– Какой же?
– Во всех этих случаях осажденный так или иначе оказывается в ситуации, когда его жизнь зависит исключительно от осаждающего, от того, сдержит победитель слово или нет. Даже если имеет место второй вариант, в котором осажденный покидает сдаваемый объект с оружием и знаменами – он уходит по предоставленному коридору, будучи перед победителем как на ладони. Потому, если вы хотите найти свое место в этом мире и жить, ни с кем не враждуя, рано или поздно наступит момент, когда ваша жизнь будет целиком и полностью зависеть от того, захотим ли мы ее сохранить. Как-то по-другому сделать не получится.
– Мне кажется, вы упустили один возможный сценарий. Иногда воюющие стороны договариваются о прекращении войны без победителей и проигравших.
– Нет, это вы упустили тот момент, что осаждающий и осажденный не имеют права договариваться об окончании войны. Если я – командир, получивший приказ взять крепость, то я должен ее взять любым способом. Я могу договориться с командиром гарнизона только об условиях сдачи крепости – и ни о чем более. Вариант, при котором я заключаю с ним перемирие и отказываюсь от штурма, невозможен, это не в моей компетенции и за такое я пойду под трибунал. А глобальное мирное соглашение заключается между императором Аркадии и королем Сиберии, и более никем. Если у вас, эфириалов, нет императора и страны – вы не сможете вести переговоров о мире на равных. Только просить о выгодных условиях капитуляции с правом далее жить среди нас.
– Согласен. Но беда в том, что люди, как вы сами же и заметили, порой не держат слова, данного капитулирующему противнику, это при том, что противник – человек. Что уж за нас говорить…
– Абсолютно верно. Воюющие принимают решение о переговорах на основании репутации противника. Если враг печально известен своим вероломством и подлостью – никому даже в голову не придет с ним договариваться: побежденные будут драться до конца, победители не станут брать пленных. А у вас репутация еще хуже. Мы вас даже не считаем разумными. Вы сродни тиграм-людоедам, но хуже, потому что тигры переходят на человечину из-за болезни или старости, а вы убиваете нас без видимой рациональной причины. Нам не может прийти в голову мысль договариваться с неразумным кровожадным монстром, способным только на мимикрию. Никто и никогда, столкнувшись с вами, пощады не попросит и не даст. Потому, если у вас еще не пропало желание, ваша программа действий выглядит следующим образом. Шаг первый – доказательство разумности. Шаг второй – доказательство мирных намерений, доброй воли и готовности договариваться. Только после этого возможны какие-то переговоры.
– Да, это очевидно. Еще бы знать, как доказать…
– Я предложил вариант, но он вас не устроил. Ладно, второй вариант. Пусть ваши культисты выйдут на других культистов. Затем сдайте тех, других, которые вас не знают. В общем, действуйте. Будете полезны – сильно повысите свои шансы, если потенциальная польза перевесит потенциальную опасность. Ну и вариант с письмом не забывайте.
– Я учту. Есть над чем подумать.
– На этом мы можем считать беседу подошедшей к логическому завершению?
– Полагаю, что да. Вы очень понятно изложили свою позицию.
– Когда ждать возвращения Роксаны?
– Сегодня. Всего доброго, – попрощался он.
– Ага, до встречи, – ответил я.
Хотя, наверно, не стоило про встречу, больно угрожающе прозвучало…
Как только в трубке раздались гудки, я набрал номер агента.
– Алло? Вы записали?!!
– Накладочка вышла, – ответил тот. – Звонок был по защищенному каналу.
Я почувствовал, как во мне нарастает злость.
– Защищенный канал?! Хороша же в Сиберии служба безопасности, если от вас так просто защититься, а вы не можете взломать!
– Это был государственный защищенный канал с защитой второго класса, более высокого, чем защита приватных дворянских каналов. Иными словами, вам звонил с государственного номера высокопоставленный чиновник, и для прослушки вашего разговора нам нужна не только санкция с самого верха СБ, но и специальный ключ дешифрования, для каждого номера он свой. А мы в данном случае даже не знаем, кто вам звонил, и получить ключ не имели никакой возможности.
– Охренеть! Просто охренеть! Вы не слышали даже моих слов?
– Нет, только помехи. Шифрование разговора осуществляется на центральной телефонной станции, и прослушка – через него же. А доступа нет, ибо шифрование второго класса. Обходные пути записать разговор есть – но для этого нужен прямой физический доступ либо к промежуточной вышке, а он только по ордеру, либо к вашему телефону для подключения спецаппаратуры. Либо третий вариант – модифицированный телефон, с которого можно записывать разговоры и который не уведомляет при этом собеседника о том, что вы ведете запись. Но за такой телефон – десять лет. За модификацию государственного телефонного аппарата – двадцать лет, а то и пожизненный срок. Единственный вариант был, если б вы сами записали разговор на диктофон, но это проблематично, потому что доступные гражданскому населению диктофоны созданы с высоким порогом чувствительности. Либо к динамику свое ухо приложить, либо диктофон. Модифицированный диктофон – двадцать лет или пожизненка. У нас-то как раз с госбезопасностью все очень серьезно.
