Баронесса вздохнула совсем по-старушечьи:
— Кабы знать… Я ничем не могу тебе помочь. Был бы жив мой супруг, тогда другое дело, он был замечательный изобретатель…
— Значит, всю жизнь так и мучиться? — горько сказал Авка. Не баронессе, а себе.
— Что поделаешь, голубчик. От любви лекарства нет… Разве что одно — забыть.
— Не забывается же…
— А вот это можно попробовать… Есть одно очень сильное средство…
— Это, что ли, как тех, за кота? — выговорил Авка печальную догадку. И подумал: "Может быть, пусть? Зато потом — облегчение…"
— Я совсем не про то! В коллекции барона сохранилась одна тыква с записью замечательной музыкальной пьесы. Называется "Соната забвения". Неизвестного старинного композитора. Барон говорил, что, если послушать эту музыку один раз, мучения души становятся легче. А если дважды — причина мучений забывается совсем. Я, правда, не пробовала, потому что не привыкла прятаться от страданий. Но тебе-то зачем страдать в такие юные годы?.. Хочешь послушать сонату?
— Да! — с горьким нетерпением качнулся вперед Авка.
Баронесса покивала. Достала с полки тыквочку лимонного цвета, вставила ее в зажимы тыквофона вместо прежней.
— Это должно быть тихо, чтобы тот, кто в прихожей, не удивлялся: что там у них за концерт? — Она заткнула жестяной контрабас большущей пробкой, от которой тянулся шланг из длинного тыквенного стебля. Шланг раздваивался, и к двум концам были приделаны пустотелые половинки сушеной тыквы-шуршалки. Их соединяло упругое медное полукружье — по размеру головы.
— Садись, Август Головка… — И баронесса надела тыквенные половинки ему на уши. Авка услышал шелест и шуршание.
Он сидел и смотрел, как баронесса идет к тыквофону, как поправляет ложку с иглой, как берется за маховик… Но видел это как бы через портрет Звенки. Девчонкино лицо снова было перед ним — полупрозрачное, печальное и… ну, такое… Звенкино…
— Нет! — Авка быстро снял шуршащие полутыковки. — Не надо… Простите, ваше сиятельство, но не надо… Пусть…
— Вот как? — Баронесса подняла левую бровь.
— Да… — вздохнул Авка. И повторил: — Пусть… — И (странное дело!) слегка повеселел.
Две головы
В прихожей баронессы томился и топтался, не решаясь присесть на лавку, императорский паж Данька Белоцвет.
— О! — удивился Авка, когда вышел.
— О… — удивился и Данька, увидев знакомого. Впрочем, не очень.
— Привет! — сказал Авка.
— Привет… — грустно отозвался императорский паж. И кажется, удивился снова: Авкин бодрый тон не вязался с недавними воплями за дверью. В глазах Даньки Белоцвета появился страдальческий вопрос: "Ну, как там?" Авка, разумеется, только хмыкнул и пожал плечами. Скоро, мол, узнаешь.
Данька был не в пажеском костюме, а в обычной мальчишеской одежке, вроде как у Авки. Но все же в шапочке с перьями и в сапожках с кружевами на отворотах. Как ни как, придворный. Только было Даньке сейчас от этого звания не легче.
Авка спросил:
— Тебя за что?
— За штаны… Помнишь, как я торопился после игры в чопки? Оказывается, надел штаны задом наперед. Прибежал на дежурство, встал в шеренгу и тут чуть не помер с перепугу. У всех левая нога желтая, правая красная, а у меня наоборот. Его величество прошел мимо, ничего не заметил, ему это все пофигу. А у старшего церемониймейстера аж рожу перекосило. Кулак мне показал из-за спины. А потом вызвал к себе и говорит: "Или пиши рапорт об увольнении со службы, или завтра отправляйся с визитом к ее сиятельству фон Рутенгартен"… А мне как увольняться-то? Без моего жалованья семейство с голоду зачахнет…
"Бедняга…" — И чтобы Данька не мучился лишним ожиданием, Авка сказал:
— Иди уж. Там свободно.
Тут проснулась рыжая тварь Мурлыкара и запоздало начала орать:
— Пр-роходите! Не задерр-рживайтесь! Па-апр-рошу поскор-рее!
Данька с чувством глянул на нее. Поежился и шагнул к двери.
— Постой! — Авка обогнал Даньку и нажал на дверь плечом. Потому что вспомнил! Один болезненный вопрос сидел в нем занозой позади других страхов и печалей. — Подожди, я только спрошу…
Дверь тяжело закрылась за спиной, и баронесса обратила на Августа Головку удивленный взгляд.
— Ваше сиятельство, простите… можно, я задам еще один вопрос?
Баронесса благосклонно кивнула.
— Ваше сиятельство, а кот… ну, тот, к которому привязали погремушку… Вы не знаете, что с ним стало? Он не помер со страху?
— Конечно нет! После воспитательной беседы я велела этим двум сорванцам отыскать бедное животное и доставить ко мне. Дала ему успокоительных капель и оставила жить у себя… К сожалению, моего любимого Феликса уже нет в живых, дело-то было больше двадцати лет назад. Но отведенные ему судьбой годы он прожил здесь весьма благополучно… И надеюсь, что на своем кошачьем небе он теперь вспоминает меня с добрыми чувствами… — Баронесса, кажется, слегка прослезилась.
— Большое спасибо, — выдохнул Авка. — А то у меня скребло внутри: что с ним стало?
— Значит, ты любишь животных?
— Ага… — почему-то смутился Авка.
