Как только я оставил министра решать еще какие-то дела и начал оглядываться в поисках Скарлетт, ко мне подкралась незнакомая девица с болтающимся на шее на ремешке компактным диктофоном.
– Приветствую вас, Александер! Меня зовут Роксана, я из «Обозревателя Светлограда»! Можете уделить мне пять минут времени на интервью?
Я долю секунды поколебался: в зале для фуршета меня ждут салаты, кнедлики и бисквиты. Хотя если вдуматься – кнедлики не убегут, у них ведь ног нету. А у Роксаны есть, причем длинные и стройные. К слову, ведь интервью можно давать где угодно, в том числе и у столика с вкусняшками…
– Да, конечно, почему бы и нет!
В этот момент позади грохнул выстрел, а затем раздались звуки падающего тела и звона металла по каменным плитам. Я моментально обернулся и увидел лежащего тщедушного парня, чуть дальше – «потрошитель».
Короткое замешательство, затем собравшиеся помогают упавшему подняться, кто-то поднимает винтовку.
– Ох, черт, – сказал парень, потирая плечо, – граф, как, черт возьми, вы умудрились стрелять из этой дурынды?! Тут же конская отдача!!!
– Видите ли, юноша, – отозвался Потоцкий, – у меня масса втрое выше вашей, потому меня труднее сбить с ног. Но я же предупреждал, что плечо болит до сих пор…
– Да уж… Теперь я понял, почему крупнокалиберные пулеметы бывают только станковыми… Непонятно только, как кто-то может из этого стрелять?!
Я ухмыльнулся и повернулся к Роксане:
– Давайте куда-то отойдем, к примеру, в фуршетный зал, мне там надо кое-какие дела доделать. В смысле, доесть…
– Да, конечно… Нет, серьезно, я видела, как вы настреляли в очень быстром темпе пару десятков выстрелов. Как вы умудряетесь стрелять из того, что сбивает других с ног?
Я пожал плечами:
– Просто между прочим: мой старый добрый «кишкодер» неподготовленных стрелков вообще в больницу отправляет. С переломом ключицы. Просто СТО или С.И.О. – это не армия и даже не спецназ. У нас другие задачи, другие вызовы, другая подготовка. Другая лига.
Роксана подозрительно прищурилась:
– В таком случае, как вы умудрились несколько лет назад стрелять из «кишкодера», если тогда вы были еще ребенком, по сути, а ваша подготовка только начиналась?
Хм… И эта тоже умная. С одной стороны, мне нравятся умные, но с ними приходится очень тщательно следить за языком: ляпнешь, не подумав, а потом выкручивайся, как себе знаешь.
– Да легко – как из гаковницы. Задний срез клинка – такой же, как тут, ровный и прямой, потому ним можно зацепиться за укрытие и стрелять, не страдая от отдачи. К тому же начинали мы с ослабленных патронов. К концу обучения дошли до полновесных «слонобоев», но только я и еще один парень. Остальные не смогли обуздать такую мощь. А секрет довольно прост: импульс отдачи не принимается на область ключицы полностью, а частично гасится мышцами рук, преимущественно правой. Вы обратили внимание, какая у этой винтовки основательная рукоятка? Разумеется, для этого нужна большая физическая сила и масса тела.
Мы вернулись в зал, Роксана поставила диктофон на столик возле меня и поудобнее взяла в руку карандаш.
– Наверное, будет уместным начать с вопроса, как у вас продвигаются дела в вашей школе? Точнее, у ваших курсантов?
– Замечательно продвигаются. Я бы даже сказал – удивительно.
– В каком смысле?
– В прямом. Меня удивляет, что до сих пор ни один не убежал от запредельных нагрузок, хотя я был уверен, что в первую же пару недель половина разбежится по домам. Должно быть, плохо стараюсь. Надо будет прикрутить гайки… снова.
– А зачем, если они справляются? Обычно всякое училище, включая военные, стремятся подготовить как можно больше специалистов, разве нет? Создается впечатление, что вы набрали курсантов только для того, чтобы теперь от них избавиться.
Я тщательно продумал ответ, чтобы не вызвать какого-либо негатива у общественности, и ответил:
– Понимаете, между моей спецучебкой и обычным военным училищем есть очень большая разница. Крупнейший военный конфликт за последние сто лет – Херсонесская война, в которой приняло участие три миллиона солдат со стороны Содружества и примерно столько же – со стороны Северного Альянса. Причем в виду быстротечности некоторые части даже не успели повоевать. В самой мясорубке приняло непосредственное участие два миллиона человек, остальные четыре были на войне только формально и максимум видели бои издалека. Большинство «участников» приехало на войну, узнало, что начались переговоры, немного посидело в окопах, а затем поехало назад. А всего у Альянса и Содружества в сумме около десяти миллионов солдат. Таким образом, в крупнейшем военном конфликте столетия поучаствовало лишь двадцать процентов военных. Понимаете, к чему я клоню?
– Пока не очень, – честно призналась Роксана.
