— Ну… — замялся Шноббс. — Насчет этого… То есть насчет Законов и Пастановлений… Я хочу сказать, когда-то, до того как появились все эти Гильдии и прочее… В наши дни закона вроде как и нет уже, все стало более… просто, что ли. В основном ты ходишь по улицам, звонишь в свой колокольчик и не высовываешься.
Шноббс вздохнул. Потом издал сдавленное мычание, выхватил закрепленные на поясе песочные часы и уставился на песчинки, быстро скользящие из верхней колбы в нижнюю. Засунул часы обратно, вытащил из кожаной кобуры большой колокольчик и слегка потряс им.
— Двенадцать часов, — пробормотал он. — И все спокойно.
— Что, и это все наши обязанности? — спросил Моркоу, когда звонкое эхо замерло в отдалении.
— Более или менее. Более или менее. — Шноббс торопливо затянулся.
— Правда? Ни тебе ночных погонь по крышам? Ни тебе раскачивания на люстрах? Ничего такого? — разочарованно протянул Моркоу.
— Выбрось из головы эту чушь, — принялся с жаром убеждать его Шноббс. — Я в жизни не делал ничего подобного. И ни о чем таком мне даже не рассказывали. — Он выпустил огромный клуб дыма. — А гоняясь по крышам, можно подхватить простуду и умереть. С меня хватит колокольчика. Того же и тебе советую.
— А можно я попробую? — сгорая от любопытства, Моркоу потянулся к кожаной кобуре.
После разговора Шноббс был слегка не в себе. Только этим можно объяснить, почему он совершил ошибку — не говоря ни слова, вручил колокольчик Моркоу.
Несколько секунд Моркоу внимательно изучал загадочный предмет. Затем принялся рьяно размахивать им над головой.
— Двенадцать часов! — заорал он. — И все спокооооо-о-йнааааа!
Эхо, отпрыгивая от стен, заметалось по улице, но было быстро подавлено жуткой плотной тишиной. Лишь в ночной дали разгавкались собаки. Заплакал ребенок.
— Ш-ш-ш-ш! — зашипел Шноббс.
— Но ведь все и вправду спокойно? — доверчиво уточнил Моркоу.
— Если ты не уймешься, все очень быстро изменится! Дай сюда этот чертов колокольчик.
— Я не понимаю! — воскликнул Моркоу. — Слушай, у меня с собой эта книга, которую мне дал господин Лосняга, и…
Порывшись в карманах, он продемонстрировал капралу «Законы и Пастановления».
Шноббс лишь пожал плечами.
— Никогда ни о чем подобном не слышал, — заявил он. — А теперь умолкни. Ни к чему поднимать такой шум. А то привлечешь сюда всяких разных. Давай быстрей за мной.
Схватив Моркоу за руку, он быстро потащил его по улице.
— Каких разных? — воскликнул Моркоу, сопротивляясь решительному натиску Шноббса.
— Плохих парней, — пробормотал тот сквозь зубы.
— Но мы же стражники!
— В самую точку! И нам ни к чему связываться со всякой швалью! Вспомни, что случилось с Гаскином!
— Но я не помню, что случилось с Гаскином, — растерянно признался Моркоу. — Кто такой Гаскин?
— А, это было еще до тебя, — промычал Шноббс. Он немного подуспокоился. — Бедолага. Но такое может случиться с каждым из нас. — Он оторвал взгляд от мостовой и уставился на Моркоу. — Все, хватит, ясно? Ты действуешь мне на нервы. Ночные погони, этого еще не хватало!
Он решительно зашагал прочь по улице. Обычно Шноббс передвигался несколько бочком, и сочетание решительной ходьбы с движением бочком создало любопытный эффект, как будто по мостовой прыгает краб.
— Но, но, — не унимался Моркоу, — в книжке сказано…
— Знать не знаю никаких книжек, — прорычал Шноббс.
Вид у Моркоу стал совершенно удрученный.
— Но есть Закон и… — попробовал робко возразить он.
Его слова — повезло, что не жизнь, — прервал огромный топор, со свистом вылетевший из-за ближайшей двери. Пугающего вида лезвие, вращаясь, рассекло воздух, врезалось в противоположную стену и отскочило. До слуха стражников донеслись звуки расщепляемого дерева и бьющегося стекла.
— Эй, Шноббс! — загорелся Моркоу. — Да тут драка!
Шноббс быстро заглянул в дверь.
— Ясное дело, — тоном знатока отозвался он. — Это же гномий бар. Причем из самых худших. Не лезь туда, парень. Эти недорослики нечестно дерутся — подставят подножку, а потом потрошат тебе нутро. Ты Шноббса держись, уж он-то…
Он схватил Моркоу за стволообразную руку. Это было все равно как попытаться взять на буксир статую Свободы.
Моркоу побледнел как мел.
— Гномы пьянствуют! И дерутся! — Он не верил своим ушам.
— За милую душу, — подтвердил Шноббс. — И говорят такие слова, которые я не рискну произнести даже при моей дорогой матушке. С ними компанию лучше не водить, это свора ядовитых… Ты куда?!
Никто не знает, почему у себя дома, в горах, гномы ведут тихую, упорядоченную жизнь, но, попадая в большой город, начисто о ней забывают. Что-то находит даже на самого что ни на есть невинного, словно выкованного из чистой железной руды шахтера. Переехав в город и немедленно поменяв имя на что-нибудь вроде Загорлохвать Пинайног, гном ходит все время в боевой кольчуге, носит не менее боевой топор и каждый вечер напивается до мрачного бесчувствия.
