— И куда делся стрелок? Мы его не видели, выходящим из этой дыры, — Снегирь приоткрыл закрывающиеся глаза, когда сквозь поглощающий его без остатка жар, почувствовал, как на полыхающий лоб легла восхитительно прохладная ладонь, а женский голос с легкой хрипцой из-за начавших перестраиваться когда-то связок, задал этот вопрос. До замутненного разума донесся отголосок боли, сконцентрированной где-то в боку, а затем эта боль отошла на второй план, остался лишь образ женщины, склонившейся над ним. Вместо того, чтобы ответить на заданный ею вопрос, Снегирь протянул.
— Какая ты красивая, — и попытался пьяно улыбнуться.
— Что с ним? — Зина повернулась к Груберу и нахмурилась. — Он бредит?
— Мы бредим большую часть нашей жиз-ни, — Грубер произнес последнее слова по слогам, потому что в это время вытаскивал последнюю пулю из тела Снегиря. — А он сейчас находится под сильной и ни хрена не очищенной наркотой. Как ты думаешь, может ли Снегирь сейчас мыслить здраво? — Грубер бросил зажим на стол и вытащил стерильный шовный материал, ловко надевая нитку на иглу, которую в свою очередь захватил иглодержателем. — Вот очухается, и узнаем, что он имел в виду, называя тебя красивой, и куда делся его чуть-чуть промазавший убийца. Хотя в одном он точно прав, тело, которое ты облюбовала — очень красивое.
— Я не выбирала его специально, если ты не помнишь, как именно все произошло, — Зина надулась, но тут же переключила все свое внимание на Снегиря, с задумчивым видом проводя по его лбу кончиками пальцев, отмечая, что тот под ее прикосновениями успокаивается.
— Честно? — Грубер наложил последний шов и щедро плеснул на раны живчиком. После этого принялся собирать инструменты, предварительно их вычищая, используя все тот же живчик. — Я вообще плохо помню, что происходило на тех идиотских кластерах, настолько мне было херово от твоего присутствия в моей башке.
— Ну одно-то ты помнишь очень даже хорошо, можешь не отрицать, в тот самый момент я все еще находилась в твоей башке, кажется, наш симбиоз ты именно так называешь, поэтому прекрасно знаю, что произвело на тебя такое сильное впечатление, — Зина приподняла голову Снегиря и, поддерживая ее, принялась аккуратно поить его живчиком.
— И что же я так сильно помню, что это пересилило твое влияние в самом конце нашего совместного существования? — Грубер очень осторожно уложил инструменты в рюкзак, закрыл его и только после этого повернулся к Зине, прищурившись, глядя на нее в упор.
— Ты помнишь гибель этой нелепой девчонки, Занозы, — Зина не стала отводить взгляд, как сделала бы на ее месте любая другая женщина. Их взгляды скрестились, и Груберу показалось, что послышался звук, как будто это скрестилась сталь. — Признайся, эта гибель произвела на тебя даже большее впечатление, чем осознание того, что Снегирь может быть следующим.
— Следующим где? — упомянутый Снегирь приподнял голову и уставился мутным взглядом на Грубера, который смотрел на Зина, так плотно сжав губы, что они превратились в тонкую линию. — О, размолвка в раю?
— Заткнись, тебе нельзя слишком много болтать, — процедил Грубер, и отвел взгляд, склонившись над ранами Снегиря, которые под воздействием бешенной регенерации, присущей всем населяющим Улей живым или условно-живых существам, уже начали рубцеваться. — Давай оттащим тебя на кровать, а то еще занозишь что-нибудь, лежа на этом столе.
— Что здесь происходит! — рев хозяина, раздавшийся от двери, не произвел на рейдеров и Зину никакого впечатления. Грубер только покосился в ту сторону, продолжая придерживать Снегиря за талию, стаскивая со стола. — Вы будете мне отвечать?!
— Справишься сама? — негромко спросил Грубер у Зины. Она только кивнула, крепче прижимая к себе начавшего сползать на пол Снегиря. — Я здесь разберусь и пойду девчонку поищу, что-то она, похоже, заблудилась, если, конечно, с ней ничего не произошло. — Подхватив рюкзак, он направился к Михалычу, бросив всего один взгляд назад, чтобы убедиться в том, что Зина со Снегирем передвигаются довольно резво и уже достигли лестницы. Остановившись напротив кваза, Грубер медленно проговорил. — Не пойми меня неправильно, Михалыч, и не обижайся, но за то недолгое время, которое мы с друзьями здесь находимся, нас пытались избить, убить, последнее — так несколько раз, ограбить, и когда Снегирь решил воспрепятствовать отнятию у нас всего честно нажитого, его снова едва не убили, и, заметь, все это так или иначе вертится вокруг твоего бара. Не замечаешь в этом определенные тенденции? Нет? А они есть, Михалыч. Почему-то я привык считать стабы этакими островками относительной безопасности. Вот только здесь мне никак не удается почувствовать эту самую безопасность. Ничего не хочешь мне по этому поводу сказать? — Михалыч молчал, возвышаясь над Грубером как скала, и это молчание стало уже напрягать, причем настолько, что Грубер, рука которого в этот момент находилась на автомате, потянулась к предохранителю. Было не понятно, заметил Михалыч это движение или нет, но он покачал головой и проговорил.
