– Так самая лучшая ловля как раз ночью, – отозвался алахасец с непререкаемой уверенностью. – Рыба сейчас перед зимой жир нагуливает, можно впрок наловить и закоптить. А ну, поднимайтесь, лежебоки! Турай, сумку собери, Хальгунд – лесы… А где наша мастер меча?
– Дрыхнет мастер, – сказал Хальгунд, и Джиад под одеялом тихо понадеялась, что от нее отстанут, но Каррас был неумолим.
– Подъем! – раздалось над самым ухом. – Вставайте, госпожа! Это на море женщина к беде, а нам вы счастье принесете.
Тащиться ночью к озеру не хотелось совсем, но с предводителем не спорят, даже в мелочах. Особенно в мелочах. Джиад неохотно скинула одеяло, натянула поверх замшевые штаны, куртку и подхватила мешок с привадой: кусками зачервивевшего мяса, которые Каррас, оказывается, загодя развесил на солнышке.
– Значит, так, – провозгласил алахасец, оглядев будущих рыбаков. – Чтоб у вас были не такие кислые рожи, ловить будем на спор. Кто больше рыбы к утру поймает, тому… Кинжал свой подарю!
– Каршамский? – оживился чернявый Ласим, давно поглядывавший на клинок драгоценной выделки с умильной нежностью.
– Каршамский, – подтвердил наемник с бархатной ленцой в голосе, от которой у Джиад опять пробежали мурашки по спине. – Встречаемся здесь на рассвете, считаем по весу. Друг другу рыбу не пугать, так что кто какое место выбрал, там до утра и сидит.
– А привада? – азартно вопросил Турай, и Джиад улыбнулась про себя: битые жизнью наемники повелись, как дети, разве что хвосты не топорщили, будто петухи в курятнике.
– Приваду делим на всех, – разрешил Каррас. – Ну, и свою, кто захочет, берите, само собой.
Пока Хальгунд выгребал из котелка остатки каши, заявив, что на кашу лучше всего идет мурья – рыбка мелкая, но уловистая, а Турай бегал вокруг хижины, разрывая палые листья в поисках дождевых червей, Джиад обулась и вышла наружу.
Ловить рыбу она умела, но не особо любила, а повадки здешней и вовсе не знала, так что отобрать у Карраса кинжал ей точно не грозило. Мелькнула мысль плюнуть на затею Лилайна и остаться в уютной сторожке.
Но лес был дивно тих и как-то уютно ласков: после недавнего дождя снова потеплело, с деревьев еще не облетели последние листья, трепеща на ветру и словно шепча что-то, а в небе стояла круглая желтая луна, с одного бока закрытая кружевным, словно вырезанным из тонкого шелка и приклеенным облачком. И подумалось, что раз уж судьба закинула ее в эту шумную и дурашливую, но дружную компанию, отчего бы и не погреться немного у чужого огня? Рыбалка так рыбалка.
У озера все разбрелись в разные стороны, ступая как можно тише, чтоб не спугнуть добычу. Джиад села в первое попавшееся место, показавшееся уютнее прочих: у старого раскидистого дерева над самой водой, где узловатые выступающие корни и обвалившаяся под ними земля образовали удобное сиденье. Зевнув, подумала, что надо было прихватить одеяло, разложить его здесь и спать до утра, потом устыдилась: кинжал кинжалом, а рыбу-то зимой будут есть все вместе.
Так что она честно размотала выданную лесу, наживила ее куском мяса, сполоснув руки, закинула подальше, вспомнив, что где-то здесь должен быть омут, а свободный конец намотала на палец и приготовилась ждать.
Хруст веток за спиной заставил насторожиться. Сняв с руки лесу, она положила ладонь на рукоять ножа, но человек шел, не скрываясь, а остановившись шага за три, и вовсе окликнул:
– Госпожа страж…
Джиад обернулась, узнав голос и невольно насторожившись еще сильнее.
– Поговорить надо, – обыденно, спокойным тоном сказал подошедший Каррас, садясь рядом. – Простите, что помешал.
– Да ничего, – пожала она плечами, подтягивая к себе колени: от воды повеяло холодом. – Надо – говорите.
Они немного посидели молча, потом Каррас так же негромко и очень мягко спросил:
– Госпожа Джиад, я вас обидел чем-то? Смотрю, вы от меня подальше держитесь, в глаза не глядите и слова лишнего не вымолвите. Если что – скажите уж прямо.
– Нет, ничем, – шевельнула Джиад непослушными губами, с тоской думая, что зря не ушла сразу, как поняла свою дурость.
– Понятно, – вздохнул Каррас, теребя траву поднятой с земли веткой. – Значит, обидел все же. С парнями-то вроде неладов не было, я бы заметил, а вот сам…
– Да не обидел!
Джиад рывком вскочила, будто напряжение всех последних дней и ночей пружиной развернулось внутри. На сердце было погано: она понятия не имела, как сказать то, что сказать все-таки придется. Наверное, придется. Но… не сейчас. Только не сейчас. «А чего тянуть? – спросило примолкшее за последние дни благоразумие. – Лучше-то не будет».
И все-таки она шагнула от берега раз, другой, пока сильная рука не удержала ее за плечо. Стиснув зубы от этого простого прикосновения, залившего все тело кипятком, Джиад отдернулась, развернулась – и прижалась спиной к оказавшемуся сзади дереву. Каррас стоял в шаге перед ней, не дальше, светлые глаза по-звериному блестели в лунном свете, и давно пора было заподозрить неладное, но… так не хотелось. Кажется, сейчас она отдала бы что угодно, лишь бы поверить, что Лилайн не таков, как другие. Хотела поверить – и не могла. Слишком много боли и стыда накопилось в ней за эти недели, слишком глубоко она заползла в темную нору страха и недоверия, чтобы спрятать окровавленный комок, оставшийся от ее гордости.
