– Но, может быть, Пэла прав… – робко подала голос целительница Насма, – может быть, Белокожие пощадят нас…
– Не может! – отрезал шаман. – Белокожие ненавидят нас… Они другие. Они поклоняются Рыбьему-Глазу-Дня, а мы – Великой-Матери-Сияющей-В-Ночи. У них белесая кожа, а у нас – темная. Они превратили огонь в раба, а у нас огонь – наш брат. Они едят вареное мясо, а мы – живое, сырое. Никогда никто из Белокожих не пощадит Людей ночи. Они убивали нас всегда, как диких зверей. Поэтому помолчи, Насма, если мысли твои заблудились в тумане.
– А помолчите-ка вы все, – раздался вдруг каркающий голос, и люди вздрогнули, настолько резким и неприятным он был.
Из вороха тряпья и старых облезлых шкур выбралась и на четвереньках переползла на середину, поближе к стоящим друг против друга шаману и Пэлу, сгорбленная косматая старуха, прорицательница Вэжанэ.
Она воззрела единственным горящим глазом в темное мутное небо, воздела костлявые руки вверх и закричала, словно раненая ночная птица:
– Демон ночи и Демон огня говорили со мной словами туманными мрачного смысла. Кто будет бежать – погибнет. Кто будет стоять – погибнет. Кто будет лежать – погибнет. Кто будет спать – тот спасется!
– А ну пошла прочь, старая карга! – вдруг взревел Пэла. – Довольно нам слушать выживших из ума стариков и кликуш! Воины и сильные женщины уйдут по Запертой тропе. Я сказал! Мы уходим! Прямо сейчас!
– Я прокляну тебя! – прошипел шаман.
– Я убью тебя! – ответил старший воин.
– Проклятие страшнее смерти! – возразил шаман.
– А вот посмотрим, – усмехнулся Пэла, перехватывая копье поудобнее. Воины за его спиной тоже подняли оружие.
Шаман сел на камень и горестно опустил руки.
– Идите… Все равно Запертая тропа пропустит лишь самых сильных. Не многие из вас доживут до завтрашней ночи…
– Бесконечные пещеры пожрут вас раньше, – бросил на прощание Пэла и первым шагнул во мрак, спускаясь со скалы, которая приютила племя.
Один за другим воины и женщины, что стали воинами в последние дни, уходили прочь. Кто-то – опустив голову, кто-то – наоборот, высоко подняв ее, но никто не смотрел на оставшихся. Плакали дети, горестно стонали старухи, сжимали бессильные кулаки старики. Пророчица Вэжанэ сидела на холодных камнях и тихонько стонала, словно передразнивая ветер.
– Не надо, старая, – тронул ее за плечо шаман. – Этим уже не поможешь. Мы все погибнем – без заслона нам не успеть к Бесконечным пещерам. Сила победила разум и опыт. Теперь надо встретить смерть достойно…
Рассвет наступил, но мгла вокруг осталась почти такой же непроглядной, как ночью. И все так же выл ветер, и все так же сидели у потухших костров люди. Плакали дети, плакали женщины. У края пропасти лежало тело старого охотника Кууда – в самом конце ночи, в час Нетопыря, он умер от холода, отдав детям всю одежду, и шаман Хань закрыл его невидящие глаза.
Длинноволосая Кэрас, мать двоих черноглазых пареньков, что сумрачно топтались поодаль, подошла к шаману и тронула его за плечо:
– Что нам делать дальше? Белокожие к вечеру будут здесь. Не сидеть же, словно птенцы в гнезде на скале, ожидая, когда снежный барс придет и сожрет всех. Надо прятаться, бежать, укрываться…
– Я думаю над пророчеством… – пробормотал шаман и повернулся к женщине: – Я не понимаю, что оно значит! Я – не понимаю… Видимо, горе помутило мой разум… Что значит: «Кто будет спать – тот спасется»? Как ты думаешь?
Он вдруг вскочил и закричал, обращаясь к остальным:
– Все, все! Думайте, что значит пророчество! Кто будет спать – тот спасется! Спасется! Это наша единственная надежда! Ну?!
Люди ночи загомонили, словно очнувшись от оцепенения, в которое погрузились после ухода воинов. Кажется, вот оно – спасение, надо всего лишь разгадать пророчество! Всего лишь…
– Слышь-ка, Хань, – прошамкал беззубый старик Гырьез, лысый, словно горный утес. – Когда еще дед деда моего был жив, а я только-только выучился ходить, рассказывал он, что есть в здешних горах источник. Если зверь, или птица, или человек, скажем, попьет из него – вмиг все члены его точно каменные станут и заснет он, став словно мертвый. Но это не смерть, это такой особенный сон. И если потом положить спящего на лед, то пролежит он так вечно, и только тепло живого огня способно будет разбудить его.
– Ну и где тот источник искать? – с сомнением перебил старика шаман.
– Не части, торопыга! – сурово нахмурился Гырьез. – Когда я молодым был, ходили мы с Лейкой – помнишь, был такой высокий охотник? – в здешние края. Вот тут, на этой скале, и ночевали тогда, а утром спустились в ущелье, чтобы кабарожек у водопоя подстеречь.
– Постой-ка… – закатил глаза шаман. – Ты еще с той охоты один вернулся, а Лейка Длинный, сказывал ты, с обрыва упал и сломал шею.
– Не сломал он ничего, – улыбнулся Гырьез. – Лежит Лейка в пещерке небольшой, я его льдом да снегом обложил. Попил он, недовера, из источника. Попил – и уснул.
