– Ты умеешь быть убедительной, – улыбнулся я.
– Это профессиональное. Кстати, Саша… Я тут сложила дважды два… ну ладно, преуменьшаю сложность своего расследования, трижды три. И пришла к выводу, что если ты и не Арклайт – то все равно у тебя был магический талант высокого уровня. Думаю, пятый как минимум, а то и седьмой.
Так-так-так, она начала копать под меня? Вот же плохая девчонка…
– С чего ты взяла? – старательно изображаю на лице удивление и мысленно ненавижу себя за то, что снова лицемерю.
– Логика же. Аркадианские эстэошники в большинстве своем погибают в первую пару-тройку лет и редкая зачистка у них обходится без потерь. В противовес им ты месяц в Зоне гулял. Впору было бы усомниться в правдивости твоих рассказов, но зачистка в банке – неубиваемый аргумент в пользу твоей честности. Видеозаписи, свидетели… Ты убил опаснейшее существо в мире, если не считать боевых магов, парой больших ножей – до этого ни один одержимый не был убит без применения огнестрельного, огнеметного оружия или магии. И вот набор в твою школу – минимум третий уровень дара нужен, при том, что в Аркадии берут только первых и вторых. И я сделала вывод, что способности таких как ты, в смысле, эстэошников, могут быть взаимосвязаны с тем, каким магическим даром они обладали ранее. Даже не могут, а точно зависят.
– Ну это, в общем-то, не секрет уже, – признал я. – Только в школу набираются третьи-четвертые, откуда…
– Мысль о «семерке»? Довольно очевидно, что ты демонстрируешь настолько же ошеломляющее превосходство над аркадианским эстэошником, насколько семерка сильнее единички. А в школу набираются третьи-четвертые, потому что пятерки и выше не согласятся пожертвовать своим даром.
– Надо же, какая ты умница… Вот это уже государственная тайна. Я действительно бывшая «шестерка», и набраны тройки-четверки, чтобы доказать мою теорию. Расчет на то, что группа бывших троек и четверок будет достаточно сильной, чтобы побеждать одержимых без ужасных потерь… Достигнут ли они моего уровня… Я сделаю все, что могу для этого…
– Да, я понимаю, – кивнула Роксана, – только меня немного не это интересует.
– А что? – насторожился я.
– Если ты был шестеркой – как сумел пережить Темерин? Эфириалы и одержимые чуют магов, а высоких уровней – так вообще за километр. Как маг шестого уровня сумел несколько дней просидеть на чердаке посреди локального сопряжения и не быть найденным?
Вот заноза! Ведь додумалась же, докопалась! Теперь надо срочно придумать какую-нибудь убедительную ложь…
– Нас было двое – я и Саша Арклайт. Одержимые и Порча не умеют смотреть вверх, им требуется время, чтобы постичь трехмерность нашего мира, и поэтому они нас чуяли, но не могли найти. Саша был шестым уровнем, возможно, с перспективами дорасти до седьмого, а я – максимум слабая шестерка без предрасположенностей, а то и сильная пятерка. Мы сидели на том чердаке рядом, обнявшись… и вышло так, что он «затенял» меня. На фоне его ауры, или как там нас видели эфириалы, я был для них незаметен. Ну, если тебе в глаза светит фара машины и фонарь – фонаря ты не заметишь. Саша был из семьи боевых магов, и отец готовил его к стезе воина. У него была железная воля – об него последовательно убились несколько эфириалов…
– Как это – убились об него? – не поняла Роксана.
– Если попытка эфириала захватить разум человека заходит слишком далеко – эфириал проходит точку невозвращения и оказывается, фигурально выражаясь, запечатанным в теле человека, и если проигрывает борьбу – прекращает существование. Таким образом, Саша уничтожил нескольких эфириалов, оказавшись сильнее их… но, чтоб мои слова не создали у тебя впечатления о легкости его победы – это заняло несколько дней. Несколько дней борьбы с чужеродной мерзостью в своей голове и неописуемых страданий, когда две сущности – душа и эфириал – рвут друг друга в клочья в незримой схватке. А я сидел рядом, дрожа от ужаса и горя, и ничего не мог поделать. Никак не мог ему помочь. В конце концов, локальное сопряжение закрылось, и группы зачистки начали выбивать всю ту мерзость… Но в голове Сашика сидел очередной эфириал, а его собственные силы уже давно иссякли. И когда Саша понял, что ему не победить – выбрался на крышу и спрыгнул вниз, убив себя и его. А я выжил только потому, что он сумел продержаться достаточно долго.
Роксана молча обдумала мой рассказ и спросила:
– Так это потому ты выдал себя за него и отомстил его дяде?
– Ага. Это все, чем я смог ему отплатить. А теперь… Теперь я пытаюсь делать то, что наверняка делал бы Саша, если б выжил, и надеюсь, что справляюсь не хуже, чем справлялся бы он.
– Ты замечательно справляешься, Саша. Он бы тобой гордился… Прости, что разворошила кучу жутких воспоминаний…
– Ничего ты не разворошила. Я помню об этом всегда… и слова Сашика о том, что они тоже «смертны». Что они, заявляясь в наш мир, подписывают себе приговор, как только связывают себя со смертной и уязвимой плотью. Не знаю, есть ли рай для нас – но знаю точно, что для эфирной наволочи посмертия нет: попал в мой прицел – конечная станция, приехали! И ничто на свете не радует меня так, как эта мысль в тот момент, когда я жму на спуск.
