Сами воины были особой гордостью Мочи, поскольку они носили его штандарт с полумесяцем, и их зачарованные доспехи идеально копировали блеск лунного света, отражавшегося от чистого серебра. Они были вооружены традиционными катанами и парили, подобно воздушным танцорам, сквозь мох и кедры, сверкая клинками и вертясь меж деревьев. Мочи легко могло показаться, что орочи не было вовсе, и что его армия просто проходит сложную боевую тренировку … если бы только не мерзкое шипение змей и не зловоние от их водянистой зеленой крови.
В небе над лесом сотни облачных колесниц ожидали возможности выпустить еще больше воинов на поле боя. Мочи сплел пальцы поверх своего пухлого живота и счастливо вздохнул. Все шло так хорошо.
Его агенты в Эйгандзё сообщили ему о плане Конды вторгнуться в мир духов, сразу после того, как Даймё посоветовался с ними об этом. Подобное намерение в глазах любого другого ками выглядело бы возмутительным богохульством, но Мочи увидел в нем лишь перспективу. Как и многие другие духи, имевших частые контакты с материальным миром, Мочи был открыт способу мышления своих служителей. Он в достаточной мере испытал их мировоззрение, чтобы понять и даже разделить его.
Конда намеревался нарушить естественный порядок вещей, баланс между материальностью и духовностью. Подобное действие обязано было возыметь опасные, непредсказуемые последствия, и поэтому Мочи решил, что он не только допустит, но также посодействует ему.
За двадцать лет раздоров с того дня, как Конда совершил свое вторжение, у Мочи было время поразмыслить о мудрости своих действий и их истинной мотивации. Его рефлексия раскрыла три важные вещи: Во-первых, он не знал, чего следовало ожидать в результате преступления Конды, но он был уверен, что сможет использовать его ради собственной выгоды; во-вторых, успех Конды означал бы, что наиболее древние и священные законы могли быть нарушены кем-то с достаточно сильной волей и могуществом, что он смог бы использовать ради собственной выгоды в долгосрочной перспективе; и в-третьих, судить задним числом о своей собственной гениальности было бесполезной тратой времени, ибо он принимал верные решения, даже не располагая всеми достаточными фактами.
Троица орочи напала на преследовавшего их соратами, и опутала его своими сильными, гибкими телами. Спасти воина было слишком поздно, и Мочи направил ближайший отряд соратами отомстить за павшего соратника. Он с личной болью переносил потери своих благородных последователей, но эта война была ради высшей цели, и без жертв было не обойтись.
Когда начались нападения ками, Мочи уже знал, что властвование Конды не выживет. Даймё проделал огромную работу, объединив различные народы под своим правлением, но как только его не станет, они, несомненно, снова скатятся к жалким междоусобицам и племенным войнам. Мочи знал, что соратами в своей массе останутся незатронутыми войной, оставаясь в безопасности своих облачных городов, но он также полагал, что судьбой соратами было предначертано стать больше, чем выжившей элитой. В конце концов, они были возвышенными существами, служившими ему. Если кто-то и был достоин править Камигавой, то это был лунный народ.
Если бы он выстроил свой план до вторжения в мир духов, Мочи мог бы попытаться сам свергнуть Конду, или, возможно, даже вызвать его на поле боя. У соратами была гораздо меньшая армия, чем у Даймё, но Мочи был готов при любой ситуации выставить любого из своих воинов против целого взвода Конды.
Однако, как только Даймё принял свое решение, необходимость предпринимать какие-либо действия по его свержению отпала – он сам себя обрек на крах своим дерзким поступком. Это могло занять десятилетия, даже века, но со временем, мир духов явился бы вернуть то, что похитил Даймё.
И когда это бы произошло, Мочи собирался поставить соратами на место Конды, как доминирующую культуру в Камигаве. Армада соратами годами стояла наготове, и могла ждать еще столетие, в случае необходимости.
Поэтому, когда О-Кагачи манифестировался и напал на башню Эйгандзё, Мочи понял, что время пришло. Его лунный народ годами осторожно выстраивал свое влияние в приступном мире болот Такенумы, но он всегда собирался открыто напасть на орочи. Из всех племен мира, змеи были единственными, кто обладал наиболее чистой и тесной связью со своей ками покровительницей. Это бесило Мочи, но он знал, что это была правда, поскольку змеи и другие дикие племена Дзюкай были не более чем первобытными животными. У них не было даже возможности изучить свой выбор; они просто видели могущественного духа, который заставлял деревья зеленеть, а траву расти, и этого им было достаточно.
Более того, лесная мёдзин была одной из ками, наиболее сильно уязвленных преступлением Конды. Помимо самого О-Кагачи, Сплетение Жизни была духом, наиболее тесно связанным с естественным порядком вещей. Как все дикие звери, она была агрессивной, враждебной, и яростной, когда дело доходило до защиты ее территории. Она бы покарала Конду за его дерзость и возместила нанесенный ущерб раньше, чем у Мочи был бы шанс извлечь из него выгоду. Он организовал все так, чтобы Сплетение Жизни была подавлена, и у О-Кагачи было время манифестироваться, и теперь Мочи стремился смести ее последователей, чтобы она никогда больше не смогла подняться и бросить ему вызов.