— Да не хватайся ты за ствол, сам понимаю, что не слишком красиво все это выглядит, но, то ли вы такие неудачники и притягиваете к себе неприятности, то ли сами их провоцируете, но с вами, ребята, действительно что-то странное происходит. Вот только, люди иногда пропадают. Просто так, вроде не собирался никуда, и даже лихоманки у него никто не видел, даже самого ее начала, и вдруг раз, и исчез. И вроде бы сильно не заметно, да и живем-то где, в Улье, а осадочек остается. И тут вы нарисовались хер сотрешь, и разные гадости начали проявляться все чаще и чаще. Я не знаю, что происходит, веришь ты мне или нет, Грубер, но стаб этот действительно один из самых безопасных в плане зомбаков. Так, приблудные иногда попадаются, пытаются мимо охраны пройти, да только мозгов-то у них давно нет, вот и становятся этакими развлечениями для ребят, в плане пострелять, или еще как в их умерщвление потренироваться. Не нравится что-то зомбакам тут. Что-то их отсюда отталкивает. А что ты про вора говорил?
— Нас, похоже, пытались ограбить, только брать у нас особо нечего, а что есть, то с собой носим. Не знаю, получилось или нет, не поднимался пока наверх, но вот Снегиря этот козел едва не убил. И опять же, я абсолютно не знаю, в чем причина, и куда он потом делся, потому что из дверей точно никто не выходил, — Грубер пристально смотрел на хозяина и не спешил убирать палец с предохранителя. Ему не нравилось в этом стабе абсолютно все, за очень редким исключением, и Михалыч в эти исключения не входил. А чтобы понять, как именно он относится к представителям стаба, ему было достаточно очнуться в неглубокой могиле, где его закопали заживо из расчета: или сам задохнется, или измененные откопают и сожрут.
— Если ты думаешь, что мне все по нраву, то ты сильно ошибаешься, — Михалыч вздохнул, прошел мимо Грубера, который, не отводил от него взгляда, поворачиваясь по мере продвижения хозяина до того момента, пока тот не сел на массивный стул, стоящий за столом. Таких стульев было не слишком много, скорее всего, предназначались они для иммунных с габаритами самого Михалыча. — Я вижу, как люди, попадая сюда, начинают постепенно меняться, словно озверина выпивают утром, в обед и вечером. Да ты сам это действие на себе испытал, когда с Онегиным сцепился. Но такие всплески не постоянно происходят, с определенной последовательностью, а вот с чем они связаны, я тебе не скажу, не знаю. Может вспышки на местном Солнце слишком уж яркие, херн его разберет. Но не так уж и часто это происходит, чтобы менять здешнюю безопасность на что-нибудь другое. Да и лихоманка словно отодвинута по времени, — Михалыч начинал уже повторяться, но, похоже, у мужика накипело, и он стремился таким вот нехитрым способом сбросить уже порядком поднадоевший груз. — Я сам-то не подвержен этим всплескам, но тут то, что я кваз — сыграло свою роль. Не думал, что такой бонус от жемчуга схвачу, кроме дара и оригинальной рожи, — Михалыч вздохнул. — Да хватит уже раздумывать, пристрелить меня или нет. Мне еще кровищу, которую вы тут развели убирать, скоро клиенты попрут, у кого шланги уже подгорают, а тут словно на скотобойне, — он грузно встал и направился в подсобку, а Грубер одним движением сняв предохранитель, вскинул автомат, направив его в дверь, за которой скрылся хозяин, отступив одновременно чуть в сторону, чтобы уйти с возможной траектории возможного выстрела. Дверь в подсобку открылась, и Грубер напрягся, едва не спустив курок. Михалыч вышел, увидел целящегося в него Грубера и, ухмыльнувшись, бросил на пол ведро, тряпку и швабру. — Если ты думаешь, что я тебя из этого смогу порешить, то ты меня, похоже, переоцениваешь.
Грубер медленно поставил автомат на предохранитель и опустил оружие.
— Я не буду извиняться.
— А я и не жду от тебя извинений, — Михалыч поднял с пола ведро и поставил его под кран, глядя, как оно наполняется водой. — Ты собрался-то куда?
— Девчонка эта, Анна, должна была уже прийти, но так и не пришла. Или далеко живет?
— Да нет, близко, — кваз пожал плечами. — Прямо по тропке с того места, где на складе разгружались, и аккурат в ее дом упрешься. А вот номера ее конуры не знаю, не интересно это мне было. Хотя девчонка справная, и хорошенькая. На нее постоянно кто-то пытался залезть, но ей пока удавалось ускользнуть. А что, понравилась?
— Наша спутница обещала Анне безопасность, — уклончиво ответил Грубер, закидывая автомат за спину. — Пойду гляну, чтобы чего не случилось, — и он вышел из бара, направляясь к той тропинке, по которой Анна ушла к тому месту, которое она называла домом.
— Пойди, посмотри, — Михалыч поставил ведро на стол и нарочито кряхтя намочил тряпку, которой принялся вытирать стол, на котором виднелись кровавые разводы. — Может и вправду помочь надо, но я вот думаю, что она сбежала от вас, спряталась, значит. Анна всегда так делает, юркнет в свою норку и сидит тихо как мышка, чтобы внимание не привлекать. Наверное, поэтому до сих пор жива.