— Вот как? — вскинул подбородок японец. Кажется, я сумел немного удивить бывшего военного.
— Ага. По-моему, наш любимый Настоятель перегнул палку с порками и прочими епитимиями, — глядя Тецудо в глаза, сказал я. — Сегодня пороли вас, а через денек-другой, того и гляди, настанет наш черед. И я хотел бы рассчитывать в этом случае на твою помощь. Я знаю о чем говорю, завтра сам пойду за своей двадцаткой горячих… Если мы не будем держаться вместе и помогать друг другу, то как-то выживем, конечно. Но нам всем будет еще печальнее, чем сейчас. Старикан как с цепи сорвался, совсем ополоумел, сам видишь. А еще у нас есть саке и печеньки — достал я из сумки купленную в магазине с премиальных бутылку и пакет с выпеченным Наташей сладким «хворостом».
Японец смерил меня долгим взглядом, видимо что-то прикидывая, внимательно посмотрел на бутылку, а затем отступил на шаг назад.
— Проходи Александр — сан. Будьте нашими гостями, русские.
Досталось людям Тецудо здорово. Я лишь скрипел зубами и матерился истинным матом, зачерпывая силу и пытаясь помочь Илье подлечить истерзанные спины двум японкам и Тосе Востриковой, которую, как оказалось, на самом деле звали Антонина. Девчонок было особенно жалко, хотя Илья отметил, что особого вреда Олв никому из наказуемых не нанес. У перенесших жестокую порку курсантов не было ни жара, ни озноба, ни следов воспаления, которые обязательно начались бы без лечебной магии. По словам врача, свежие следы от плетки выглядели хотя и ужасно, но опасности не представляли, причем раны уже начали заживать сами собой. Процесс ускоренной регенерации по всей видимости был запущен самим экзекутором, Илья из-за недостатка опыта даже не пытался влиять на него. Он лишь наложил всем шестерым, включая самого Тецудо частичное обезболивание, которым пренебрег Олв. Японец и Кацуна хоть и владели силой, но заниматься лечебной магией у них получалось плохо.
С аккумуляторной батареей я справился быстро, вскоре Матвей раскочегарил отопление, и обезболенные и повеселевшие курсанты Тецудо потянулись на кухню, откуда вкусно запахло рисом и жареным мясом. К этому времени уже наступил комендантский час, и мы решили остаться ночевать здесь, благо свободных комнат на втором этаже хватало. Вскоре четверо японцев и шестеро наших соотечественников уже вели разговор на кухне за чашкой чая с печеньем, а мы с Тецудо устроились с бутылкой саке у него в келье. Конечно, «позорное опьянение» было запрещено Настоятелем, который обещал за него крупные неприятности. Но при этом спиртное свободно продавалось в магазине, такой вот дуализм… Который я истолковал в свою пользу, решив, что в меру выпить не возбраняется и Тецудо меня в этом поддержал.
— Ты хитрый человек, Александр, — сказал мне летчик, когда мы опрокинули пару рюмок и его слегка развезло. — Ведь ты все продумал специально, так? Пришел с подарками, когда нам стало плохо, помог в беде, познакомил наших людей друг с другом, — кивнул он стенку, из-за которой раздавались голоса курсантов, дружно рассмеявшихся на кухне какой-то шутке. Нам теперь будет трудно воевать с вами.
— А зачем нам воевать? — развел я руками. — Давайте жить дружно. Я, как кот Леопольд, всегда за мир. А что касается хитрости…я же в России был индивидуальным предпринимателем. Это такое дело, Тецудо-сан, что только успевай вертеться. Или сразу на дно пойдешь или поневоле всему научишься: и хитрить, и договариваться, и взятки давать, и дипломатию двигать.
— Торговцам бывает непросто жить, — согласился Тецудо. — А кто такой Кот Леопольд? — поднял бровь японец.
— Герой из русского аниме. Точнее супергерой. Боевой русский кот, который всегда хочет мира, но всегда готов к войне с мышами, если его как следует достать, — улыбнулся я.
— Аниме? Что это такое? — переспросил самурай.
— Так, мультики, — отмахнулся я. — Лучше про них у Кацуны спроси…
— Разберусь, — хмуро кивнул Тецудо и налил нам еще по рюмке. — Ну что же, пусть будет мир. Хотя, намек про русского кота я понял.
— Да не было никакого намека, — я был само дружелюбие. — Тецудо, ты зря к словам цепляешься. Не надо быть таким параноиком…
— Но ты сам сказал про кота и мышей! Вы, русские, всегда на словах за мир, а на деле получается война. Россия большая и ты ее сравнил с котом, а нас с мышами!
— Пить надо аккуратнее, Тецудо. И печеньками закусывать.
— А еще вы всегда готовы напасть!
— Мы?! — не выдержал я. — С чего вдруг? В русско-японскую вы, самураи долбанные, на нас первые напали! На Халхин-голе тоже!
— Потому что вы нас вынудили, варвары! — опрокинул в себя рюмку саке Тецудо. — Зачем вы влезли в Китай и Корею? Где Корея и где ваша Москва?! Вы отобрали наши колонии в Корее и Китае, вынудили отдать Ляодунский полуостров и хотели, чтобы мы оставили это без внимания? Вот и получили по заслугам при Цусиме!
— Мы вам тоже наваляли! — вскинулся я. — При Порт-Артуре неплохо получилось, а на Халхин-голе еще лучше. Я уж не говорю про разгром Квантунской армии в сорок пятом, думаю, тебе про него уже рассказали!