– К тому, что у некоторого среднестатистического офицера есть хороший шанс вообще ни разу в жизни не встретиться с врагом лицом к лицу. У спецназа эти шансы намного ниже, но тоже есть. Многие боевые столкновения проходят на Рубежах и часто ограничиваются стрельбой по совершающей прорыв Порче, часто с большой дистанции, и если плотность огня достаточна – прорыва как такового не происходит. Фактически вроде бы бой, но реальной встречи с врагом не произошло. Понимаете, солдат и офицеров относительно много, а врагов – относительно мало, и они не очень опасны. Особенно теперь, когда «горячая» фаза завершилась и дело идет к остыванию геополитического конфликта. Потому можно сделать ставку на большое количество армии, чтобы заполнить равномерно всю свою территорию и свести угрозу локальных «сопряжений» к минимуму. И эта армия сыграет свою роль благодаря числу. В то же время все мои курсанты встретятся лицом к лицу с противником со стопроцентной вероятностью. С самым опасным противником на свете. Потому что нас, сиошников, мало, а работы для нас много.
– Теперь понимаю, – кивнула Роксана.
– Вы еще вот что учтите: на войне воюют большие массы людей. Недостаточный уровень офицеров и солдат можно компенсировать числом, а цена ошибки относительно невысока. Офицер сглупил – всегда можно отступить, дождаться подкрепления или, в крайнем случае, поднять белый флаг и капитулировать. А у нас все по-другому. Отряды состоят из десяти-пятнадцати человек, и слабость или ошибка одного может привести к моментальной гибели всего отряда. Подкреплений не будет, отступать обычно некуда, и наш враг пленных не берет. Потому уровень подготовки, достаточный для обычного офицера, совершенно неприемлем для нас. Моя задача – не выпустить энное число бойцов, а подготовить самое исключительное подразделение на свете. Без единого слабого звена. И если, предположим, у нас имеется слабак – я должен закручивать гайки до тех пор, пока он не отвалится. Если с ним отвалится еще десять сильных бойцов – это приемлемая цена. Лучше я выпущу всего пять человек, равных мне во всем, чем двадцать, среди которых затешется один слабак. Потому я буду закручивать гайки до самого конца, сколько смогу.
– А если закрутите так, что не выдержит никто?
– Если что – я на самые тяжелые испытания бегаю вместе со всеми. Я не буду ставить задачи, невыполнимые для меня, а что могу осилить я – то могут осилить и другие. Ну, по крайней мере, я на это надеюсь. В противном случае мне придется вернуться в Зону в одиночку.
– Вы собираетесь туда вернуться? Зачем?
Я улыбнулся:
– У меня там осталась куча недоделанных дел и неоплаченных счетов. Если зачисткой Зоны не заниматься – она будет только расти и расти.
– Хм… Похоже, вы совсем не боитесь эфириалов. Как вы прокомментируете поговорку «Не боится только дурак»?
– В принципе, я с ней согласен, потому что страх – это реакция на опасность. Если человек не понимает нависшей опасности – он дурак. И я, в общем-то, тоже боюсь в какой-то мере, но… Понимаете, если вы привыкли пить чай с шестью ложками сахара – то чай с двумя вам уже не сладок. Мне было безумно страшно шесть лет назад, в Темерине, когда я несколько дней просидел на чердаке дома, битком набитого Порчей. Маленький мальчик, замерзший, испуганный, без еды и воды. Безоружный. Беззащитный. Беспомощный. Вряд ли кто может представить весь мой тогдашний ужас… Но с хрена ли мне бояться теперь, когда у меня есть сила, способности, оружие, умение и неистребимое желание поквитаться за весь тот кошмар? Там, на чердаке, я хлебнул свои шесть ложек страха, и те две ложки, от которых другие впадают в ужас, уже не замечаю.
– Понятно, – сказала Роксана и задала следующий вопрос: – как вы относитесь к Аркадии и что заставило вас уйти, если там вас ждали слава и почет? Не слишком беспардонный вопрос?
– Вовсе нет. Ответ прост: я остался в Зоне, чтобы делать то, что должен был делать. Что я хотел делать. Что должно быть сделано. Когда у меня кончились сухпайки и боеприпасы – вышел к Рубежу, думая, что это рубеж венгрочехов. А оказалось – сиберийский. Ну а потом мне предложили тут создать СТО нового образца… Так уж вышло, что сейчас в Аркадии это мне не удалось бы по ряду непреодолимых причин, не взирая даже на мой авторитет. А тут – вполне может и удаться, потому я остался. Я никогда не устану повторять: либо мы зачистим Зону, либо Зона зачистит нас. Смысл моей жизни – не допустить второго и осуществить первое. Где, как и с кем я буду это делать – вопрос второстепенный.
– Понятно. Следующий вопрос… Эм-м-м… У вас есть хобби?
Вопросы Роксаны плавно становились все более личными: мой любимый цвет? Музыка? Блюдо? Как я провожу выходные?
– Роксана, вы думаете, читателям вашей газеты…
– Журнала.
– …это интересно?
Она пожала плечами:
– Полагаю, что да. Иначе редактор меня бы не посылал. Все-таки мы – не военное издание, а глянцевое, такие вопросы знаменитостям – в порядке вещей. Так что насчет вопроса о выходных?
– У меня их нет. Точнее, вроде как есть, но я провожу их так же, как любые другие дни.
– А как же досуг, друзья, развлечения?