– Что именно?
Изобразил непонимание, но подошел сзади, пальцем провел по цепочке, что сейчас жгла кожу словно раскаленная. Близость к нему кипятила кровь. Дыхание перехватывало.
– Марк!
– Я благодарен тебе за всё, но не люблю оставаться в долгу. Тебе дорого отцовское кольцо? Так о чем речь?
– О чем речь?! – вскочила, едва не уронив стул, уперла руки мужчине в плечи. – Ты вообще соображаешь, что натворил?! Скажи, что ты прокрался ночью в Дом скорби и тихонечко унес перстень… пожалуйста.
– Почти так и было, – криво ухмыльнулся Марк и вдруг… притянул меня к себе. – Успокойся.
Я забыла, как дышать, в его крепких, тесных объятиях. Мужское тело пахло дымом костров, расставаниями, солью переживаний. Он горяч сам по себе, даже когда не болен. Или он всегда болен? Что гложет его, что рвется изнутри? Что терзает бессонными ночами?
– Ты ненормальный. Бесов безумец, который подвел нас обоих под плаху, – пробубнила, уткнувшись Марку в грудь.
– Накажешь меня? – лица не вижу, но чувствую – ухмыляется.
– Обязательно. Спасибо тебе большое.
– Не за что, моя неправильная госпожа.
Мягкое касание губами моей макушки. Мои беззвучные слезы в рубашку и цепкий ужас от понимания неизбежного. Что делать-то дальше? Сбежать? Уйти? Сорваться с места прямо сейчас?
Несколько секунд в гнетущей тишине.
А потом в наш дом пришли стражники. Их стук разбудил Грегга, но я сказала парню остаться в спальне. Нечего светиться. Утерла слезы. Отворила дверь и сонно сощурилась.
– Что случилось? – потуже запахнула халат, который накинула только что.
Трое мужчин в форме стражников едва поместились в маленьком коридорчике перед квартирой. Главный из них козырнул мне, приложив руку к фуражке, и отчеканил:
– Олли Трозз. Сообщаю, что этой ночью ваш раб заявился в Дом скорби и, угрожая расправой, обокрал управляющего церковника. Он поступил так по вашему распоряжению?
Слово за словом. Описание за описанием. По бумажке, медленно, запинаясь. Соратники говорящего стражника сжимали рукояти мечей, готовые в любой миг обнажить оружие.
Марк стоял за моей спиной. Недвижимая глыба. Камень, лишенный всего человеческого. Я специально встрепала ему волосы и расстегнула пуговицы на рубашке, чтобы он казался только проснувшимся.
– Этого не может быть, – пискнула я, представляя, как мужчина вламывается через массивные ворота, как раскидывает сонных обитателей Дома, как врывается в спальню управляющего и смыкает руки на его горле, но не убивает. – Мой раб всю ночь провел со мной.
Ложь. Наглая. Бессмысленная. На что Марк надеялся, когда открыто вламывался в Дом скорби? Специально хотел, чтобы его запомнили? Почему не смог удержаться?
То он удавку мастерит, то нападает на церковников, точно собственная жизнь его вообще не волнует.
– Чем вы занимались? – бесцеремонно спросил стражник.
– Р-развлекались…
Я покраснела так явственно, что сама поверила, будто мы творили хоть что-то постыдное.
– Кто-то может это подтвердить?
Конечно, ведь обычно люди придаются всяким непристойностям при свидетелях. Собрался честной люд в кружок и обсуждает, что именно происходит между любовниками.
– Н-нет. Мой сосед… возможно… слышал.
– Возможно, слышал? В таком случае мы должны забрать принадлежащего вам раба для допроса и дальнейшего свершения правосудия. Вашего соседа позже вызовут для официальной дачи свидетельских показаний. Раб, встань на колени. Руки перед собой.
Марк не сопротивлялся, беззвучной тенью опустился на пол. Желваки его заходили под скулами, и в глазах проскользнула тьма, но внешне он оставался спокоен. Его запястья стянули путами, нацепили на ошейник цепь. Подтолкнули в спину, когда закончили, чтобы поднялся. Я застыла, не понимая, что делать, куда бежать, что говорить.
Не могу же я отдать им Марка.
Они его будут допрашивать… а потом что?..
Перед тем, как переступить порог, мужчина обернулся и… подмигнул мне так беззаботно, будто не видел ничего страшного в собственном пленении.
– Не вздумай использовать магию, – прошептала одними губами.
Понимающе кивнул.
Когда Грегг выслушал историю кольца (расплату им за Марка, а затем возвращение), то немногословно присвистнул. Без восхищения, скорее – ошарашенно. Мы сидели в моей спальне – вообще-то сидел Грегг, а я слонялась из угла в угол, периодически переходя на рёв – и пытались найти решение.
Что же делать?
– Вся наша задумка с диадемой лишена смысла, если твоего Марка казнят, – пожевал парень губу. – Что нам разгадывать, если его изобьют до смерти плетями? Как бы это ни звучало, но нужно вызволять его из тюрьмы. Любыми способами.
Вообще-то нормально звучало. Понятное дело, мы его там не бросим. Другой вопрос: надо ли совмещать приятное с полезным? В смысле, вызволять Марка, а заодно тырить диадему? Нас же точно по итогам четвертуют.
