– То есть, вы просто бросили людей на произвол судьбы?
Генерал вздохнул:
– У меня совершенно недвусмысленные инструкции. Я обязан обеспечить непроницаемость оцепления любой ценой и не вправе предпринимать ничего, что поставит основную задачу хотя бы под минимальную угрозу срыва. Шесть рот своих лучших людей я посчитал резервом, который мог бросить в бой без угрозы для оцепления, но они оказались не готовы к тому, с чем столкнулись. Орды разъяренных дьяволов, да еще и стрельба из окон… В общем, многие побежали, не сразу, но очень быстро, реальное сопротивление оказали лишь некоторые подразделения, из самых лучших солдат, и все они погибли, в основном.
– А танки или бронемашины вы не пытались использовать?
– Улицы города просто забиты пробками и авариями – бегство было паническим. Бронемашины не пройдут, а танки на тот момент еще не подошли.
– Что мешает вам использовать их сейчас, когда у вас уже два танковых батальона?
– Они все задействованы в оцеплении, это раз. Я больше не располагаю силами ни для каких операций внутри города, это два. Мои люди напуганы и деморализованы, помимо оцепления я должен охранять еще и карантинный лагерь беженцев, причем охрана лагеря состоит из лучших людей, которые у меня есть. Из самых надежных, которые в крайнем случае выполнят данные им инструкции. Сам лагерь я разнес на блоки по десять тысяч человек, чтобы, случись в одном из них новая вспышка, пришлось убить только десять тысяч человек, а не все шестьдесят… В общем, у меня нет ни людей, ни огневой мощи для чего-либо, кроме удержания города в изоляции. Вчера вечером прибыл спецназ и с ними огнеметные подразделения – спасательные операции теперь их прерогатива.
– Где они?
– Их база сейчас на западном мосту. Они попытались провести ночную операцию и для этого я выделил им два танковых взвода по четыре машины, но и спецназ потерпел неудачу. Выяснилось, что зараженные отлично видят в темноте. А из танков назад вернулись только пять. Один наехал на препятствие, перевернулся и был покинут, судьба еще двух и их экипажей неизвестна.
– Понятно, – кивнул я. – Что по подкреплениям? Как скоро ждать подмогу?
– Не скоро, – покачал головой генерал. – Сейчас все ближайшие силы брошены на создание второго круга оцепления, радиусом в триста километров и протяженностью девятьсот с гаком. Просто потому, что некоторое число беженцев успело удрать подальше, в мой карантинный лагерь они не попали. Неизвестно, сколько их, зато точно известно, что среди них был как минимум один зараженный…
– А вот это уже совсем хреново… Откуда эта информация?
– Зараженный объявился в деревушке неподалеку где-то через час после того, как мы установили оцепление, то есть, он был из проскользнувших. Он там заразил еще восемь человек, включая деревенского констебля, но констебль оказался настоящим героем и спас ситуацию. Перебил всех зараженных, оповестил свое начальство и застрелился. С тех пор прошли уже сутки с гаком, больше нигде зараженные не замечены. Но мы пока что сами по себе, и если вы печетесь о людях, которые все еще живы и здоровы… Вообще-то, они могут сидеть в григошевках еще долго, пока не кончится вода и еда, однако в ближайшие дня четыре им точно не на кого надеяться, кроме как на спецназ и, может быть, на вас. У спецназа есть даже дирижабль, но с его помощью провести спасательную операцию нельзя: у григошевок крыши островерхие, с закосом под дворцы и замки, все-таки это раньше было жилье дворян…
– Ладно, вас понял. Сообщите командиру спецназа, что мы выдвигаемся к ним.
– Хорошо. И удачи вам там.
– Спасибо, хотя обычно я полагаюсь на дульную энергию.
Я вернулся к своей машине и сказал Ковальски:
– Рули вокруг оцепления к западному мосту.
Еще на подходе к западному мосту нас встретил посланный навстречу боец. Я сразу заметил его, так как он забрался на крышу армейского внедорожника и просигналил мне фонарем.
– Паркуемся вот тут, где есть свободный пятачок, – скомандовал я по тактической рации остальным водителям, – и начинаем разгружаться, разминаться и готовиться к бою.
Спецназа оказалось совсем немного – человек сто с небольшим, но я сразу понял, что это не кто попало: лица в основном близки к тридцатнику, причем большинство – за тридцать, а не до. То есть, люди не просто с опытом, а очень талантливые. Недаром отец Сашика не раз ему говорил: «Остерегайся пожилых людей в профессии, представители которой обычно умирают молодыми».
Ну а тридцать лет для спецназа, имеющего дело с потусторонней дрянью – это не настолько дохрена, как двадцать пять для эстэошника, но все равно очень много.
Командир, полковник по имени Масловски, меня тоже не разочаровал: ему и вовсе за сорок, его два помощника чуть моложе – и тоже матерые, один со шрамами на лице. И да, уже с первых минут общения с ними я понял, что первое впечатление оказалось правильным.
– У вас есть план? – спросил он меня сразу же после знакомства.