Все хорошее когда-нибудь заканчивается, и мой визит тоже подошел к концу. По правде говоря, я об этом не очень-то сожалел: мы с Роксаной оторвались на полную катушку. Вначале постельные утехи, потом приехали вкусняшки вместе с главным блюдом – гуляшом по-сегедски. Потом мы снова вернулись в спальню и не покидали ее до шести вечера, так что вымотался даже я, за Роксану и говорить нечего. Все-таки, видимся мы куда реже, чем нам хотелось бы.
В половине седьмого я напялил свою парадную форму, поцеловал на прощание Рокси и спустился вниз.
Скарлетт уже ждала меня. Я сел в машину и заметил, что она выглядит как-то мягче, чем обычно.
Когда мы выехали за контрольно-пропускной пункт, я спросил:
– Слушай, а ты замужем?
– Да, а что?
Понятно. Она тоже времени зря не теряла.
– Да так. Столько времени знакомы, а я как-то не спросил… Муж в Светлограде, а ты за десятки километров торчишь… Мы-то с министром каждый свою мечту в реальность воплощаем, а ты за здорово живешь вынуждена вдалеке от дома торчать…
Он чуть улыбнулась:
– Как говорится, служба не дружба.
– А муж чем занимается? Особенно когда тебя днями дома нет…
Скарлетт хихикнула:
– Художник он, и в жизни у него две страсти – я и картины. Ну или в обратном порядке – картины и я… Так что по числу и размерам новых картин я зачастую легко определяю, как муж время тратит в мое отсутствие.
Вскоре пошел дождь и Скарлетт сбавила скорость. Затем солнце укатилось за кромку леса, мы к этому времени проехали половину дороги, миновав мост, делящий путь почти ровно пополам – и тут мотор фыркнул и заглох.
Попытки завести машину не увенчались успехом.
– Звони на базу, пусть вышлют за нами тягач, – сказал я.
Скарлетт позвонила и описала наше затруднение, на базе ее заверили, что часа через три приедут – и тут с потолка упала первая капля.
– Вот только протекающего люка нам не хватало!
– И не говори… Какие будут предложения? В багажнике есть брезент или что-то вроде?
– Да вот если бы, – вздохнула Скарлетт.
Я выглянул в окошко и сквозь пока еще редкую пелену дождя заметил отблески света на бетонной плите: под мостом, который мы только-только миновали, явно находится источник света, освещающий бетонные плиты, которыми покрыты покатые стенки водосборного канала.
– Под мостом кто-то есть, – сказал я и взял с заднего сидения «потрошитель».
Скарлетт расстегнула кобуру, вынула пистолет и передернула затвор:
– Проверим?
– У тебя пули хотя бы с фосфором?
– Через одну. Половина экспансивных.
– Ладно, тогда так. Я перебегаю мост и спускаюсь с той стороны. Ты – с этой через две секунды после меня: они смотрят на меня, а ты вне поля зрения.
– Принято.
Мы выбрались из машины под дождь и двинулись к мосту, но буквально через несколько шагов я сказал:
– Отбой. Одержимого там нет, я бы учуял.
Я подошел к краю, на подошвах ботинок съехал по бетонной плите вниз и встретился глазами с несколькими заросшими и не очень опрятными мужиками лет по сорок-пятьдесят, сидящими кто на чем вокруг костерка на краю водного потока. Бродяги.
– Здорово, – сказал я, – мы на огонек заглянули…
И тут один из них отшатнулся назад, свалился с небольшого кирпичного «стульчика» на задницу и, не спуская с меня круглых глаз, попятился на четвереньках прочь, отталкиваясь ногами и перебирая по земле руками.
– Мужик, ты чего? – спросил я, но он только быстрее заработал мослами и оказался под дождем.
– Э, Тарик, ты куда? – окликнул его другой бродяга, похоже, поведение Тарика показалось странным и его товарищам тоже.
– Он нормальный? – с беспокойством сказала у меня за спиной Скарлетт.
Тарик, увидев ее, остановился и, сидя на заднице, несколько раз переводил взгляд с нее на меня и обратно.
– Ты чего, серьезно? Этого вот красавца испугался? – я постучал пальцем по «потрошителю». – Так это мое табельное, я его в машине просто так оставить не могу…
Бродяга еще несколько секунд смотрел на меня, а потом шумно выдохнул и осенил себя священным кругом:
– Уфф, Чужак попутал… Такое померещилось, не к ночи будь помянуто…
Для меня и Скарлетт нашлось бревно, чтобы сесть, правда, его пришлось подкатить поближе к очагу.
От угощения – жареные колбаски, тушенка, черствый с виду хлеб и бутылка с каким-то пойлом – мы отказались:
– Спасибо, люди добрые, но мы на дорожку заправились хорошо. Просто вот угораздило машину заглохнуть прямо тут, да еще и лючок стал протекать.
Бродяги – числом пять штук, на лица которых наложили свои отпечатки алкоголь и суровая кочевая жизнь, но никак не голод – были и одеты отнюдь не так плохо, как можно было бы ожидать от нищих. Мне хватило примерно получаса, чтобы понять разницу между бродягами в Аркадии и Сиберии: если в Аркадии бездомными нищими становятся от безработицы, то бродяги Сиберии – это люди, которые просто не хотят работать. Воспоминания Сашика о его вынужденном нищенствовании настолько крепко отпечатались в его памяти, что они достались мне в полной сохранности, и мои собственные их дополняют как нельзя лучше, хотя верней бы сказать – как нельзя хуже. Так что я хорошо знаю, как живется бродягам в Аркадии.