– Ага, только не учтена ситуация, когда защищенной линией пользуется враг, сидящий внутри! Знаете, Сиберия – рай для государственных переворотов на самом верху! Высокопоставленные заговорщики могут вести переговоры по телефону – зачем явки и пароли? Охренеть!
– Ну, для этого существует универсальный ключ, позволяющий прослушивать все, что угодно. Только его просто так не дадут никому, а тем более агенту невысокого ранга вроде меня. Нужен веский повод. Так кто вам звонил-то?
– Если бы я знал…
– А о чем был разговор?
– Вот этого я вам не скажу – вы пальцем у виска повертите. Будь у нас запись – вы бы имели доказательство, что я не шизофреник! Мать его в душу, это просто трындец, ходись оно конем! Если я выбью вам этот ключ – вы сможете дешифровать запись?!
– Боюсь, что нет. Ключ – это устройство, декодирующее сигнал. Его надо подключить к устройству прослушки в момент прослушки. Если сигнал не декодирован – он превращается в шум, записывать который смысла нет. Шум нельзя перекодировать обратно в сигнал и декодировать. Как-никак, сделано в Свартальвсхейме. Такое не взломать.
– Ушам своим не верю… Вы используете техномагию свартальвов и еще говорите мне, что у вас все серьезно с безопасностью?!
Он вздохнул.
– Знаете, Александер, если мы запишем все, что у нас есть поставить в вину свартальвам и все, за что мы их не любим – получится список длиной с ваш «кишкодер», но там не будет ни мелкого торгового жульничества, ни шпионажа. Да, мы можем проснуться оттого, что с неба идет огненный дождь, потому что свартальвы вторглись войной. Да, захватить чужое огнем и мечом – это они запросто. А вот мелкое жульничество или подковерный шпионаж – нет, свартальвы так не поступают. И не потому, что они честные и благородные – просто для них это слишком мелко. Вы знали, что в Свартальвсхейме ни до, ни после «столкновения миров» не было шпионажа как такового?
– Нет, – признался я, – я знал только, что у них не было денег и торговли…
– Как бы там ни было, если свартальвы продают нам кодирующие телефоны и ключи для прослушки и гарантируют, что дубликат ключа не существует и создать невозможно – то так оно почти наверняка и есть.
– Да уж, досадно получилось.
Я отключился и забарабанил пальцами по столу.
Итак, мне позвонил человек, имеющий либо личный гостелефон, либо доступ к нему. Предположим, он действительно крупный чиновник. Далее два варианта.
Первый – это чиновник-культист, который пытается меня одурачить непонятно зачем. Но зачем культистам под меня копать? Он сам совершенно метко заметил, что я и моя школа для них не опасны, мы не занимаемся расследованиями, только зачистку проводим. Если не мы – ну, слетится спецназ, полицейский и военный, с ними СБС со своими штурмовыми бригадами. Так и так зачистят, вопрос лишь в числе жертв. То есть, культисту как бы нет смысла вставлять палки мне в колеса, тем более идя на огромный риск с похищением дворянки.
Второй вариант – кто-то из недоброжелателей С.И.О. пытается каким-то образом меня дискредитировать. Однако мне сложно представить, кому я так сильно мешаю? При том, что «добро» начинанию дал сам король, гипотетический недоброжелатель, получается, идет против самого короля. Ради чего? Я не настолько крупная фигура на политической доске, скорее, меня на ней вообще нет! Я вне политики! Удар по репутации министра? Возможно, но в чем его суть и почему так сложно? Хм… Происки аркадианских спецслужб? Вероятно, но опять же – зачем? Преступник тот, кому это выгодно, а кому может быть выгодно меня дискредитировать, да еще и таким сложным способом?
Действительно, есть более простые варианты. Например, завербовать дочку пекаря в той пекарне, она затаскивает меня в постель, подпаивает чем-нибудь, а потом меня, голого, пьяного и упоротого, оставляют где-нибудь в подходящем людном месте в очень жалком виде. Скандал обеспечен, репутация школы и министра в говне по уши. Ведь нетрудно же! То есть, меня подпоить невозможно, но «они» же этого не знают!
В принципе, если сугубо из академического интереса допустить, что собеседник действительно одержимый… В принципе, доводы те же, что и в первом варианте. Мы не ищем таких, как он, мы зачищаем раскрытых, не будет нас – зачистят другие. Ну и опять же, одержимый, ведущий культурный, конструктивный и, что главное, логичный и связный разговор? Да-да, конечно, уже поверил, два раза. Невидимый одержимый, мимо «рамок» он ходит каждый день, ага.
Я встал, телефон сунул в карман, смял жестяную банку в кулаке и положил на стол банкноту. В тот же момент ко мне подскочила девица – с ручкой и блокнотиком, причем титульной странице блокнота – мое фото в «крылатом» шлеме, явно сделанное из видео, снятого девочкой из Радополя. Хм, я и правда становлюсь героем национального масштаба, или это министр и его команда постарались?