– Что ты ее трясешь, словно одеяло после ночевки в лесу?! – послышался намешливый голос Асимы. – Ей уже хорошо, поставь на землю.
– Ты вообще молчи, из-за тебя она чуть не умерла!
– Как бы не так! – возмутилась названная сестра Бирюка. – Ей на роду еще немало лет написано. А то, что сознание потеряла, так это с непривычки. Сила-то в ней копится нешуточная! Это похоже, будто кровь пустили. Дар ее только пробуждается, но, если выхода ему не давать, чужие жизни, а тем паче чужие смерти могут рассудок начисто сжечь. Так что спасибо еще скажи, что все так прошло.
Признаться, Лил было все равно, скажут ей спасибо или нет, но она вдруг поняла: ни односельчане, ни те, убитые в лесу, больше не тревожат ее. По своему желанию она могла видеть их почти так же, как видела прежде живыми. Конечно, ее угнетало, если появлявшиеся на зов родичи и односельчане жаловались на смертный холод и, не понимая, в чем подвох, старались прорвать незримую пелену, отделяющую мертвых от тех, кто остался дышать, но не хотел поделиться с ними теплом.
Она чувствовала, что может наконец заставить себя отодвинуть эти образы за пределы сознания, и это позволяло хоть ненадолго вздохнуть с облегчением. Ей вспоминался Видящий Путь. Он всегда молчал, глядел в неведомую даль, вел безмолвную беседу с теми, кто некогда полег в этих краях. Теперь Лилия хорошо понимала причину его безмолвия.
Пока они двигались к переправе, Лил было не по себе. Ей казалось, что все недавние видения – обман, что на самом деле ничего такого нет и в помине. Однако описанное ею устройство обнаружилось в том самом месте, которое она видела, находясь в забытьи. Правда, теперь и лес, и странная штуковина, поднимающая мост, сильно изменились: выросли деревья там, где была дорога, а вместо красного, вдавленного, точно от частых нажатий, кругляша теперь стоял обычный ворот, совсем как тот, каким поднимают ведро из колодца. Лешага с Бурым навалились на него, и мост неспешно, с тихим лязгом начал выходить из глубины.
Драконид рыскал по округе, чувствуя себя героем дня и заправским следопытом. И поиски его оказались успешными. Совсем неподалеку от переправы нашлись отпечатанные в засохшем после дождя грунте конские следы. Они тянулись цепочкой, по всему видать, не так давно здесь прошел небольшой отряд. Вероятно, тот самый, который отбил у него миномет, а затем напал на селение. Марат удовлетворенно заурчал, вспоминая, как задали они перцу этим негодяям, пытавшимся окружить Лешагу. И это только начало! Он хищно оскалился, представляя себе, как по ту сторону реки они внезапно атакуют людожогов, погонят их, точно стадо баранов на убой… Тут чешуйчатый с грустью подумал, что ему никогда в жизни не доводилось видеть стадо баранов. Должно быть, оно выглядело чрезвычайно внушительно. Каждый уважающий себя герой, наверное, гнал перед собой свое стадо. Он попытался вообразить себе эту впечатляющую картину, прикрыл глаза, и… видения будущего величия подхватили его на своих дремотных волнах.
От дивных образов его отвлекло хлопанье птичьих крыльев. Драконид распахнул круглые светящиеся глаза и увидел взлетающего над кустами голубя. Птица взмыла над верхушками окрестных деревьев и устремилась к реке.
«Да ведь это же!.. – Чешуйчатый нахмурился и оскалил клыки в недоброй гримасе. – Это почтовый голубь!» Он сорвал с плеча автомат и начал было выцеливать уносящуюся все дальше пернатую мишень. Нет! Он досадливо опустил автоматный ствол. Он не Лешага, чтобы попасть с первого выстрела, а палить без толку – значит спугнуть врага, раскрыть себя. Нет, так не пойдет. Коварного предателя надо поймать с поличным. Он затаился за кустами, стараясь ни движением, ни лишним вздохом не нарушить лесной тишины. Он где-то совсем рядом, иначе и быть не может. Горячий нрав побуждал к немедленному действию, но холодный рассудок парировал: Отчего же не может? Вполне может. И голубь ничем особенным не выделяется, таких в округе могут быть сотни, а то и тысячи».
Чешуйчатый лежал, затаившись, стараясь держать в поле зрения все вокруг, ничем не выдавая своего присутствия. Тот, кого он ждал, возник поблизости довольно скоро. Человек уходил быстро, словно торопился оказаться подальше отсюда. Пальцы драконида сами собой угрожающе сложились в кулаки.
– Тиль! – чуть слышно прошипел чешуйчатый. – Значит, Тимур был прав!
Глава 8
Арслан, сын Айшата, вождь Несокрушимых, приблизился к возвышению, где сидел ньок-тенгер, и замер, почтительно склонив голову.
– Твой человек передал, что Тимур прислал еще одну птицу.
– Это так, о властитель правоверных. Он пишет, что Лешага нашел переправу и теперь движется в сторону гор.
– Что ж, хорошая весть.
«Не мне судить», – чуть было не вырвалось у командира гвардии, но он сдержал себя.
– Тимур опасается, что в последний момент отступник пойдет на попятную, не решится поднять руку на отца.
– Он знает, что тогда я казню его жену и ублюдка, – досадливо скривился Эргез. – Не думаю, что он готов ими пожертвовать.