Тень сожаления омрачила праздничное настроение Мочи. Устранение Сплетения Жизни было опасным предприятием, и требовало его личного вмешательства, но все прошло эффектно. Ценой, которую он уплатил за ликвидацию наиболее опасного препятствия его планам, было введение в игру еще более непредсказуемого игрока: Тоши Умезавы.
Очимуша выкрал Похищенную из-под носа О-Кагачи, в том самый момент, когда великий змей собирался сравнять Эйгандзё с землей, вместе с Кондой. Хуже того, Тоши принес сокровище к порогу Оборо и даже имел опрометчивость напасть на самого Мочи. Если бы он не был под защитой Мёдзин Объятий Ночи, Тоши бы никогда не удалось бы причинить столько неприятностей, но со столь могущественной покровительницей, он был опасным провокатором.
Объятья Ночи, вот у какого духа были по-настоящему серьезные взаимоотношения с материальным миром. Даже тупейший лесной верзила понимал силу тьмы и, либо проклинал, либо благословил ее, в зависимости он своего места в хищническо-жертвенных взаимоотношениях. Она была древней и безграничной, более влиятельной, чем сам Мочи, и даже сейчас она оставалась для него загадкой. Она поддержала Мочи против Сплетения Жизни, но теперь служитель Ночи активно трудился против Полумесяца.
Мелкий синий ками улыбнулся, залив окружающий лес чистым лунным светом. Тоши был занозой, но даже с поддержкой своей покровительницы, он не мог остановить восхождение соратами. Тысячи мертвых орочи служили безмолвным, но непоколебимым свидетельством успеха Мочи. Были, конечно, и неудачи, но Минамо, Оборо, и фактически вся Камигава была не большой ценой, если он и его последователи смогут перестроить мир по своему желанию, и станут править им, как сочтут нужным.
Улыбаясь, Мочи поднялся в небо. Средь деревьев внизу, наступающие соратами разводили мистический костер из огромной кучи ветвей и мертвых змей. Зима была сухой, и без помощи магии огонь поглотит несметные акры живого леса, вместе со всеми живыми существами, населявшими его.
Лунный ками медленно развернулся, упиваясь полной панорамой бойни. С каждой утраченной жизнью, с каждой убитой змеей, и каждым сожженным деревом, его враг становился слабее, усиливая его самого. Когда все змеи будут уничтожены или разогнаны, Мочи построит новую столицу в облаках, прямо над этим местом. Она станет памятником этому мгновению, когда он, Улыбающийся Ками Полумесяца, увидел очертания победы соратами. Пусть огонь, кровавая резня, и верховный зверь мира духов разрушат этот мир до основания. Луна продолжит светить, и соратами останутся выше всего этого.
Искрясь всем телом, Мочи провернулся еще раз, сверкнул ослепительной улыбкой, и исчез.
Мочи появился вновь в самом крупном облачном корабле армады. Массивное транспортное средство было размером с военное судно и не спускалось в лесные дебри. Это был штаб соратами и флагман, бурлящий активной деятельностью.
Две женщины соратами ожидали Мочи в центральном зале. Покои были дорого убраны пышными тканями и огромными сатиновыми подушками. Женщины не разговаривали, возлежа вокруг лакированного столика. В его центре стояла плоская чаша, наполненная яркой, синей жидкостью. На ее поверхности плавала одинокая свеча.
Кожа обеих женщин была характерно белой и тонкой. Их волосы были связаны в тугие пучки, казавшиеся одновременно строгими и непослушными. Их длинные уши были аккуратно завязаны на затылке.
Слева седела Уйо, молчаливая провидица. Большинство соратами выглядели двуполыми, и Уйо не была исключением, хотя ее черты были особенно утонченными. Она никогда не говорила вслух, но голос Уйо нес в себе больше власти, чем голос любого другого соратами во всем мире. Она была верховной жрицей могущественного культа, члены которого оттачивали силу собственного разума. Сама Уйо обладала уникальной способностью заглядывать в будущее, хотя ее видения было сложно толковать. Мочи и Уйо помогали друг другу: он помогал ей в толковании ее видений, а она предоставляла ему информацию, которая была доступна лишь провидице.
Справа сидела Чийо, одна из наиболее талантливых учениц Уйо. У нее также были весьма элегантные черты, но с недавних пор она стала носить крупную, металлическую маску в форме полумесяца, полностью скрывавшую половину ее лица. Верхний край серпа нависал над ее лбом, а нижний торчал под подбородком. Край изгиба маски опускался через ее лицо, закрывая один глаз, нос и половину ее рта. В лунной маске не было отверстий, сквозь которые она могла бы видеть или дышать, но ее поверхность была покрыта мерцающей, яркой пылью, струящейся вокруг нее, подобно нимбу.
Видимую часть лица Чийо все еще украшали резкие черты, однако ее мышцы были напряжены, а выражение лица было угрюмым. Она едва пережила нападение óни на Оборо, и была бы убита, если бы не защитники города. Она никогда не делилась подробностями того, что с ней произошло, но Мочи все знал. Из уважения ко всем годам ее самоотверженного служения, он никогда открыто не спрашивал ее о том, как случилось, что она была так жестоко изувечена демоническим духом. Технически, это была правда, но не полная правда. И все же, какой бы ни была причина, теперь она считала себя изуродованной и носила эту лунную маску, как для того, чтобы утешить свою уязвленную гордость, так и для того, чтобы почтить своего ками.