И потом… это же был Лилайн. Тот, кто спас ее от загонщиков Торвальда и иреназе, не соблазнившись ни наградой двух королей, ни предложенным перстнем. Тот, кто привез ее сюда, не оскорбив ни словом, ни прикосновением. Тот, кто предложил ей кров и защиту. Неужели только для того, чтобы теперь потребовать за это плату?
Алестар с трудом разлепил глаза, прислушиваясь к разговору рядом. Он уже привык, что его считают беспамятным и ничего не слышащим, поэтому сразу закрыл тяжелые веки, потому что держать их поднятыми стоило сил, которых осталось совсем мало.
– Мы нашли ее, ваше величество, – раздался голос, который Алестар почему-то тихо ненавидел. – Двуногая сопротивлялась изо всех сил, ее душа выстроила вокруг себя такие стены, что мы никак не могли пробиться сквозь них и подцепить ее суть на крючок.
– А сейчас? Что-то изменилось?
– Да, – торжествующе подтвердил верховный жрец Троих. – Защита ослабла, в ней появилась брешь. Она пустила кого-то в свою душу, а мы можем проскользнуть следом. Брешь совсем слабая, но если она расширится, стена окончательно рухнет. Несколько дней, ваше величество. Еще несколько дней, и та, что вам нужна, приползет сама, умоляя взять ее обратно в море.
– Если это опасно… – начал отец, и Алестар рванулся из сонной дремы, лишь теперь осознав, кто должен приползти.
– Опасно? – в голосе жреца слышалось равнодушие, за которое Алестар немедленно захотел его убить. – О нет, не слишком. Болезненно, конечно, иначе просто не выйдет. Никто не в силах сопротивляться зову моря достаточно долго, чтобы ему всерьез повредило. С чего бы этой двуногой быть первой?
– Пусть так, – тяжело уронил отец, и Алестар почувствовал на лбу его руку. – Делайте все возможное, я надеюсь на вас. Руаль, а что слышно о том наемнике, что привез девушку в прошлый раз?
– Ничего, мой король, – отозвался советник, и Алестар смутно удивился, что теперь даже Королевские Советы проводятся у его постели. – Мы посылаем знаки каждый вечер, но он не откликается. Возможно, уехал далеко или погиб. Люди так ненадежны.
«Неправда, – сказал бы Алестар, если бы его губы и язык не превратились в комок запеченной внутренним жаром плоти. – Не все. Есть одна, она точно надежна, как ни один иреназе, потому что не умеет лгать и предавать. Зачем вы зовете ее? Почему не можете просто оставить в покое? Если она пустила кого-то в свою душу, это значит…»
О, как много это значило, и хорошего, и плохого, но Алестар не додумал тяжелые горькие мысли, потому что все снова закачалось и уплыло в забытье, а когда он очнулся в следующий раз, рядом была только Санлия, тихо перебирающая его волосы.
– Сан, – прошептал Алестар, растягивая губы в старательной улыбке. – Как хорошо… Я скучал.
– Мой принц! – встрепенулась Санлия, вглядываясь в его лицо с жалостью, которая раньше непременно взбесила бы Алестара до последней чешуйки, но теперь ему было почти все равно. – Вы чего-нибудь хотите? Дать вам тинкалы? Или целителя позвать?
– Не надо… ничего. Посиди со мной, Сан, – попросил Алестар, чувствуя, как боль и жар отступают, не до конца, но достаточно, чтобы голова не раскалывалась от самых простых мыслей. – Знаешь, я говорил с отцом. Когда все закончится… ты будешь свободна и богата.
– Это неважно, мой принц, – улыбнулась Санлия так же старательно, как до этого сам Алестар. – Вы скоро будете здоровы и сами обо мне позаботитесь. Все неважно, кроме вас.
Алестар молча закрыл глаза, устав даже от этих нескольких слов. Санлия сидела рядом, и казалось, что ее пальцы, гладящие волосы Алестара, плетут над ним сеть спокойствия и нежного, милосердного забвения. Это было совсем не то, что нужно, но лучше, чем ничего, и он снова уплыл в сон. В этом сне Джиад опять сидела у костра, только костер прятался в каменном гнезде у деревянной стены, а в руках у Джиад была большая птица, и блестящие темные перья летели вниз, на пол, от быстрых движений ловких пальцев.
А потом Алестар увидел черноволосого смуглого человека в странной короткой тунике темно-синего цвета, заправленной в человеческую одежду для ног – штаны вроде… Подойдя к Джиад, черноволосый, то ли пронзительным взглядом, то ли горбинкой носа сам напоминающий хищную птицу, протянул руки к огню, потом обернулся и что-то сказал. Джиад подняла к нему лицо, улыбнулась, отвечая. Алестар первый раз видел у нее такую улыбку – легкую и светлую, как серебристая рябь на волнах в ясный день. И если бы мог, заплакал бы, наплевав на гордость, потому что ради такой улыбки стоило жить – только не ему.
Глава 22Здесь и сейчас
В чернильной глубине озера шагах в пяти от них плеснула крупная рыба, и Джиад некстати подумалось, что затеянная Каррасом рыбалка непременно удастся.