— А кто был хозяином дома, где жил Иегуда-Юдл?
— Зачем это тебе?
— Хотел бы выяснить, с кем общался Польский Святой.
— Ни с кем, — спокойно сказал Хаим, не поворачивая головы (он шел чуть впереди, указывая мне дорогу).
— Сдается, ты знаешь больше, чем говоришь, — проворчал я.
— Мы все знаем больше, чем говорим. «Молчание — ограда мудрости», так, кажется, написано в «Поучениях отцов»?
Дом рава Амнуэля стоял в центре гетто, на площади — высокий, четырехэтажный. Электрического звонка не было — его заменял дверной молоток в виде бронзового льва, держащего кольцо в оскаленной пасти. Хаим стукнул несколько раз, довольно скоро в прихожей послышались шаги, и дверь отворилась.
— Вы к раву? — спросил открывший нам юноша в ермолке и традиционной еврейской одежде.
— Да, — ответил Хаим, и нас без каких-либо церемоний проводили в кабинет рава на втором этаже.
А книг-то, книг!.. Все четыре стены в кабинете рава были уставлены книгами, оставляя лишь небольшое место для двери. Письменный стол стоял в центре комнаты.
За ним восседал рав в темном шелковом халате, а перед столом стояли два стула, на которых и разместились мы с Хаимом.
Рав Амнуэль приветствовал нас кивком головы, почти не отрывая взгляда от книги, которую он читал.
— Шалом, ребе, — поздоровался с ним Хаим как можно вежливее. — Это Яков Рафаэль, комиссар карабинеров.
Амнуэль посмотрел на меня с интересом:
— Что привело полицейского в дом к раввину?
Хаим уже раскрыл рот, но я решил повести разговор сам:
— Вы знаете, сегодня в гетто скончался Иегуда-Юдл Розенберг, которого называли Польский Святой. Мне поручено расследование его смерти.
— Разве что-то непонятно? — удивился рав.
— Непонятно все. Например, причина смерти — точнее, причина, вызвавшая остановку сердца. Пол в комнате покойного обожжен — почему? Почему в момент смерти Розенберг был в праздничной одежде? Я ведь еврей и знаю, что надевают евреи в будни, а что — в праздники.
— Вы — еврей? — рав посмотрел на меня с интересом.
— А что, непохож? Отец мой был раввином в Падуе, умер, когда мне было четырнадцать лет. А мать моя умерла при родах. Так что всего добиваться пришлось самому.
— Но хоть какое-то еврейское образование вы получили?
— Учился немного, — уклончиво ответил я.
— Вы когда-нибудь слышали отрывок из Талмуда о том, как четверо вошли в Пардес?
— Даже наизусть помню — почти. «Четверо вошли в Пардес — рабби Акива, Бен-Азай, Бен-Зома и Элиша бен Авуя. Бен-Азай умер, Бен-Зома сошел с ума, Элиша бен Авуя стал еретиком, а рабби Акива вошел с миром и вышел с миром». Так, кажется?
— Блестяще! А что такое Пардес, можете объяснить? — продолжал расспрашивать меня Амнуэль (чудное зрелище со стороны — рав допрашивает полицейского).
— Ну, Пардесом называют четыре уровня комментирования Торы: пшат — простой смысл, ремез — намек, драш — гомилетический комментарий и сод — тайна. Первые буквы этих четырех слов и составляют аббревиатуру «Пардес». В ешиве я думал, что они просто комментировали Тору, но как тогда понять последствия?
— Не все так просто. Загляни в комментарий, и ты увидишь, что под Пардесом подразумеваются высшие, духовные миры.
— И что там произошло? — задал я риторический вопрос. Я полицейский и привык верить если не уликам, то, по крайней мере, свидетелям. А вы видели когда-нибудь свидетеля, который вернулся из рая?
Амнуэль захлопнул книгу — для того, чтобы полностью перейти к разговору.
— С рабби Акивой все ясно — у него порядок. Бен-Зома сошел с ума от видений, которые открылись перед ним в высших мирах. Элиша бен Авуя, по прозвищу Ахер — Чужой, — стал еретиком от того, что узрел Метатрона, Князя Божественного Лика. Но отчего умер Бен-Азай?
— Не знаю, — ответил я. — Не мне было поручено следствие.
— Я считаю, что кто-то из ангелов убил его, — совершенно серьезно ответил рав.
