ической «Коалиции реформ». Увидев меня, он, казалось, даже побледнел:
— Ты что тут делаешь?
Ну не объяснять же ему, что жду пропуска. Проза жизни!
— Да вот, иду наводить порядок.
По тому, как осторожный Евгений быстро со мной распрощался, я понял, что ответил правильно. Не удивился в последующие годы слухам, что Бабурин пытался захватить Министерство безопасности.
Когда мы с И.В. Федосеевым, возглавлявшим до избрания Иркутское Управление КГБ СССР, вошли в кабинет министра безопасности, министр, Н.М. Голушко, уже предусмотрительно вышел через другую дверь. В кабинете нас ждали несколько членов Коллегии.
В течение всего разговора ходил по кабинету из угла в угол только назначенный первым заместителем министра С.В. Степашин. Остальные сидели за столом, предложили присесть и нам. Я сразу приступил к делу:
— Товарищи генералы, в стране происходит государственный переворот. Нет необходимости Вам рассказывать, что противоправно отменив Конституцию, заявив о роспуске парламента, Б.Н. Ельцин совершил преступление. А потому обоснованно, в порядке, предусмотренном Конституцией, он отрешен от должности. Намерено ли Министерство безопасности защищать Конституцию и конституционный строй?
Волнующийся почему-то больше всех заместитель министра, генерал-полковник В.А. Фролов тут же нервно ответил:
— По новой редакции закона о государственной безопасности у нас нет обязанности защищать Конституцию!
Мы даже остолбенели! А В. Фролов торопливо продолжал:
— И вообще, немедленно прекратите вторгаться на наши режимные объекты! Мы вне политики! Немедленно верните нам изъятое на нашем объекте оружие.
И.В. Федосеев пояснил мне, что такой инцидент сегодня был, но оружие уже должно возвращаться, по крайней мере, решение об этом принято назначенным Руцким новым министром внутренних дел Ю. Трушиным.
Обсуждение проходило нервозно, тем более, что пришло сообщение о перестрелке в районе телецентра в Останкино. Я пытался настаивать:
— Уже начались какие-то перестрелки! Нельзя, чтобы Москва стала полем боев. Надо всех останавливать. Государственный переворот должен быть остановлен!
Собеседники же твердили:
— Мы вне политики! Органы вне политики! Главное, пусть ваши отряды не трогают наших объектов, а мы будем держать нейтралитет.
С.В. Степашин продолжал угрюмо ходить по кабинету, А.В. Фролов нервничал, другой заместитель министра, генерал-полковник А.Е. Сафонов, один из самых мужественных людей, из тех, кого я знаю, тоскливо прятал глаза. Горько поерничав на счет позиции невмешательства органов безопасности при проходящем военном мятеже отрешенного от власти президента, я откланялся. И.В. Федосеев сказал, что ненадолго задержится у коллег.
Вышел на улицу. Тишина, стоявшая в городе, не успокаивала.
Что делать? Как обеспечить соблюдение Конституции и российских законов? Говорю терпеливо ожидающему моего решения А. Суслову:
— Мы сделали еще не все, что можем. Едем в Генеральный штаб!
У меня еще оставалась слабая надежда на поддержку земляка, начальника Генерального штаба генерала армии М.П. Колесникова.
Мы подъехали к хорошо знакомому всем зданию Генерального штаба в полной темноте со стороны выхода из метро «Арбатская» и были сразу остановлены серьезно вооруженным патрулем. Вдоль всего здания стояли бронетранспортеры, на броне которых тихо сидели солдаты.
Посмотрев мое депутатское удостоверение, вызванный патрульными старший офицер коротко спросил:
— Вы к кому?
— К начальнику Генерального штаба.
Тот что-то доложил по рации, выслушал ответ и махнул рукой патрульным:
— Проводите народного депутата. Только одного!
Пояснил:
— Нужно пройти на ту сторону. У нас на вход работает только второй подъезд.
Мы двинулись вокруг здания, как вдруг меня окликнул молоденький солдат с крайнего бронетранспортера. Выяснилось, что он омич и помнит, как меня в Омске избирали депутатом:
— Сергей Николаевич, что здесь происходит? Нас экстренно подняли, выдали оружие. И никто ничего не объясняет.
— Помни, земляк, одно: ни при каких условиях не стреляй в людей. Надеюсь, что все обойдется, но помни — ни при каких условиях!
Мы повернули за угол, и я неожиданно увидел стоящую у второго подъезда молчаливую толпу молодых мужиков, одетых в темные гражданские костюмы и куртки. Их было сотни полторы. Они были явно удивлены моим появлением, узнали. Их любопытство сдержали два патрульных автоматчика, которых они приняли за мою охрану.
Подойдя к двери подъезда, я стал в нее стучать. Тишина.
В этот момент показался кортеж черных правительственных машин, которые через открывшиеся ворота стали въезжать во внутренний двор штаба.
— Ельцин! Ельцин приехал! — зашептались загадочные парни.