— И у тебя тоже есть кот?
— Кошка. Заноза… Только у нее очень ленивый характер, с ней не так уж интересно. Корова Матильда гораздо веселее. А еще у меня есть черепаха Мукка-Вукка. Ласковая такая. У нее две головы…
— Что-что?
— Да, две головы. По-научному это называется "аномалия"…
— Но ведь это большая редкость!
— Да. Но бывает…
— Послушай, Август, я тебя не понимаю!
— Что? — мигом перетрусил он.
— Ты тут страдал от разлуки, спрашивал: как быть? А почему ты не посоветовался с этой… Маккой-Каккой?
— Вы… шутите, ваше сиятельство, да?
— Какие шутки! На свете нет никого мудрее, чем двухголовые черепахи! Об этом написал еще давным— давно в своем труде "Дурость и ум" ученейший Сильвестр Котокригус, философ и астроном. Правда потом его объявили еретиком, но это не меняет дела…
— Я не читал…
— Ах да, конечно. Книга же объявлена лженаучной… Тем не менее советую тебе побеседовать со своей… Боккой-Воккой.
— Но как? Она же не умеет!
— А ты пробовал задавать ей вопросы?
— М-м… нет, — вынужден был признать Авка.
— Вот видишь! Иди и попробуй… Ступай. Тот, кто в очереди за тобой, небось уже исстрадался душой.
— Это Данька Белоцвет, паж! Ваше сиятельство, он нисколечко не виноват! Он…
— Ступай, Август Головка. Мукка-Вукка ждет… Да не забудь отнести в школу квитанцию.
Конечно, Авка не поверил баронессе. Наверно, эта дама со странным характером размякла от воспоминаний о любимом коте Феликсе и решила пошутить с мальчишкой. Тем более, что он, Авка, ей явно понравился (только непонятно, почему).
Так Авка размышлял по дороге в школу. Там он сунул корешок ордера в лапу сторожу Вуве и заспешил домой.
Дома Авка отыскал Мукку-Вукку под кроватью. Сел, положил ее спиной на колени. Погладил кожаный живот. Черепаха улыбнулась обоими ртами. Две пары глазок блестели, как черные бусинки. Умно так…
— Ну, что скажешь, мудрая Мукка? — вздохнул Авка. (С грустью вздохнул, потому что Звенка не забывалась.)
И случилось чудо.
— Не Мукка, а Мукка-Вукка, — тонко, с "кошачьим акцентом", произнес левый рот. Чуть капризно. А правый спросил:
— Про что говорить-то?
— О-о-о… — обалдело сказал Авка.
— Вот тебе и "о-о", — насмешливо отозвались оба рта.
Авка перепуганно оглянулся на дверь. Хорошо, что дома никого нет. Иначе случилось бы то, что по-научному называется "сенсация".
— Значит… ты по правде умеешь говорить?
Черепаха двинула четырьмя лапами, устроилась на спине поудобнее. Глазки заблестели насмешливо.
— А ты все еще не веришь?
— А… я… то есть нет… то есть да, верю… Только…
— Что?
— Почему ты… почему вы раньше не разговаривали?
— Разве ты меня о чем-то спрашивал? — кошачьего акцента поубавилось, и в голоске послышались старушечьи нотки.
— Н-нет…
— То-то и оно, что нет. А у черепах сдержанный характер. Они умнее людей и не любят зря болтать языком. Языками…
— Простите, пожалуйста… — Авка понял, что никогда уже не сможет говорить Мукке-Вукке "ты" и не посмеет бесцеремонно гладить ей брюхо. Он осторожно посадил двухголовое создание рядом с собой на лоскутное одеяло. И сказал опять: — Простите, пожалуйста… Я не знал, что вы такая ученая…
— Мы, черепахи, не столько ученые, сколько мудрые от природы.
— А можно мне вас спросить?..
— Спрашивай, я отвечу, если вопрос не очень глупый. После долгого молчания отчего не поболтать.
— Скажите, уважаемая Мукка-Вукка, вы… одна черепаха или две?
— Конечно, одна! Разве ты не видишь?
— Но голов-то у вас две… Я и подумал…
— Две головы — это наиболее полное проявление двойственной натуры. Так наглядно двойственность проявляется редко, но вообще-то она присутствует в каждом живом существе. Особенно в разумном. Это называется "диалектика". Разве ты сам не ощущал иногда, как внутри тебя будто сидят два человека и спорят друг с другом? Тянут в разные стороны!
— Ох ощущал… Даже совсем недавно…
— Да-да! По дороге к баронессе. Один Авка в тебе стремился удрать на край света, а другой упрямо двигал ногами в нужную сторону.
"Всё ей известно", — поежился Авка.
— Вы, наверно, знаете, что баронесса и посоветовала мне поговорить с вами?
Мукка-Вукка покивала обеими головами.
— Баронесса умная женщина. Почти как черепаха… Я не исключаю даже, что она мысленно общается с Всемирной Черепахой…
— Простите, с кем?
— Не перебивай… С Всемирной Черепахой, на которой стоят слоны, подпирающие соседний материк…
— Значит, это правда?
— Что "правда"? Черепаха? Как же она может быть неправдой, если от нее пошел весь черепаший род? Мы все ее пра-правнуки. Отсюда и наша мудрость. Мы до сих пор иногда ведем с великой пра-прабабушкой мысленные беседы. На ультра-коротких волнах геомагнитного поля…
— Уважаемая Мукка-Вукка! Вы, наверно, знаете всё-всё на свете?