– Чего ж ты людям не рассказал про то? – поинтересовался шаман. – Чего ж не принес тело друга?
– То долгая песня… – набычился старый охотник. – Он, Лейка, жениться хотел на Умме. Ну, и я тоже…
– Вот, стало быть, как… – Хань покачал головой. – Хитер ты, Гырьез, хитер, как каменная куница.
– Дык я вот и говорю – может, про этот источник и говорится в пророчестве-то, а? – виновато пробормотал Гырьез и, пожав плечами, отполз в сторону, мол, я все сказал, а вы уж сами тут решайте…
Шаман посмотрел на обступивших его женщин и стариков:
– Ну, что скажете?
– Выпьем мы из того источника – и уснем. А кто разбудит потом? – покачала головой Арга, нестарая еще, крепкая женщина, прижимая к груди сопящего младенца. – А по-другому как спастись нам? Убьют Белокожие всех, никого не пощадят…
– Они нас и спящих перережут, им, собакам, это легко, – прошамкал седобородый Улл.
– А может, придумать чего? Я вот тут подумал… – встрял в разговор старших черноволосый Джит, сын погибшего Орыга.
– Цыц! Куда лезешь! – разом замахали на дерзкого старики и женщины, но шаман Хань остановил их и кивнул пареньку:
– Говори!
…День спустя в становище Белокожих, потерявших было наш след, вернулись разведчики-следопыты. Сотник княжеской дружины доложил о них своему повелителю, поклонился и отошел, пропуская к сидящему у костра князю двоих закутанных в меха людей.
– Ну! – властно сказал князь, отбросив в сторону ветку, что строгал от безделья.
– Мы нашли их! – выдохнули следопыты разом и в доказательство выложили на камни у ног князя вороненые кинжалы, черные стрелы, кожаные пояса, резные детские игрушки, женские медные ожерелья и браслеты.
– Далеко? – Князь вскочил, размял затекшие ноги, потянул перевязь с мечом из кучи шкур, на которых сидел. – Биться там можно? Да не молчите же!
– Э-э-э… – в нерешительности протянул один следопыт, а второй махнул рукой и выпалил: – Мертвые они, владыка! Мужики ихние баб, стариков и ребятишек порезали всех и бросили валяться на корм зверью всякому, а сами ушли на восход. За горы, думаю, двинулись. Если поспешим мы – завтра их нагоним, там по самой кромке надо пробираться, они быстро идти не могут, стрелами снимем.
Князь хищно оскалился, вскинул рог в серебряной насечке и раскатисто протрубил общий сбор. Воины спешно оружались, хватали гориты со стрелами, вскидывали на плечи мешки с припасами, и уже через час воинство охотников за нелюдью под водительством князя ходко шло по курумнику, огибая величественный пик, вершину которого украшала снежная шапка.
– Вон там они все лежат, княже! – Следопыт указал рукой вниз, на подножие утеса. Князь, ухватившись за камень, свесился вниз, жадно вгляделся – на небольшой каменистой площадке у выбивающегося из скалы источника вповалку лежали темные тела. На одежде ярко алели пятна крови.
– Все мертвы, вы проверяли?
– Ага. Не дышат. И кровь всюду. – Следопыт шмыгнул простуженным носом. – Я старика одного ножом потыкал – мертвее не бывает.
– Собакам собачья смерть! – оскалился князь. – Вперед! Нас ждут еще живые враги!
…Шаман Хань пошевелился и открыл один глаз. Тихо. Никого. Никого, если не считать лежавших повсюду тел соплеменников, обильно политых кровью. Кровью из жил Морьи, самой старой женщины племени. «Я пожила уже, и пусть кровь моя даст жизнь детям нашим!» – просто сказала старуха и сама взрезала себе запястье костяным женским ножом.
Сын Орыга придумал все толково – женщины, дети, старики по одному пили из источника и засыпали, а шаман растаскивал неподвижные тела, рвал одежду и поливал кровью, делая так, словно бы людей убили. Белокожие должны были обмануться. Должны – и обманулись…
Те двое, что пришли проверить мертвых, все же сделали черное дело – ножами истыкали Гырьеза, проверяя, мертв он или нет. И старик умер, умер во сне, так и не пошевелившись. Дух справедливости сказал свое слово – за обман, который сотворил Гырьез много лет назад, поплатился он кровью.
А остальные… Им было суждено жить, и шаман будил Людей ночи, улыбался детям, ободряюще хлопал по плечам стариков и торопил, торопил, торопил соплеменников.
Лейка, тот самый долговязый охотник, что много-много лет назад пришел в это место вместе с Гырьезом, был разбужен вместе с остальными и долго ничего не мог понять, обалдело хлопая глазами, но пророчица Вэжанэ хлопнула его по лбу бараньей лопаткой, что всегда носила с собой, и сказала:
– Ты один мужчина среди нас! Разговоры потом, а сейчас нам нужна твоя сила и смелость!
И Лейка понял – беда. Он поудобнее перехватил копье и полез вверх по скале – в догляд.
Вскоре наше племя уже уходило прочь от источника, уходило в заповедные Бесконечные пещеры, туда, где нас никто никогда не найдет.
Стоя у двух куч камней, высившихся над телами Гырьеза и старой Морьи, что отдала свою кровь, чтобы жило племя, шаман Хань воздел посох и сказал:
– Мы еще вернемся на земли Белокожих! Мы еще отомстим, и да помогут над духи предков!