Арслану вспомнились занятия с мальчонкой. Тот бегал по лесу, то замедляя темп, то вновь разгоняясь, сколько хватало сил, огибая древесные стволы всегда с одной и той же стороны, как требовал учитель. «Так в незнакомом месте легче не сбиться с пути». Сейчас для него самого не сбиться с верной дороги – вопрос жизни.
Арслан никогда не имел своей женщины. Пленниц было много. Он выбирал их себе на ночь, иногда на две, иногда на неделю, затем, натешившись всласть, гнал прочь. Иногда – заскучав от их бессмысленного лепета, а порой опасаясь привязаться. «Женщина – отдохновение воина, – так учил Пророк. – Но слишком долгий отдых делает его слабым и отвлекает помыслы так же легко, как привлекает тело».
Почему-то, глядя на смышленого парнишку, Арслан иногда воображал его носителем своей крови. Он старался не показывать этого, был суров и требователен, но отдавал себе отчет, что все больше привязывается к мальчику.
Теперь, стоя перед властителем правоверных, он будто читал в мыслях хозяина запечатленную там готовность покарать отступника, если тот ослушается. Покарать не смертью – что в ней толку? Безглазая рано или поздно приходит за каждым.
Куда больнее гибель близких, особенно если страх за них ты постоянно несешь в себе и ничем не можешь им помочь. Жить, помня, что они умерли из-за тебя мучительной смертью, – что может быть страшнее?!
Именно это готовил Эргез отступнику Атилю. Именно это тревожило Победоносного Арслана. Он склонил голову: пусть явит милость Творец Предвечный, запечатает печатью молчания уста ньок-тенгера. Что делать, если он все же прикажет убить мальчишку и женщину? Но Эргез, похоже, не спешил оглашать свою волю, он ходил из угла в угол, словно чувствовал где-то рядом потаенную угрозу, искал ее и никак не мог найти. Наконец владыка остановился перед ним и с тихим шелестом потянул из ножен отточенный шамшир.
– Доставай-ка саблю.
С последним звуком его слов острое, словно бритва, лезвие скользнуло перед лицом закаленного воина. Не успей тот отпрянуть, легко мог бы лишиться кончика носа. Он знал эту манеру Эргеза предаваться размышлениям с клинком в руке. Строго говоря, наместник в былые годы перенял ее у самого Аттилы. Тот до глубокой старости любил позвенеть смертоносными клинками, испытывая судьбу и твердость собственной руки. Щедро напоенный кровью, древний клыч Арслана взметнулся крылом взлетающей птицы, защищая хозяина от близкой смерти.
Этот поединок вовсе не был игрой. Конечно, если бы Провидению угодно было направить хищную сталь на путь кровопролития, Арслану не довелось бы долго шагать этим путем. Посмей он хотя бы ранить преемника Пророка – не сносить ему головы. Но и то сказать, если вдруг Эргез почувствует, что ему поддаются, смерть наступит еще раньше.
Клинки звенели, встретясь, точно радостно сдвигаемые пиршественные чаши. Со стороны они казались блестящими струями холодного металла, быстро перетекающими сверху вниз, снизу вверх, слева направо и обратно. Острейшая сталь взвивалась и падала, обвивала тела в жадном порыве дотянуться и пролить, точно алое вино из кубка, горячую кровь. Наконец Арслан ошибся всего на миг, так что и увидеть это было невозможно – лишь почувствовать кончиками пальцев, касающихся рукояти. Опытный в смертельной игре, Эргез заставил его увидеть небывшее, поверить неясному образу и, конечно, обмануться, открыв голову для атаки. Шамшир ньок-тенгера замер у щеки предводителя Несокрушимых.
– Ты хорошо держался, – похвалил Эргез.
– Я сделал, что мог, – скупо ответил партнер, чуть склонив голову.
– Ты всегда делаешь, что можешь. – Рысьи глаза наследника Аттилы недобро блеснули. – Или больше? Мне сказали, ты взял стремянным никчемного сына отступника?
– Это так, мой повелитель.
– Зачем? Разве ему плохо живется с псами?
– Я не хотел утруждать слух моего господина своими резонами… – У Арслана перехватило дыхание от дурного предчувствия и чуть заметно дрогнули уголки рта. Но он недаром поднялся над лучшими воинами державы. Умение сохранять видимое спокойствие, даже когда сердце рвалось из груди, спасало жизнь не хуже стального панциря.
– Говори, я слушаю.
– Он не только сын Атиля, но и внук Шерхана. Убьет отступник своего отца или нет, все равно его участь предрешена. Даже если он выполнит приказ, немыслимо отдать трон султана тому, кто предал веру, предал тех, кому служил, тому, кто пролил кровь своего отца. Если даже сегодня он поклянется в верности, завтра клятва его будет стоить не больше, чем лесное эхо. Как только Атиль получит шанс поднять оружие против тебя, он непременно им воспользуется.
Эргез молча кивнул, соглашаясь и давая знак продолжать.
– Внук Шерхана почти не помнит отца, большую часть жизни он провел здесь, на псарне, и уже хорошо знает, как может быть плохо. Теперь же сможет узнать, что бывает по-другому. Как хороша жизнь тех, кто верен, тех, кто знает, что истина нерушима и никакие соблазны не в силах поколебать или изменить ее. Пусть теперь он растет преданным тебе воином. Потом же, если Атиль и впрямь уничтожит наместника Крыши Мира, тот, имя которому закон и справедливость, – он недвусмысленно поглядел на ньок-тенгера, – покарает отступника, но, воздавая должное, возведет на трон его потомка, говоря, что чужд мести и печется лишь о судьбе народа своего.