Он рассмеялся, почти так же тепло, как раньше, когда мы до утра могли обсуждать всякую ерунду и скупать десяток булочек в пекарнях.
– Дай мне время, Олли. Обещаю, в дальнейшем я буду вести себя… сдержаннее.
Так себе ответ, но лучше, чем ничего.
Ладно, теперь вещи разложу, а потом загляну к Марку. К нему у меня тоже есть несколько претензий.
Но не успела я расстегнуть первую сумку, как в дверь коротко постучались. Непонятно, почему, но каждый стук выбивал дробь по моим лопаткам. Я вся замерла, занемела, боясь открыть.
Впрочем, оказалось, что защелки забывает запирать не только Грегг. Марк вошел в комнату после недолгого ожидания, прикрыл за собой дверь. Щелкнул замок, отсекая нас от всего окружающего мира. Мужчина успел умыться и переодеться. Выглядел он посвежевшим, разве что мрачным до безобразия.
– Ты…
– Я устал без тебя, – шепнул Марк коротко, опускаясь передо мной на колени и уткнувшись мне в живот лицом.
Спорное утверждение, если учесть, что последние несколько дней мы провели бок о бок, расставаясь разве что по нужде. Хотя я понимала, о чем речь. О молчании. О снах по отдельности. О хмурых взглядах – и моих, и его, – о недосказанности.
Разве всё это не глодало меня голодным волком? Глодало. Пожирало заживо, перемалывало раз за разом в жерновах. Мне хотелось кинуться в объятия человека, которого я только-только обрела. Но внутри что-то скрежетало: не сейчас, потом, позже.
Он так и стоял. Дыша почти беззвучно. Не шелохнувшись. А у меня всё внутри окоченело. Я бы и рада сдвинуться, да только не могу. Всегда рядом с ним теряюсь. Съёживаюсь. Себе перестаю принадлежать.
Пальцы легли на острые плечи.
– Встань, прошу тебя.
– Я буду проклят небесами, – ответил глухо, не подчинившись. – Богами вашими проклят буду за то, что испытываю к тебе. Ты достойна кого-то лучше… чище… моложе.
– Ты так говоришь, будто сыплешься прахом, – начала я с нервным смешком, но Марк оставался серьезен.
Казалось, он не слышал моих слов. Даже голос переменился, надломившись, потеряв привычную бесстрастность. Его касания жарили мою кожу даже сквозь одежду, потому что никакая ткань не могла защитить от Марка.
Мужчина поднялся на ноги лишь после того, как я силой сдавила плечи и потянула на себя. Машинально, не отдавая отчета, что творит, возвысился надо мной.
– Ольга, я видел кончину своего мира. Знаю, как умирают люди. На руках, в одночасье. И когда наша затея не увенчается успехом, погибнешь ты – не я. В самый первый день, как мы столкнулись, и ты решила меня спасти, всё было предрешено. Я лишил тебя долгой и счастливой жизни. Отнял будущее. Захотел невозможного.
– Послушай! – Но он выставил указательный палец, затыкая моё несогласие.
– Мои желания слишком греховны. Я смотрю на тебя и…
Марк словно очнулся от забытья, качнул головой, разгоняя морок перед глазами. Он глядел на меня, маленькую и незначительную, низкорослую, в грязных с дороги вещах, а видел…
Кто знает, кого или что он видел? Но взгляд его был полон боли и чего-то еще. Густого и темного. Засасывающего в жуткую бездну, из которой нет обратной дороги. Остается только ступить туда и отдаться на волю демонам. Сплясать с ними последний танец, после чего упасть замертво.
– Я с самого начала знал, что добром это не кончится. Нужно было уходить в тот же час, когда смог идти. Бежать прочь.
– Почему тогда остался со мной? – спросила, закусив губу.
– А ты сама не понимаешь? – с грустной усмешкой.
Его пальцы скользнули по моим щекам, по шее, ниже, по рукам. Рваные движения, точно Марка что-то останавливало. Он вновь тряхнул головой и внезапно разорвал касание. Оторвался от меня и сделал шаг назад.
– Всё могло бы обойтись, если бы мы не сблизились. Теперь ты в опасности. Ты и все те, кто тебе небезразличен. Прости меня, Ольга, что втянул тебя во всё это.
Он дошел до двери, а затем, не дождавшись моей реакции, резко обернулся и вновь спросил голосом, полным бессильной злости:
– Зачем ты меня купила? Почему не оставила в Доме скорби?
Эмоции разом переменились, от безысходного смирения не осталось и следа. Наружу поднялась ярость. Кулаком саданул по стене, да с такой силой, что стены затряслись. Казалось, дом попросту не выдержит напора Марка. Рассыплется на доски.
– А ты сам не понимаешь?.. – ответила так же, как недавно он мне. – Вернись. Я приказываю. Требую. Останься со мной. Этой ночью и вообще. Марк, бесполезно убегать или жалеть о чем-либо, что уже свершилось. Ты мне нужен, так сильно, что без тебя я уже не представляю себя.
Секундное замешательство. Тьма в глазах. Рывок в мою сторону. Марк подхватил меня на руки, и мы вдвоем рухнули на жесткую кровать. Руки переплелись, как и тела, как и эмоции. Губы нашли губы, близость мужского тела оказалась столь желанной, что лишала меня рассудка.
