– Вернемся назад, – попросила она, сглатывая тягучую слюну пересохшим ртом.
– Уверена? – хрипло спросил наемник, обнимая именно так, как мечталось несколько минут – и целую вечность – назад. – Я ведь не каменный…
– Теперь – да, уверена, – улыбнулась Джиад, подхватывая стянутые, скомканные на щиколотках штаны и возвращая их на законное место. – Что ж ты раньше не…
Она запнулась, и Лилайн хмыкнул, помогая застегнуть пояс, так что их пальцы встретились и переплелись:
– Тебе и так досталось, а тут еще я. Ты же гордая. Или ушла бы, или посчитала бы себя обязанной. Что, не так?
– Так, – тихо согласилась Джиад, борясь с желанием прижаться всем телом и удивляясь, как хорошо алахасец успел ее узнать. – Я не гордая, я просто дура. Или пойдем, или давай здесь – как хочешь.
Жадно проведя по ее спине ладонями, Каррас опять стиснул Джиад в объятиях, нежно коснулся губами щеки, потом с явным сожалением оторвался, проговорив:
– Нет уж, давай в тепло. Зря, что ли, я всех выпроваживал? Не хочу наспех, да и ты замерзнешь.
И больше до самой сторожки они не сказали ни слова.
Ночной лес остался позади, за бревенчатыми стенами и плотно закрытыми ставнями. Шелестел что-то, стучал по ставне веткой, но никто из них двоих уже не слушал. Каррас предусмотрительно накинул изнутри тяжелый засов, прежде чем повернуться к торопливо тянущей с себя куртку Джиад. Подошел, перехватил ее ладони, поднес к глазам и по очереди поцеловал каждую. С той же властной низкой хрипотцой проговорил:
– Оставь. Я сам.
Джиад скинула сапоги, чтобы можно было снять штаны, покорно замерла под раздевающими руками, только поворачиваясь, чтобы Лилайну было удобнее. Теперь уже Лилайну…
– А ты? – потянулась в ответ к наемнику, и он улыбнулся, позволяя то же самое, пока оба не остались обнаженными.
– Значит, на рыбалку всех отправил? – насмешливо спросила Джиад, любуясь золотящимся в свете догорающего очага телом алахасца. – А если вернется кто?
– Как вернется, так и погулять пойдет, – вроде в шутку, а вроде и всерьез ответил Лилайн, шагая вперед, кладя обжигающие ладони на плечи Джиад и медленно ведя ими вниз, будто обрисовывая тело.
– Да, – выдохнула Джиад, нежась в горячих ласковых руках и чувствуя, как возбуждение возвращается уже по-настоящему, надолго. – Давай уже… Хочу!
– Тогда иди ко мне, – растянул губы в хищной улыбке Каррас, глядя на нее с жадным восхищением. – Сюда…
Джиад послушно шагнула к лежанке, откровенно наслаждаясь тем, что можно отдаться на волю того, кто знает, что и как делать в постели. Слишком многие, желая быть с ней – открыто или украдкой, – предпочитали принимать ласки, а не дарить их. Каррас был другим: в нем чувствовалась спокойная уверенная властность вожака, силе которого сдаться не стыдно и до сладкой жути приятно. Редкая удача – и как раз то, что ей нужно сейчас.
– Ох, какая же ты-ы… – упоенно протянул Каррас, опять оглаживая ее всю взглядом: от загоревшихся щек до узких ступней.
Джиад, облизнув губы, встретила взгляд наемника своим, подтверждая всем существом, что хочет не меньше.
– Быстрее, – попросила снова, опускаясь на лежанку. – Ну, что тянешь?
– Вот потому и тяну, – шепнул ей Каррас на ухо, прижимаясь сбоку и гладя грудь, – что слишком долго ждал. Теперь ты моя…
Настойчивым мягким движением раздвинув ее ноги, он согнул их в коленях. Провел языком по ложбинке между холмиками груди, по очереди облизал торчащие соски, задержавшись на каждом. Джиад всхлипнула, сильнее раздвигая колени и ерзая на одеяле, понимая, как развратно и беспомощно выглядит, и чувствуя, что от этого все еще слаще и острее.
– Ты меня с ума сводишь, – хрипло сказал Каррас, возвращаясь наверх и заглядывая ей в лицо. – Девочка моя, золотая… Нет, золото – оно мягкое. А ты – как твои клинки: гибкая, холодная, тронь – порежешься. Теперь буду греть, пока не расплавишься…
Он медленно гладил от основания шеи до чувствительного местечка под коленями, ухитряясь доставать повсюду, и упоительная дрожь накатывала вслед за его ладонями, так что Джиад, извиваясь и тяжело дыша, совершенно потерялась в этом горячечном тумане.
– Хорошая моя, – снова проговорил Каррас, проведя ладонью по ее животу. – Можно?
– Да, – простонала Джиад. – Давай же! Лилайн…
И выгнулась навстречу долгожданной тяжести, снова обнимая руками и ногами, прижимаясь, раскрываясь навстречу. Она и сама не осознавала, как истосковалось тело по этой медленной тягучей силе слияния, как сладко отдаются во всем существе мерные долгие толчки. Каррас был очень осторожен, пока не убедился, что все действительно хорошо, он был даже осторожнее, чем сама Джиад, откровенно и бесстыдно подающаяся к нему, позволяя брать себя до самого конца, упиваясь каждым движением, прикосновением, вздохом…
Потом они лежали, обнявшись, и Джиад, блаженно закрыв глаза, чувствовала нежные, едва уловимые касания губ Карраса на своем лице, шее, мочке уха.
– Не жалеешь? – голосом сытого разомлевшего кота, умей коты говорить, спросил наемник.
