, — сказал Воронов тихо.— Дмитрий Сергеевич, я…— Уходи, — повторил он. — Принеси мне чай. Жасминовый. И вернись через десять минут.
Сыч почти выбежал. Воронов подошёл к окну. Внизу, в сорока двух этажах под ним, город жил своей жизнью. Он смотрел на мокрую Москву, но видел только лицо Лены Орловой. Холодное, отстранённое. И поклялся, что сотрёт с этого лица всякое подобие мысли. Он не просто вернёт её. Он разберёт её на части.
Десять минут спустя Сыч вернулся с подносом. Запах жасмина робко пытался перебить гарь. Воронов сидел за безупречно чистым столом. Турка исчезла.
— Садись, — Воронов указал на стул напротив. Это было нарушением протокола. Сыч сел на краешек.— Забудь о солдате, — сказал Воронов, наливая чай. — Он предсказуем. Простой механизм. Скучно.
Он протянул чашку Сычу. Тот удивлённо принял её.— Сосредоточься на ней, — продолжил Воронов. Голос его снова стал спокойным. — Полный доступ. Вскрой её. Мне нужно всё. Каждый файл, каждый контакт. Её личные серверы, облака, переписка за пять лет. Я хочу знать, о чём она думает, когда чистит зубы. Понял?
Сыч кивнул.— Шифрование… оно сильное. Многоуровневое. Потребуется время.— Четыре часа, — сказал Воронов. Тон не предполагал обсуждения. — Работай. Здесь.
Следующие три часа кабинет превратился в машинное отделение призрачного корабля. Сыч сидел за ноутбуком. На больших экранах бежали строки кода. В комнате стоял только тихий гул кулеров и стук клавиш. Воронов не двигался, наблюдая за цифровым вскрытием.
Сыч работал с лихорадочной концентрацией. Его пальцы летали над клавиатурой. На мгновение, пока алгоритм перебирал ключи, у него появилась пауза. Он рефлекторно нажал комбинацию клавиш. На экране появилось окно защищённого мессенджера. Одно сообщение. От «Зайки».
«Ты опять до утра? Привези хоть кефира, если не забудешь :) <3»
Пальцы Сыча замерли. На долю секунды мир Воронова отступил. Появился другой мир — тёплой квартиры, девушки, которая ждёт, и простого кефира. Он начал печатать: «Постараюсь. Сложная ночь». Посмотрел на неподвижную фигуру Воронова, потом снова на экран. Удалил написанное.
И напечатал два слова: «Не жди».
Закрыл окно за секунду до того, как алгоритм потребовал его внимания.
— Есть, — сказал Сыч через три часа сорок минут. Голос охрип. — Первый уровень пройден. Это её личный архив.
На центральном экране появилась структура папок. «Отчёты». «Аналитика». И одна папка с бессмысленным набором символов в названии.
— Открывай, — приказал Воронов.
Папка открылась. Внутри были сотни файлов. Медицинские карты. Графики активности мозга. Протоколы жизнеобеспечения. И один зашифрованный файл «Журнал».
— Ломай, — прошептал Воронов.
Ещё двадцать минут. Шифр поддался. На экране появился текст. Воронов встал за спиной Сыча. Это был не журнал. Это был крик. Отчёты о состоянии некоего «Пациента 4Б». Упоминания доктора Семёнова. Ведомственный санаторий №7.
«14.08. Реакции нет. Семёнов говорит, динамика стабильная. Стабильно нулевая».«03.09. Снова просила Воронова о доступе к «Эху». Отказал. Сказал, госактив. А Миша тогда кто?»«22.10. Увидела данные по «Пастырю». Сигнатура похожа. Это шанс. Я должна получить носителя».
Воронов читал, и разрозненные факты сложились в единую, жестокую картину. Пациент 4Б. Санаторий. Миша. Брат. Вот оно.