– Нет, – признался я. – Единственный способ ведения спасательной операции, который мы знаем – убить всю дрянь как можно быстрее, сократив жертвы до минимума. Но в масштабах города-миллионника для этого нужно не менее двадцати команд одних только эстэошников, не считая пехоту и огнеметчиков. А у вас план есть? В смысле, новый, не тот, который не удался вам ночью.
Масловски усмехнулся:
– Это генерал Аверский так сказал? Я считаю, что ночная операция прошла успешно: разведка удалась, я получил новые данные, нанес противнику потери, а сам потерял семь человек, из них убитыми только двоих, остальные ранены.
– А что танкисты?
– Судьба двух танков с экипажами пока неизвестна. Я без понятия, куда они делись, но полагаю, что дело в человеческом факторе. Мышление Аверского уже перешло на военные рельсы, знаете ли.
– В каком смысле?
– Если надо дать кому-то подмогу, то в мирное время вы посылаете своих лучших людей, чтобы они не облажались, не выставили вас некомпетентным офицером и не сломали вашу карьеру. А в военное вы даете худших, чтобы не поставить под угрозу ваши собственные задачи. Танкисты оказались некомпетентными новичками, один танк умудрился перевернуться, съехав с мостика, на ровном месте. Я бы не очень удивился, если б узнал, что у других что-то пошло не так, они запаниковали и покинули машины, став легкой добычей… Аверского я не виню, разумеется, на его месте я поступил бы так же…
– Вы потеряли танки из виду или что? Вас отсекли?
– План был такой, что танки идут вперед, наводят шороху, привлекают к себе зараженных, или наоборот – распугивают… На тот момент мы еще не знали, как у них работает голова. Затем танки должны были поставить дымовую завесу, а мы под прикрытием ночи и дыма рассчитывали добраться до ближайшего дома, где забаррикадировались выжившие. От моста – всего триста метров по прямой, хотели пройти через сквер в обход…
– И что пошло не по плану?
– Зараженные видят в темноте. Не очень хорошо, но наши ПНВ всего лишь уравняли шансы, а мы рассчитывали на преимущество. Прошла стычка, мы перебили порядка сотни зараженных, но стало ясно, что их рядом много, очень много. К тому же идея отвлечь противника танками не сработала, напротив, танкисты налажали и уже нам пришлось выручать экипаж, свалившийся с моста, и это под огнем, хоть и неприцельным. В целом мы провели операцию с большим преимуществом, но эффект неожиданности себя исчерпал и мы отошли.
Тут заговорил офицер со шрамами:
– С этими тварями не все ладно… У них поведение того… Двойственное.
– Ну-ка, просветите меня? – заинтересовался я.
– Каждый отдельно – безмозглая тварь, даже и не верится, что когда-то это был разумный человек. Ну, по крайней мере те, что лезли на нас в ближний бой… Самые умные пользовались пожарным инструментом, палками и прочим подручным холодным оружием – и то, таких было мало. Но вот вся их масса в целом вела себя куда разумнее. Словно пчелиный рой, наделенный интеллектом. Я в коллективный разум не верю, но… Только вот никаких команд от них никто не слышал, одни завывания. Между тем, они не полезли под танки, а обошли их и пытались окружить нас.
– Понятно. И какие у вас дальше планы?
– Ну, мы собирались дождаться утра и при помощи дирижабля высадить снайперские команды на крыши по всему городу, а затем дирижаблем же разведать, где есть люди, и развозить им воду, еду и медикаменты…
– Лучше, чем ничего, но теперь тут есть мы, полковник.
Он тяжело вздохнул.
– У вас, вроде бы, полсотни курсантов, которые и близко не закончили обучение?
Я улыбнулся:
– У меня полсотни добровольцев. А сколько их у вас?
– Хороший ответ. Но нас и вас все равно слишком мало, чтобы вести войну с целым городом свихнувшихся нелюдей.
– А других вариантов нету, полковник. Говорят, ситуация, брошенная на самотек, имеет свойство развиваться от плохого к худшему. А если в деле замешаны эфириалы – меняйте «имеет свойство» на «обязательно будет». Вы же в курсе, что за этим ненатуральным бешенством стоят приблуды, да?
– На вводной прозвучало такое предположение.
– Это уже не предположение.
– У вас есть более надежные сведения?
Я пожал плечами:
– Признание одержимого, сделанное под прицелом стволов и фокусировочных жезлов, считается за более надежные сведения?
– Тваюжмать… – вполголоса процедил второй офицер.
– Да-да. Вот вам и ответ на теорию о коллективном разуме: контроль из Потусторонья. Так что времени у нас мало, как и у жителей города, что еще живы. Разумеется, я не предлагаю идти в последний бой со штыками наголо, ведь и Рим не один день строился. Давайте начнем с малого – выведем людей из той ближайшей «григошевки».
И по глазам полковника я прочитал ответ еще до того, как он сказал его вслух.
Город встретил нас противоестественной, могильной тишиной.
Смерть, что бушевала тут недавно, никуда не делась, она еще здесь, затаилась и молча ждет. И мы тоже молчим, стремительно продвигаясь дворами и согласовывая действия жестами. Кто кого перемолчит, перехитрит, подстережет и одолеет? Скоро станет ясно.