– Эй, у тебя всё в порядке, Олли? – забарабанил в дверь Грегг. – Что-то стукнулось, я слышал.
Но мы не обращали на него внимания, упиваясь поцелуем, в котором не было ни капли скромности. Ладони Марка блуждали по моему телу, вызывая во мне энергетические всполохи. Его касания жалили точно ядовитые змеи и тотчас залечивали раны.
Поцелуй выжигал следы на губах, скрадывая мои тихие стоны.
Нет никакой нужды в словах – обо всем говорит молчание.
Нет никакой нужды в одежде. Нет нужды в объяснениях, в вопросах, в намеках. Есть только мужчина, и ненасытные губы, и тяжелые руки, и скрипучая кровать.
Пусть боги клеймят нас позором, пусть ткнут в нас пальцами, пусть осудят.
Но эта ночь, как и все те, что случатся дальше, будут принадлежать лишь нам.
Следующим утром мы, помятые и заспанные, выбрались из кровати, чтобы наконец-то отбросить всё ненужное и заняться диадемой. Соседа в спальне не обнаружилось. Понятно, завтракает.
Грегг весь изнывал от нетерпения, ковыряя тыквенную кашу за столиком у окна и перелистывая страницы в блокноте с записями. Заметив нас, он приветственно махнул ложкой.
– Какие планы на день? – взволнованно спросил, пододвигаясь, чтобы я села за его край стола.
Марк рухнул напротив, взъерошил и без того непокорные волосы и сладко зевнул.
– Мы отправимся в центральный архив, – сказала я, выхватив у Грегга ложку с кашей; м-м-м, вкусно, возьму себе такую же. – Будем расшифровывать руны, – оглядела Марка, – вообще все, которые есть. А ты? С нами?
– Не-а, – он покачал головой. – Мастер рассказывал мне о здешних ювелирных лавках. Я похожу, посмотрю, вопросы позадаю. Вдруг кому понятно, что означает золотистое свечение. Тут другой уровень мастеров.
Решено. Мы по-быстрому приговорили завтрак и двинули кто куда. Напоследок я попросила Грегга придерживаться легенды о том, что он – мой слуга, а потому документов при себе не имеет. Вдруг где-то пристанут стражники.
Центральный столичный архив занимал двухэтажный особняк, где давным-давно располагалась гильдия темных магов. Те проводили кровавые ритуалы, держали жителей города в страхе, и когда здание было очищено от них, было решено не избавляться от него, а отдать на пользу гильдиям. Все самые редкие манускрипты – некоторые в единичном экземпляре – хранились здесь.
Поисковому магу их бы ни за что не дали, а вот боевому, да ещё тому, чей послужной список насчитывает десятки спасенных деревень… Документы на Иванию Орн пришлись как нельзя кстати.
Я показала распорядителю бумаги на себя и Марка. Тот удалился на добрых полчаса, а затем вернулся и сказал:
– Боевой гильдией подтверждена подлинность ваших документов. Вам доступны все секции архива. Располагайтесь в индивидуальном читальном зале.
К нам приставили юного прислужника-мага, который только услышал мой запрос – редкие руны, желательно, принадлежности к Ориеллу, – как помчался угождать «великому боевому магу». Скоро нас обложили книгами разной степени обветшалости.
Читальный зал был маленький – на четырех человек, – с гигантским столом. Лишенный окон, подсвеченный лишь магическим огнем, что полыхал в подвесных канделябрах над нашими головами. Дверь закрывалась на замок, чем мы и воспользовались. Нечего всем подряд видеть диадему.
Книг оказалось так много – и это ещё не все, лишь третья часть! – что опускались руки. Кажется, мы поселимся в архиве на долгие годы.
– Приступим, – оптимистично заявил Марк, притягивая к себе первый справочник. – Итак, древние руны погибшей цивилизации. Звучит любопытно.
Сегодня мой страж пребывал в добром расположении духа, а с утра даже клюнул меня в нос. Неуклюже, стесняясь своего порыва. Но он явно пытался стать нормальным, не понимая, что меня вполне устраивает хмурый и неразговорчивый тип, от которого люди бегут куда подальше.
Первый час мы молча перелистывали страницы, отмечали более-менее похожие начертания, но ничего дельного найти не могли. А потом я увидела одну руну… хм… на диадеме её не было, а вот на Марке – имелась. Остроконечная стрела с двумя зигзагами. На груди, под самым сердцем.
«Верность. Может расшифровываться как приношение клятвы. Ставилась храмовым послушникам предположительно на пятом году жизни».
– Раздевайся, – мрачно известила я, переводя взгляд с книги на Марка.
– Так сразу? – шуточно закашлялся он, но руну увидел и машинально потер в области груди.
– Ты понимаешь, о чем я. Давай-давай, не стесняйся.
– Ещё бы я тебя стеснялся… госпожа, – добавил язвительно, но тепло, расстегнув верхнюю пуговицу.
Моя давняя мечта – осмотреть Марка целиком – оказалась почти реальна. Разве что раскладывать его на столе я не планировала, зато ощупывала вполне по-хозяйски. Начала со спины, шрам за шрамом продвигаясь от лопаток к пояснице, переписывая значения и ставя знаки вопросов там, где не находилось трактовки.
– Предназначения многих рун я сам не знаю, – сказал Марк, вчитываясь в мои записи. – Нам ставили их, но смысла не объясняли. Даже для нас это было давно забытым написанием.