– Ты даже не рассматриваешь вариант, в котором мы не занимаемся кражей? – нервно прыснула я.
– Разумеется, нет. Мне хочется разгадать загадку. Считай меня поехавшим на всю голову, но я чувствую: что-то неладно. Пусть меня повесят за воровство, но мне нужна она.
Голос задрожал, и глаза Грегга недобро сверкнули. Может, он и поехавший, но во мне тоже бурлит нетерпение. Целое государство в наших руках. На кон поставлены человеческие жизни.
Пусть Грегг не знает всей правды, но он догадливый парень. Чувствует, что в украшении запрятано нечто, способное перевернуть мировую историю.
Всё пошло наперекосяк, но я не отдам Марка стражникам. Никогда. Ни за что. Вырву его зубами, если понадобится. Как только провернуть всё так, чтобы потом свободно выехать из города?
Впрочем, существовал один вариант. Самый простой, но очень громкий. После того, что я планирую осуществить, в Хорхелле не останешься даже на сутки.
– Напомни, во сколько приходит мастер Тревонн?
– В семь ноль одну по городским часам он отпирает дверь своим ключом, – отрапортовал Грегг. – Чуть позже, к семи двадцати, подтягиваются столичные маги. Немедля они запираются в подсобке, где хранится диадема, и выходят только к двенадцати часам, чтобы отобедать в трактире напротив лавки. Меня в это время оставляют главным, но на подсобку накладывают четыре защитные руны разной сложности. Трапеза длится около часа, а потом…
Дальше я даже не слушала. До семи оставалось минут двадцать. Не успеем.
В обед?..
Нагло выкрасть диадему из-под носа у столичных магов прямо посреди дня?
Вероломно. Неожиданно.
Обратного пути всё равно нет. После пленения Марка любой шаг назад нам недоступен. Ибо никто не выпустит его на волю, не вернет мне. Наказание будет жестоким, отупляющим. С рабами не нежничают, их чувства, как и тела никого не волнуют. А Марк умудрился прорваться к храмовникам, да ещё и унизить самого управляющего.
Зачем он так?..
Ради меня? Или чтобы снять долговые оковы?
Вспомнила теплые губы на своих волосах и дыхание, мерное, укачивающее. С ним рядом – спокойно. Всегда. Не понимаю, как он мне так близок стал за несколько дней вместе. Словно вечность провели бок о бок, плечо к плечу…
Не отдам его. Не позволю. На любые преступления пойду, но выцарапаю у правосудия.
– Встретимся в мастерской, – сказала я Греггу. – Мне надо уладить несколько дел. Решить, как выскользнуть из города. Собирай вещи. Мы сюда больше не вернемся.
Он судорожно сглотнул и медленно кивнул, точно до сих пор не верил, что всё решено. Вот так запросто. Без раздумий. Мы готовим преступление, по сравнению с которым меркнет даже убийство Агнии Шварц.
Не прощались. Потому что знали, что вскоре встретимся.
Я вошла в здание маленькой, чахлой тюрьмы Хорхелла ближе к одиннадцати часам. Одинокий стражник караулил у ворот, разлегшись на земле и натянув фуражку на лицо. Кажется, он без зазрения совести посапывал во время караула, но на моё покашливание встрепенулся.
– Что надо?! – рявкнул совсем недружелюбно.
– Навестить пленника, – пожала плечами и добавила многозначительно: – Мне назначено.
Стражник уточнять ничего не стал. В самом деле, какая ему разница, когда саму тюрьму охраняют десятки людей? Меня успеют и досмотреть, и выгнать.
Но дальше я ничего не просила. Без лишних слов вложила золотую монету в нагрудный карман формы паренька, который охранял вход в здание. Сказала жалобно:
– Очень хочу увидеть своего раба… – и "нечаянно" обронила ещё две монеты.
Тот облизнул губы, осознал, видимо, что деньги на дороге не валяются (хотя конкретно сейчас валялись), накрыл их подошвами ботинок, только бы никто не приметил.
– Что ж, раз повод столь значимый. Выпишу вам разрешение на посещение, – ответил стражник, ставя размашистую подпись на бланке.
Меня, разумеется, осмотрели с ног до головы, ощупали как последнюю воришку. Но затем беспрепятственно допустили к камерам. Я шла, стараясь не глядеть по сторонам, думая только о том, что сегодняшний день определяет всё.
Настоящее и будущее. Наши жизни. Судьбы.
Без права на ошибку. Без возможности что-либо переменить.
На чашу весов поставлено так много, что даже шелохнуться боязно – вдруг заденешь неловким движением. Отцовское кольцо холодило кожу под рубашкой. Я сжала его на долю секунды, а затем повернулась к нужной камере.
Здесь чисто. Мне всегда представлялось, что в тюрьмах – как в темницах из мрачных сказок: грязь, вонища, кровь на полу и кандалы в ржавчине. Ничего такого не было. Каменный пол, каменные стены. Ни мебели, ни лежанок, ни покрывал. Разве что запах специфический, видно, что заключенные не слишком-то обременяют себя туалетными делами.
Внутри камеры по размеру чуть больше нашего чулана со швабрами обнаружилось три человека. Человек с седой бородой и такими же седыми всклоченными волосами, ковыряющий что-то в решетке, спящий мужчина и Марк, что сидел в углу, прижав лоб к коленям.
Они едва помещались здесь.