Джиад вздохнула, прижимаясь теснее, проговорила:
– Жалею. Что раньше не позвала. Лил, как ты говоришь, дело прошлое… Для кого ты меня все-таки искал? Для Торвальда или иреназе?
– Ни для кого, – ладонь Карраса гладила ее волосы, перебирая изрядно отросшие пряди, спадающие теперь до самых плеч. – Просто услышал, что тебя ищут, и сорвался в Адорвейн. Парням сказал, что за наградой охотимся, а сам все не мог забыть, какая ты… За тот, первый раз, прости.
– Ладно, что уж, – помолчав, ответила Джиад. – И правда, дело прошлое, а мы – здесь и сейчас.
Тепло его обнаженного тела обволакивало и нежило, и впервые с того поганого вечера, когда Торвальд послал ее в таверну, Джиад почувствовала, что совершенно, полностью согрелась. Не столько телом, сколько душой. Каррас ничего не обещал, не клялся в любви, и это было самым лучшим и правильным, что он мог сделать. Просто он был рядом: готовый прикрыть спину в бою и поделиться одним на двоих плащом, спокойный, щедрый на ласку и понимающий, что, когда придет время уходить, Джиад придется уйти. Он был как утоляющее боль зелье, как надежный клинок и теплый мех – а большего Джиад и не хотела.
И поэтому она задремала, отдавшись касаниям рук, продолжающих гладить ее спину, плечи, волосы…
– Вот это да! – раздался сверху отвратительно громогласный бас Хальгунда, и Джиад напряглась всем телом, проснувшись мгновенно и сразу, как по тревоге. – Похоже, мы не ту рыбку ловили. У Лилайна улов покрупнее нашего будет.
Тяжелая ладонь Карраса придавила Джиад к постели мягко, но властно, не давая повернуться.
– Не голоси, Халь, – спокойно сказал алахасец. – И кто больше наловил?
– Дык это… – растерянно отозвался Ласим. – Ну я… А вы тут это, значит…
– А мы – это, – равнодушно, но очень увесисто уронил Каррас. – Ты выиграл? Молодец. Кинжал с меня, как обещал.
– Ага… – протянул Ласим, все еще пытаясь что-то сказать, но Каррас крепче обнял Джиад, окончательно подтверждая своим людям только что увиденное, и попросил тоном, от которого даже ей захотелось вскочить и броситься выполнять:
– Хальгунд, вино на огонь поставь. И помолчи чуток, а то у тебя язык впереди мыслей скачет. Турай, рыбу пока в сенях повесь, днем коптильню наладим. Много наловили-то?
– Ну… шухраев две дюжины, – отозвался тихоня Мулир во всеобщем молчании. – Хальгунд пару корсил вытащил и Ласим еще три. А мурья… ее и не считали, на вес прикинули.
– Я ж говорил, ночью самая рыбалка, – усмехнулся Каррас. – Ну ладно, можете сказать что собирались, пока языки от нетерпения не облезли. Только мне, а не ей, понятно?
Наступила тишина. Вывернувшись из-под ладони Карраса, Джиад села, не то что бы прикрываясь одеялом, однако и не позволяя ему сползти с обнаженного тела. Глянула на четверых мужчин, с которыми успела разделить и кров, и хлеб, и честный бой, без вызова, но твердо. Кто-то вильнул взглядом, кто-то смотрел удивленно, но вот взгляды скрестились на Каррасе и один за другим опустились вниз, как у волков перед вожаком.
– Ну, дык это… – ухмыльнулся Хальгунд во всеобщем молчании. – Нам-то что? Ты ее привел, тебе и решать, как у вас будет. Опять же, как пойдем в деревню солнцеворот праздновать, нам больше девок достанется, а то вечно они на твои наглые голубые глазюки кидаются, как рыба на приваду.
– Да хоть всех забирайте, – рассмеялся Каррас с легкостью, которой Джиад отчаянно позавидовала.
В клетке у стены тревожно метался салру. За последнюю дюжину дней он славно подрос, а раны давно зажили, так что малька, конечно, пора было выпускать. Алестар с трудом вдохнул противно теплую воду, привычно пережидая всплеск боли в измученном теле, выдохнул и подумал, что сделать это надо сейчас, пока он еще может попросить отца. А то ведь потом про его просьбу насчет малька могут и забыть. Или посчитать бредом. Давно стоило, но он все медлил, словно любопытный и игривый рыбеныш был последним, что связывало с Джиад.
На мгновение мелькнула трусливо-подленькая мысль, что Джиад может вот-вот появиться, не зря же отец так рьяно добивается этого, но Алестар в который раз запретил себе даже надеяться. По своей воле жрица-воин не вернется, а мечтать, что ее снова украдут, – не ради этого Алестар ее отпускал. И как же хорошо, что Джиад до сих пор сопротивляется призыву! Еще немного… пусть еще немного продержится – и ее просто отпустят за ненадобностью. Не для чего будет звать.
Алестар повернулся на спину, устало глядя в потолок. Боль за последние дни и ночи стала не то чтобы терпимей, просто у него больше не было сил ей сопротивляться. Хотелось, чтобы все закончилось быстрее, и он почти злился на целителей и жрецов, пробующих все новые и новые снадобья, которые приходилось пить ради отца. Нет, если бы он мог поверить, что выживет, тогда конечно! Жить хотелось. До отчаянной режущей тоски хотелось еще хоть раз проплыть по Акаланте, выпить горячей пряной тинкалы у торговцев возле арены, поохотиться на салту… Да хоть бы таблички с налоговыми записями перебрать! То, что раньше казалось скучным, сейчас выглядело пределом мечтаний, потому что было жизнью. Настоящей, текущей мимо, как теплая струя воды от донного источника. Жить…