— Ладно, — выдержав паузу в пару томительных минут, сказал Настоятель. — Дам вам еще один шанс. Последний. Курсанты Скворцов и Вострикова, вы настаиваете на своем отказе подчиняться Яркутину?
— Так точно, господин Настоятель, — в унисон ответила побледневшая до состояния белил парочка.
— Епитимия в шестьдесят плетей каждому за бунт против командира. То же самое наказание и для курсантов Тецудо, Кацуны, Вакаси и Накады. Приказываю вам посетить сегодня в девятнадцать ровно дисциплинарный корпус. Есть еще желающие выйти из своего взвода? — вкрадчиво спросил Элм, но ответом ему была тишина.
— Тогда на этом закончим. Вы вшестером можете организовать новый взвод. Скворцов и Вострикова, вы хотели к японцам — идите к ним. Тецудо, ты командир вновь образованного четвертого взвода. Свободный корпус в скиту имеется, можете его занять. Будем считать, что вы реализовали свое право на одну ошибку. Но с этой минуты любой курсант, пожелавший покинуть свой взвод, отправиться в заплыв по озеру.
— Теперь насчет обещанных епитимий и наград за игру, — продолжил Элм. — Взвод Попова получает полную стипендию в сорок монет каждому курсанту и еще тысячу монет награды на всех. Все остальные курсанты получают штраф к стипендии в десять монет. Кроме того, курсанты из взводов Яркутина, Сайори и нового взвода Тецудо получают по двадцать минут карцера черного сна и двадцать плетей за проигрыш игры.
Так же все маги из взвода Попова в случае успешной сдачи промежуточного зачета в конце октября получат пятидневные увольнительные домой для решения своих личных проблем. Но! — сделал паузу Элм. — За самоуправство и самовольное изменение правил игры командир взвода Попов получает епитимью: двадцать ударов плетью и сорок минут карцера черного сна.
— Это несправедливо, господин настоятель! — не выдержал и вскочил с места Ромка. — Мы все поддержали его решение, всем и отвечать! Делите двадцать плетей командира на весь взвод! Ну, кроме девчонок, конечно! — тут же поправился юнкер…
— Нет, это справедливо, курсант Котомин, — холодно ответил настоятель. — Попов командир, а вы подчиненные. С вас спроса нет, вы выполняли не противоречащий распоряжениям Наставников приказ командира: «не стрелять». И не важно, поддерживали ли вы его приказ или нет. Поэтому и наказывать вас не за что, вы победители в игре. Берите свою награду, заслужили. А Попов за свое решение ответит. Впрочем, вы лично, Котомин, получаете епитимью в десять плетей за нарушение субординации…
— Народ, не надо выступать! — поспешно замахал я руками, видя как Илья, Надя и Катерина готовятся тоже вскочить с мест. — Сидите молча, блин! Хватит нашему взводу моих и Ромкиных плетей! Это приказ!
— Похвальное решение, командир, — поддержал меня Элм. — Ладно, пора заканчивать с говорильней, учебный процесс не ждет. Сегодня в семь вечера приводятся в исполнение епитимии плетью для взвода Тецудо. Всем остальным взводам посетить дисциплинарный корпус завтра после занятий. О времени визита в карцер черных снов узнаете дополнительно. Не будем заставлять нашего милейшего доктора трудиться на износ, у него и так много работы. А сейчас придется разделиться. Инициированные маги отправляются на семинар к Лайсоду, он расскажет вам подробно, что такое ЛКР и начнет учить не только распоряжаться силой, но и копить ее. А тех, кто так и не смог инициировать дар, ждет занятие у Крёгга. Раз уж маги из вас пока никакие, осваивайте стрелковую подготовку. Может хоть тут из вас какой-то толк выйдет…
*****
После занятий мы, наконец, получили свою стипендию и награду за выигрыш. Что было весьма кстати, поскольку выданные раньше деньги почти закончились. Но веселого настроения во взводе не наблюдалось, несмотря на богатый ужин и даже на распитые три бутылки водки, которые я распорядился взять на всех в магазине, потратив часть наградных монет. Да и чему радоваться, если пару часов назад мы схоронили у стены скита Толика, воткнув в могилку скромный деревянный крест и положив на нее букетик цветов из сада. Я прочитал парочку молитв, которые помнил наизусть, а затем у себя в корпусе мы выпили по рюмке за упокой души парня. Вот собственно и все. Наставник был прав — не все из нас доживут до конца обучения, сегодня я понял это совершенно точно. Кроме того, завтра нам с Ромкой еще и на епитимью идти…
— А что за карцер черных снов такой? — спросил меня юнкер после третьей рюмки. — Тебе не рассказали командир?
— Понятия не имею, — мрачно отозвался я. — Но, по всей видимости, ничего хорошего в нем нет, если даже двадцать минут пребывания там — серьезное наказание. А мне аж сорок отсыпали. Ладно, переживем…
— Дурак ты Ромка, — перебил нас Илья, зажевав водку малосольным огурчиком нашего собственного приготовления. Небольшую партию огурцов с помидорами Катя с Надей закатали еще на второй день после поселения в скит, и на сегодняшнем то ли празднике победы, то ли поминках мы открыли пару банок. — Видишь, Сашку и так хреново, а ты к нему с идиотскими вопросами лезешь… Мне вот другое интересно. Я сегодня лекцию внимательно слушал… Получается, мы сможем самостоятельно запасать и хранить силу в этих ЛКРах, о которых нам Лайсод рассказывал. Почти как огурцы в банках — ткнул бывший врач вилкой в новый корнишон на тарелке. — И если Лайсод прав, то Хозяева так и делают, а потом делятся ими со своими рабами. Вот бы и нам в этом деле преуспеть за оставшийся месяц. Если «эльф» не соврал насчет отпуска, то мне бы эти самые ЛКРы очень бы пригодились. В мирах-лепестках потоков силы нет.
— Мне тоже, — криво улыбнулся я. — Хорошо бы кое-кому должок вернуть. Попробуем добыть где-нибудь эти ЛКРы.
Глава 9
Корпус, в котором поселился новый взвод Тецудо, я навестил поздно вечером, после того как его люди вернулись с экзекуции. Точнее, мы пришли к самураям в гости впятером. Илью и Катю я прихватил в качестве импровизированных медиков, а Матвея и Надежду как помощников по хозяйству. Все же эти конкретно джапы нам не совсем чужие люди, почти союзники. Свое обещание не стрелять на поражение Тецудо сдержал, да и сегодня на разборе полетов перед Настоятелем держался достойно, получив собственный взвод. Но вот какой ценой…Восемьдесят плетей каждому бойцу, по двадцать за проигрыш и по шестьдесят за бунт — это весьма немало, скажем откровенно. Недаром по уложению об уголовных и исправительных наказаниях Российской Империи высший предел наказания плетьми был установлен в сто ударов. «Доктор» Олв, конечно, насмерть не запорет, в этом я был уверен. А вот до полусмерти или близко к тому — может… Опять же, кто его знает, вдруг Тецудо, самурайская его душа, решится на какую-нибудь выходку, вроде открытого бунта или побега, а то и учудит сдуру харакири.
«Порка — штука гадкая и унизительная, от нее у нормальных людей в мозгах „клинит“, а японцы — народ мнительный. Человека в такой ситуации надо ободрить и поддержать, а не оставлять одного» — так я рассуждал. Полтора века назад, после отмены крепостного права, порку по приговорам волостных судов в России ввели от безысходности. Не было никакого другого способа наказания по «административным делам» в сельской местности за незначительные нарушения. Брать с крестьян за пьяные драки, мелкое воровство и нарушения общественного порядка штраф? Они и так все в недоимках, нельзя забирать последнее. Сажать их под арест? Ага, виноватый мужик проспится и отдохнет, а работа во время сева или жатвы без работника встанет. Отсюда прямой убыток крестьянскому хозяйству и всей деревенской общине. Оставить проступок вовсе без наказания? Так себе вариант… Вот и рассуждали волостные судьи, что от розог нет материального убытка ни наказуемому, ни обществу, а «справедливость» соблюдена. Правда, на практике все кончалось зачастую нехорошо. Современники замечали, что справные в общем-то мужики, случайно попавшие под телесное наказание, теряли самоуважение, запускали хозяйство, спивались, в то время как застарелые лодыри и пьяницы на розги плевать хотели. Впрочем, это в «отсталой» Росси, где окончательно отменили подобное безобразие в 1904 году. А вот у джапов — законные телесные наказания исчезли только в 1947. И с какой целью нас, будущих магов, лупцуют здесь как сидоровых коз я пока не понимал. Мне вообще, чем дальше, тем более странной казалась логика наставников и их «образовательного процесса».
— На входе разуваемся, народ, — предупредил я, громко постучавшись в дверь. — Не будем злить хозяев. В Японии говорят, что дома в обуви может находиться только мертвец. Не станем доводить дело до таких крайностей…
— Ты большой знаток японских обычаев? — наморщила лоб Катя.
— Ни хрена, — честно ответил я. — Знаю только, что у джапов нельзя ходить дома в обуви и втыкать палочки для еды в рис. Но хотя бы постараемся быть хорошими гостями.
Дверь нам открыл сам Тецудо. При взгляде на бывшего тайи, я сразу понял, что ему пришлось сегодня нелегко. Блин, да он даже стоял с трудом. Белый как полотно, глаза смотрят с каким-то лихорадочным блеском, чуть пошатывается, нетвердо держась на ногах. На лице застыла злобная гримаса, словно у какого-то языческого божка.
— Чего тебе надо, русский? — злым тоном с порога спросил он.
— В гости решил зайти, — пожал я плечами.
— Лучше бы тебе уйти! Не видишь, нам не до гостей, — ответил японец. Похоже, он удержался от еще большей грубости лишь усилием воли.
— Да ну? — удивился я. — И тебе здравствуй, союзник. После нескольких коррекций реальности перевод с языка на язык давался легко, забирая минимум энергии и не требуя глубокого погружения в потоки силы. — А по-моему, как раз сейчас я тебе и нужен. В вашем корпусе холодно, печь не топлена, темно, значит с электричеством тоже проблемы. Дай-ка угадаю: весь твой поротый взвод сейчас в лежку лежит, один ты еле на ногах стоишь, исключительно на морально-волевых. Верно, самурай?
— Ты пришел посмеяться? — сузил глаза до щелочек перегораживающий проход летчик. — Я вас не звал.
— А мы пришли! — я сделал решительный шаг вперед, подвинув японца чуть в сторонку. — Сил нет на вас таких смотреть. Не дури, Тецудо. У меня здесь врач и медсестра. Они владеют силой, и у Ильи немного получается лечить. Вам помогут унять боль, Матвей растопит печь, я налажу электричество. Вы же в свой корпус только вселились. Девчонки вам поесть приготовят. И да, не думай, что мы тебе делаем одолжение или оказываем помощь. Я так поступаю исключительно из эгоистических соображений.