— Сухопутчики испортили все дело, — скривился, приподнявшись с кровати Тецудо. — Флот бы такого позора не допустил, но флота к тому времени уже не стало… Но мы были правы, мы защищали интересы Японии!
— Я тоже считаю, что мы сделали все верно! За русских извиняться не собираюсь, Курилы — русские острова, а я всегда на стороне своих! — вскочил я со стоявшего рядом стула. — И что? Мы здесь и сейчас рассоримся и начнем бить друг другу морды за старые обиды как два идиота? Мало нам поротых спин?
— Нет, — осел на кровати Тецудо, поморщившись от боли в растревоженной спине. — Не будем. Я уже сказал — здесь другой мир и другое время. Извини, русский, наверное это саке виновато, я наговорил лишнего… Давай попробуем стать союзниками, Александр, это на пользу нам обоим, тут ты прав. Я тебе в спину не ударю, слово чести. Но если ты меня предашь…
— Не дождешься, — улыбнулся я. — У меня лишь одна просьба. У тебя под началом теперь служат двое наших, русских. А вы, японцы, националисты еще те, не отрицай… Поэтому прошу — не обижай их.
— Не буду, — снова потянулся к бутылке летчик. — Можешь быть уверен. Я своих людей ценю. И союзников тоже.
Свое наказание на следующий день мы с Ромкой перенесли спокойно. Как и рассказывала Катя — порка была почти что медицинской процедурой. Без свидетелей и обставленной так, чтобы минимально унизить курсанта. Я вошел в кабинет, прошел медицинское освидетельствование, лег на специальную кушетку и получил свою порцию плетей. Перед экзекуцией было стыдно и страшно, а сердце колотилось как бешеное, но я старался не подавать вида. Во время нее было очень больно, но ничего — стиснув зубы вытерпеть можно. Затем мою спину обработали мазью и лечебной магией и все — свободен. Однако именно к этому моменту я всерьез разозлился. Никогда не любил революционеров, но сейчас я поймал себя на мысли, что начинаю понимать Веру Засулич.
— Разрешите обратиться, господин, наставник, — подавляя злость, сказал я, застегивая дрожащими пальцами форменную рубашку, когда все закончилось. — Не могу не поинтересоваться — зачем вы это делаете? Вы, конечно, великие маги, особенно Настоятель. В вашем присутствии без разрешения даже силу не зачерпнешь. Возможно, вы нас специально бьете, чтобы мы злее были и легче мат давался, или еще почему… Но ведь кто-то из нас станет магом-контролером, иначе какой смысл во всем этом обучении? Вы в самом деле думаете, что вам тогда наши поротые спины простятся? Вам не нужны верные люди? Или на нас просто эксперимент проводится, как на хомячках?
— Много ты о верности знаешь, курсант Попов, — нахмурился Олв, что-то записывая в толстый журнал на столе, совсем как обычный врач в поликлинике. — Как ты думаешь, к кому слуги испытывают большую любовь? К доброму и сильному господину, который всегда милостив к ним, или к злому и сильному который держит слуг в страхе и трепете?
— К доброму, конечно, — слегка удивился я.
— Неправда, — назидательно поднял вверх шариковую ручку наш экзекутор. — К злому. Милость доброго господина слуги принимают за должное и работают нерадиво, отвечая ему на добро ленью и злословием. Стоит же злому господину, неизменно строго наказывая слуг за проступки, хоть изредка их достойно награждать, и они будут готовы лизать ему за это руки.
— Ну да, пока он силен. А когда настанет удобный момент, сунут нож под ребро, а усадьбу подпалят — заметил я. — Люди не собаки, у них не все решается через кнут и пряник. Господин наставник, позвольте узнать, откуда вы родом? Просто у вас странная логика…
— Рано тебе пока об этом говорить, — мотнул головой Олв. — Потом все узнаете. — Наставник отложил ручку, совсем по-человечески вздохнул, и вдруг неожиданно сказал.
— Но ты интересно рассуждаешь… Знай, к потерявшему силу доброму господину слуги отнесутся еще хуже, чем к злому. Впрочем… Хочешь, я проявлю милость лично к тебе курсант Попов? Как ты к этому отнесешься?
— Что? — удивился я. — В каком смысле?
— Тебе назначено сорок минут карцера черных снов. Это очень много. Я могу сделать так, чтобы твое наказание отменили.
— Меня там опять будут бить? — осторожно поинтересовался я.
— Нет. Пальцем не тронут. Но поверь мне, порка — это не самое ужасное. В карцере будет плохо и страшно. Очень.
— А вы можете сделать так, господин Наставник, чтобы это наказание отменили не только мне, но и курсантам Тецудо и Сайори?
— Нет, — покачал головой Олв. — Я не могу упразднить распоряжение Настоятеля полностью. Но могу своей властью освободить от него одного из курсантов. В порядке исключения.
— Тогда я отбуду все сорок минут карцера от звонка до звонка, — решился я. — Пусть все будет честно.
— Боишься за свой авторитет, — усмехнулся «доктор». — Так я и думал.
— Нет, — немного подумав, ответил я. — Не боюсь. Просто какой из меня командир, если я пойду на сделку сам, но не стану помогать своим людям и союзникам? Но вы же мне это не просто так предлагаете, господин Наставник? Вам что-то от меня нужно?