Вероятно, это происходит именно потому, что у себя дома гномы ведут такую тихую, упорядоченную жизнь. Таким образом, первое, что хочет сделать внезапно очутившийся в большом городе юный гном, лет этак семьдесят вкалывавший на папашу в глубокой сырой шахте, это хорошенько набраться и набить кому-нибудь морду.
Описываемая драка была одной из тех смачных гномьих драк, которые насчитывают около сотни участников и не менее ста пятидесяти болельщиков. Крики, проклятия и звон от ударов топоров о металлические шлемы смешивались с пением пьяной компании у камина, которая — еще один гномий обычай — распевала о любимом золоте.
Шноббс с размаху врезался в спину Моркоу. Резко остановившись, юноша с нарастающим ужасом разглядывал кабак.
— Слушай, здесь так каждую ночь, — предупредил Шноббс. — Не вмешивайся, вот что говорит сержант. Это их этнические обычаи или что-то в этом роде. А в этнические разборки лучше не встревать.
— Но… но… — запинаясь, возразил Моркоу, — это ведь мой народ. Стыд и позор так себя вести. Что же люди-то подумают?
— Люди уже думают о них как о мелких злобных педиках, — оборвал Шноббс. — А теперь пошли отсюда!
Но Моркоу уже прокладывал себе путь через кучу малу. Сложив ладони чашечкой вокруг рта, он проревел что-то на неизвестном Шноббсу языке. Так можно было бы сказать о практически любом языке, включая родной язык капрала, — но в данном случае речь идет о гномьем.
— Гр’дузк! Гр’дузк! ааК’ зт езем ки бур’к тзе тзим?[7]
Дерущиеся замерли на месте. Пара сотен разъяренных глаз, глядящих с сотни круглых лиц, с досадой и удивлением воззрились на ссутулившуюся фигуру Моркоу.
Надтреснутая пивная кружка, ударившись о грудные латы Моркоу, отскочила куда-то в угол. Моркоу наклонился и без видимых усилий поднял в воздух отчаянно сопротивляющуюся и размахивающую руками фигуру.
— Й’ук, идруз-m’руд-естуза, худр’зд дезек дре-з’хук, хузурук’т б’тдуз г’ке’к ме’к б’тдуз m’би’mк ксе’драmк ке’хкm’д. ааДб’сук?[8] Я не хочу никого шлепать, но если вы начнете играть со мной в б’тдуз[9], я начну играть в б’тдуз с вами. О’кей?[10]
Ни одному из гномов в жизни не доводилось слышать такого количества слов Старого Языка из уст кого-то выше четырех футов ростом. Они были поражены до глубины души.
Отпала сотня твердых, словно высеченных из камня челюстей.
— Вы на себя посмотрите! — Моркоу покачал головой. — Можете ли вы себе представить, что ваша бедная седобородая старушка мать, работающая не покладая рук в своей крохотной норке там, на родине, думающая, как там сегодня ее сын, — можете ли вы себе представить, что она подумает, увидь она вас сейчас? Ваши любящие матери, ведь именно они подарили вам первую кирку и научили вас пользоваться ею…
Стоящий у двери Шноббс наблюдал за происходящим с ужасом и изумлением. До его ушей донесся нарастающий хор сморканий и приглушенных всхлипываний. А Моркоу тем временем продолжал:
— …Она-то, верно, думает, что ее сынок коротает тихие вечерние часы за игрой в домино или чем-нибудь этаким…
Близсидящий гном, в шлеме, покрытом, точно еж, шипами длиной в шесть дюймов, тихонько заплакал, роняя горькие слезы в свое пиво.
— И бьюсь об заклад, прошло немало времени с тех пор, как кто-то из вас послал старушке матери последнее письмо, а ведь обещали писать каждую неделю…
Шноббс машинально вытащил засаленный носовой платок и передал его припавшему к стенке гному. Гномье тельце сотрясалось от рыданий.
— Ну а теперь, — добродушно заключил Моркоу, — я не хочу никого запугивать, но предупреждаю: отныне я намерен проверять это место каждую ночь и в дальнейшем рассчитываю видеть здесь поведение, достойное гордых гномов. Я знаю, что такое быть далеко от дома, однако таким безобразиям оправдания нет. — Он коснулся рукой шлема. — Г’хрук, т’у к.
Одарив всех ослепительной улыбкой, он полувышел, полувыполз из гномьего бара. Когда Моркоу наконец показался на улице, Шноббс похлопал его по руке.
— Никогда больше так не поступай, — предупредил он. — Ты ведь служишь в Городской Страже! Законом я уже сыт по горло.
— Но ведь это очень важно… — возразил Моркоу, на рысях поспешая за Шноббсом, который сворачивал в переулок.
— Куда важнее остаться целым, — перебил Шноббс. — Гномьи бары! Если у тебя осталось хоть немного мозгов, парень, ты зайдешь со мной сюда. И держи свою пасть на замке.
Моркоу уставился на здание, к которому они приближались. Оно стояло немного на отшибе от того моря грязи, которое в Анк-Морпорке зовется улицей. Изнутри доносились звуки, наводящие на мысли о крупной пьянке. Над дверью висела потрескавшаяся и заляпанная вывеска. Надпись сопровождалась изображением барабана.