Я понял, что опоздал. Конечно, еще можно было прорываться к Колесникову, но встречаться все равно пришлось бы с охраной Б. Ельцина. Останавливала не угроза ареста, а то, что мое исчезновение из осажденного Дома Советов может быть воспринято как дезертирство. Вот уж этого я не хотел никак! Пора было выбираться, пока молодчики в черном не сообразили, что у меня не охрана, а конвой.
Развернувшись к патрулю, уверенным голосом скомандовал:
— Идем обратно!
К счастью, солдатам компания штатских мужиков тоже не нравилась, они четко развернулись, пропустили меня вперед, и проводили до машины.
Через десять минут я был в здании на Красной Пресне. Вернувшийся из Останкино генерал-полковник А. Макашов, которого я считаю военным профессионалам высочайшего уровня, был угрюм и немногословен:
— Все очень плохо!
Ельцин и его команда буквально сфабриковали трагедию в Останкино, чтобы получить повод расправиться со Съездом и Верховным Советом. Сегодня мы уже достоверно знаем, что не было выстрела из гранатомета со стороны прибывших к зданию сторонников парламента, которым был убит солдат «Вымпела», после чего А. Макашова и его спутников стали расстреливать из всех видов оружия. Но и тогда, в 1993 году, работавший на радио «Свобода» Андрей Бабицкий, находясь в прямом эфире, закричал:
— Выстрел! Первый выстрел изнутри здания!
Ведущий из студии, очевидно человек более мудрый и опытный, да и знавший об анафеме, провозглашенной Патриархом в адрес тех, кто первым прольет кровь, твердым голосом попытался исправить ситуацию:
— Андрей, уточните, откуда прозвучал первый выстрел.
Бабицкий упорствовал:
— Из здания! Первый выстрел прозвучал из здания!
Стоит ли удивляться, что сразу после событий А. Бабицкий перестал работать на радио «Свобода».
Охранявший Верховный Совет народ после радостного митинга днем под впечатлением победы разошелся, и у костров на ночь остались считанные единицы.
Начиналась последняя ночь первого российского парламента.
А утром начался вооруженный мятеж отрешенного от должности Президента.
Число погибших… Правду о количестве погибших, боюсь, мы не узнаем никогда. Бывший генеральный прокурор В.Г. Степанков через несколько лет после событий в разговоре со мной подтвердил, что прокуратура вошла в сгоревшее здание Верховного Совета только через сутки, после того как оттуда официально вывели его защитников. А ведь в здании еще оставались люди! Что в эти сутки было с ними — покрыто мраком. О насилиях, сопровождавших мародерство победителей, официальная история также умалчивает. Сутки ушли на заметание следов.
Трупы на стадионе были. Баржа с телами погибших была. Одна, как минимум.
Была и «третья сила», стрелявшая и в спины отказывавшихся штурмовать офицеров «Альфы», и в защитников Дома Советов. Был и приказ, полученный двумя тысячами окруживших Дом Советов солдат: стрелять на поражение по каждому, кто находится в здании. Слава Богу, солдатами в тот момент были недавние школьники, воспитанные советскими учителями.
Ошибок осенью 1993 года со стороны Верховного Совета и его сторонников было много. Вспомнить ту же нелепую дружескую публикацию в газете «День».
В номере, посвященном начавшемуся после издания указа № 1400 противостоянию российского парламента и российского Президента, А.А. Проханов опубликовал блестящую статью Э. Лимонова «Мятежный Белый дом». Статья дружеская, статья в поддержку, статья талантливая! Но склонность и А. Проханова, и Э. Лимонова к поэтическим аллегориям сыграла на этот раз с нами злую шутку.
Главное, что доказывали мы все — и Съезд народных депутатов, и Конституционный суд России, и советы народных депутатов в регионах — то, что переворот совершает президент Б. Ельцин, — перечеркнули друзья, назвав из любви к Лермонтову мятежниками нас. Мы — мятежники?! Российский парламент — мятежник?! Вот и доказывай иное.
Политический и психологический ущерб был огромен.
А затянувшаяся неопределенность в отношении Правительства В. Черномырдина? Надо было либо сразу попытаться перетащить хотя бы часть министров на свою сторону, либо сразу формировать новое. Решительности хватило только на назначение и.о. силовых министров, и эта половинчатость была губительна: вновь назначенные министры остались в здании парламента, не появившись в своих министерствах, а всем остальным министрам так и не гарантировали, остаются они, либо доверия лишены.
19 февраля 1994 года, на одном из первых заседаний впервые избранной Государственной Думы, я внес официальное предложение о создании комиссии по расследованию событий в Москве в сентябре-октябре 1993 года. Решение вскоре было принято, но затем отменено в связи с принятием постановления о политической и экономической амнистии. Комиссия смогла заработать только в конце 90-х годов, но работа ею не завершена до сих пор.
Вспоминая, как закончили свое существование Съезд народных депутатов и Верховный Совет Российской Федерации, заложившие основу той России, в которой мы сегодня живем, я думаю и об их роковых ошибках. Может быть, поэтому я оцениваю финал нашей работы по принципу: