— Тихо, — велел он. Всунул отмычку в скважину, повернул, но ничего не произошло. Качая головой, Майкл вынул ее и положил обратно в карман.
— Кто-нибудь навещает его, заботится о нем?
— Никто, — ответила она. — За квартиру платит архиепископат Нью-Йорка — вот все, что я знаю.
Майкл кивнул и повел ее по направлению к лестнице. Они принялись медленно спускаться в окружении таинственных безмолвных квартир, взявшись за руки, не отрывая взгляда от ступеней, ожидая, что вот-вот в гнетущей тишине раздадутся чьи-то шаги.
Элисон отдала дань традиционным ритуалам, заведенным несколько недель назад. Остановилась напротив двери квартиры 4-А, со страхом, глядя на нее, и быстро добежала до безопасной лестницы, ведущей на третий этаж. Квартира 2-А. Она поколебалась прежде, чем двинуться дальше, в ужасе, что в любой момент могут появиться лесбиянки. Но с ней был Майкл. Сейчас ничего случиться не может, независимо от того, замешан он во всем этом или нет. Так что колебания ее длились мгновения, и она продолжала спускаться по лестнице. Перед тем как ступить на кафельный пол вестибюля, Элисон остановилась и по привычке проверила крепость перил.
На улице Майкл достал из кармана белый носовой платок с монограммой и высморкался.
— Возвращайся ко мне домой и жди, — велел он. — Попробую перевести это. — Он помахал в воздухе листочком, на который она переписала буквы из книги. — Затем постараюсь разыскать мисс Логан и домовладельца.
— Почему бы мне не пойти с тобой?
Он покачал головой.
— Отдохни. Я скоро вернусь, сразу, как покончу с делами.
Он ласково потрепал ее по щеке. Она не откликнулась.
— Давай я поймаю тебе такси.
Они подошли к краю тротуара и через несколько минут остановили машину. Майкл поцеловал Элисон в щеку и распахнул дверцу.
— 71-я улица, дом 17.
Водитель кивнул. Такси тронулось с места.
Элисон следила, как фигура Майкла исчезает вдали. Прищурившись, она задрала голову, глядя на окна пятого этажа. Без сомнения, там что-то было. Силуэт. Старый священник. Он сидел точно так же, как и… Элисон не знала, как долго он так сидел. Отец Мэтью Галлиран. Какое-то отношение к происходящим в доме событиям он, без сомнения, имеет. Но вот какое? Элисон продолжала смотреть в окно, и вдруг что-то сверкнуло в лучах солнца, какой-то металлический предмет. Но лишь на одно мгновение.
Такси завернуло за угол.
20
Путь до Колумбийского университета был недолог. Майкл расплатился с водителем и прошел через главные ворота в университетский городок. Сверившись с листочком бумаги, он повернул налево, к той стороне прямоугольного двора, которая не прилегала к Бродвею, и двинулся по направлению к большому зданию, выходившему на Амстердам-Авеню. Он вошел внутрь и остановился перед застекленным списком, над которым было начертано название факультета: «Литература и иностранные языки». Майкл вновь заглянул в свой листочек и отыскал в списке преподавателей имя: Грегор Рудзински. Оно было почти в самом конце. Скорее всего поляк. Адъюнкт-профессор.
Он поднялся по лестнице, нашел 217-ю аудиторию, открыл старинную дверь и очутился в небольшой полутемной комнате.
За письменным столом сидел неряшливо одетый человек лет тридцати. По виду — типичный профессор, какими их изображают в кинофильмах.
— Войдите, — сказал Рудзински.
— Спасибо, — ответил Майкл, присаживаясь.
— Судя по всему, вы тот самый джентльмен, что мне звонил.
— Да.
— Очень интересно.
— Что именно?
— Вы. У меня есть одно хобби, в котором я стал уже п рофессионалом.
— И что это за хобби?
— Пытаюсь по голосу определить внешность человека. Вы именно такой, каким я вас себе представлял, просто удивительно, даже одеты так, как я думал. Но… — он замолчал.
— Но?..
— По вашему лицу я вижу, что дело, с которым вы пришли ко мне, не терпит отлагательств. По телефону я этого не услышал. Вот что странно.
— Вы так уверены в серьезности моей просьбы? — Спросил Майкл, потрясенный проницательностью Руд- зински.
— Да, — с важностью ответил тот.
— А что еще вы можете увидеть?
Рудзински улыбнулся.
— Хотите чаю? Он почти готов. — Он повернулся на вращающемся кресле и потянулся за чайником.
— Нет, спасибо, — отказался Майкл.
— Вы обязательно должны попробовать. Это очень редкий сорт, с юга Китая. Исключительный вкус и аромат. Точно не хотите попробовать?
— Я никогда не был большим любителем чая. Тем не менее спасибо.
Рудзински кивнул головой на чайник:
— Но вы не возражаете, если я?..
— Что вы! — воскликнул Майкл, изумившись, что человек спрашивает разрешения попить чаю в собственном кабинете. Хотя эти европейцы помешаны на правилах хорошего тона. Интересно, что бы он стал делать, если бы Майкл возражал?
Рудзински осторожно наливал чай через ситечко.
— Насколько больше хлопот, чем с самоваром, — заявил он, поднимая дымящуюся чашку. — Восхитительно. Что-то есть в этом чае, что успокаивает нервы и проясняет ум. — Он поставил чашку на стол, достал пачку «Пэлл-Мэлла» и предложил Майклу. — Курите.
— Нет, спасибо, я не курю.
— Вообще не имеете вредных привычек?
— Не совсем так. Я просто не курю.
Рудзински повертел в руках наполовину пустую красную пачку и отшвырнул ее в сторону. Раскрыл ящик стола, вытащил оттуда ручной работы трубку, набил ее, поджег и откинулся в кресле.
— Так что я могу для вас сделать? Вы, помнится, говорили что-то о переводе.
— И вы сказали, что сможете его выполнить.
— Да, если я правильно вас понял. Можно взглянуть?
Майкл залез в карман и извлек изрядно помятый листок бумаги, на который Элисон переписала буквы Положил Его на стол, разгладил ладонью и передал сгоравшему от любопытства профессору. Тот подвинул по< ближе лампу и пробежал текст глазами.
— Очень интересно. Форма ранней латыни, употреблявшаяся за 300–400 лет до правления Цезарей. Ее можно обнаружить лишь в очень древних рукописях.
«Откуда Элисон выкопала это?» — изумился про себя Майкл, а вслух спросил:
— Вы сможете перевести это?
Рудзински явно оскорбился и с возмущением ответил:
— Естественно. По сравнению с другими древними языками и диалектами это довольно просто. На самом деле, если у вас найдется несколько свободных минут, я могу сделать это прямо сейчас. Это недолго.
— Я располагаю вечностью.
Рудзински извлек из ящика стола желтый блокнот, отточил карандаш и с энтузиазмом принялся за работу. Внимание его было абсолютным, он склонялся над столом, словно близорукий монах над священными текстами, глаза его находились в шести-семи дюймах от бумаги, рука с карандашом зависла наготове. Эта скрупулезность вселила в Майкла уверенность, что профессор сделает все возможное, чтобы перевод был как можно более точным. Несколько раз ученый вычеркивал какое- то слово или фразу, вновь перечитывал написанное и подбирал более подходящий английский эквивалент. Каждый раз он бормотал: «Нет, нет, неверно», — а после раздумий восклицал: «Вот так лучше! Гораздо лучше!»
Вся работа заняла у него около десяти минут, в течение которых Майкл неспокойно ерзал на стуле, разглядывая корешки книг, которых не то что не читал, но даже и не знал об их существовании, чиркая что-то на листке бумаги, который выдал ему Рудзински, заметив, что он рисует на столе.
— Готово? — спросил Майкл через некоторое время.
— Да, еще одно слово… д^маю, вот так… и все! Остальное является повторением первого куска.
Майкл в нетерпении подался вперед. Рудзински зачитал:
«Судьбою предначертано тебе блаженный край сей неустанно охранять От Зла вторженья или приближенья».
— Это все? — спросил Майкл.
— Да, — отвечал профессор.
— Но страница была…
Рудзински перебил его:
— Фраза повторяется пять раз.
— Понятно. — Майкл кивнул. — «Блаженный край», — задумчиво повторил он.
Рудзински начал прибираться на столе.
— Что это означает? — спросил Майкл.
— Не знаю, — пожал плечами профессор. А помолчав, добавил — Но меня не оставляет ощущение, что это мне знакомо.
— Да?
— Возможно, это отрывок из какого-то литературного произведения, по крайней мере так говорит мой внутренний голос.
— Из какого произведения?
— Вот этого не могу вам сказать. Я лингвист, а не историк и не литературовед.
— Спросите у внутреннего голоса.
— У американцев своеобразное чувство юмора, — заметил Рудзински без тени улыбки на лице. — По правде говоря, я читаю крайне мало из того, что написано не на латыни, древнегреческом, древнееврейском или китайском. А этот отрывок явно взят не из произведения, с которым я хорошо знаком.
— А кто может это знать? Кто-нибудь с факультета литературы?
— Может быть. Но скорей всего вы там сейчас никого не застанете: пятница. Подождите минутку. — Он заглянул в список. — Мистер Шеффер или мистер Паулсон могут быть в курсе. — Он повернулся и взял телефонную трубку. Набрал номер, подождал немного, набрал еще раз, снова подождал, затем повесил трубку, убедившись, что нужного человека на месте нет. Снова заглянул в список и набрал другой номер. Там тоже никого не оказалось.
Майкл встал и принялся шагать по комнате.
— Откуда вы взяли этот текст? — поинтересовался профессор.
— Откуда? Из одной старой книги.
— Можно взглянуть?
— У меня нет ее с собой.
— Жаль. Это могло бы пригодиться. А почему бы нам не поступить так? Оставьте перевод у меня до понедельника, а я поговорю с кем-нибудь, кто сможет определить, откуда взят отрывок, если это действительно кусочек какого-либо литературного произведения. И я вам позвоню.
Майкл кивнул. Выбора у него не было, хотя перспектива ждать ответа до понедельника не особенно ему улыбалась.
— А вы не знаете, у кого еще можно было бы спросить? Это очень важно.
Профессор покачал головой.
— К сожалению, нет.
Майкл взял перевод и переписал его. Затем сложил листок втрое и вместе с оригиналом положил в карман.