— В таком случае, может, вы и подскажете, как его привлечь к ответственности? А если серьезно, ваши слова — это тонкий намек на то, что такая же история произошла с Польским Святым? Извините, но мне трудно в такое поверить.
— А вы вообще знаете, зачем реб Иегуда-Юдл приехал в Италию? — спросил меня Амнуэль.
— Пока не знаю. Но в ходе расследования узнаю обязательно, — пообещал я ему.
— Так я вам скажу, — рав понизил голос. — Он приехал в Италию, чтобы найти книгу Адама Ришона…
Мы с Хаимом переглянулись, но Амнуэль, увлеченный разговором, этого не заметил.
— …там он рассчитывал найти печать одного из ангелов.
— С каких это пор ангелам положены печати? — поинтересовался я слегка саркастическим тоном, чтобы подзадорить рава к дальнейшим рассказам. — И почему книга Адама должна находиться именно в Италии? Насколько я знаю, Адам был сотворен на месте Иерусалима, рай находился в Междуречье, а после изгнания Адам с Евой были возвращены обратно в Палестину. Не логичнее ли эту книгу искать именно там?
— Вовсе нет. Оригинал книги, написанный алфавитом Адама, считается утерянным. Но существует его латинский перевод!
Амнуэль встал с кресла, подошел к полкам, пробежал длинными тонкими пальцами по книгам — ага, вот — и с нужным томом вернулся на место.
— Это книга «Мидраш Тальпийот», изданная в Варшаве в тысяча восемьсот семьдесят пятом году. Смотрите, что пишет автор, рав Элиягу ха-Коэн из Измира…
Рав полистал книгу, нашел нужное место и принялся читать, переводя сразу на итальянский:
«И я, автор, видел книгу на христианском языке, которая называлась „Книга Адама Ришона“, и была она в руках одного философа и врача, и видел я в ней поразительные вещи, именно в тех вопросах, где необходимо точное знание — имена ангельских чинов и их князей, и их пути, и периоды, которыми они управляют, то есть часы, дни, недели, месяцы, кварталы, полугодия и годы, и имена святых ангелов, и имена ангелов-мучителей; сферы, созвездия и планеты, их ночи и их дни; и это чудо».
— Христианский язык — это латынь, — продолжил рав пояснения. — И совершенно логично, если книга когда-то была издана на латыни, попытаться поискать ее в библиотеке Ватикана.
— А вы не пытались искать ее там? — спросил я.
— Вот еще, — усмехнулся Амнуэль. — Кстати, реб Иегуда-Юдл тоже спрашивал меня об этом. И даже просил помочь в поисках — он ведь не говорит по-итальянски.
— Вы ему помогли? — теперь роль ведущего допрос перешла ко мне. Надо сказать, в ней я чувствовал себя привычнее.
— Нет, конечно, — ответил рав. — Религиозный еврей не должен ходить в Ватикан. И, кроме того, я вообще не одобрял его идеи спуска в Меркаву.
Этого выражения я не понял, но переспрашивать не стал — вопросов и так накопилось предостаточно. Только отметил про себя, что рав вместо слова «колесница» употребил древнееврейское выражение «Меркава».
— А вот это, — я достал из кармана один из листков, найденных на столе Польского Святого, — тоже имеет отношение к книге Адама?
Амнуэль очень внимательно осмотрел листок.
— Это буквы Адама.
— Я знаю. Но что здесь написано?
Рав пожал плечами:
— Имена ангелов. Есть еще такие бумажки?
— Целая пачка, — я вытащил из кармана все. — А почему они записаны буквами Адама, а не обычным ассирийским шрифтом?
— Попробую объяснить. С основами каббалы вы знакомы?
— Только в самых общих чертах. То, что краем уха слышал в ешиве.
— Тогда вам должно быть известно, что буквы еврейского алфавита — это сосуды для Божественного света. Есть различные формы букв — сефардская, ашкеназийская, Аризаля… Но, несмотря на небольшую разницу в написании, все они буквы ассирийского шрифта и предназначены для приема Божественного света из определенного источника.
— Вы хотите сказать, что содержимому должна соответствовать определенная форма сосуда? — догадался я.
— Совершенно верно — так же, как вино, например, не принято наливать в чашки, а чай — в рюмки. Так вот, ассирийский шрифт принимает свет из сфиры Малхут (нижнего уровня) мира Ацилут (высшего из духовных миров). Но шрифт Адама — это сосуд для света из источника еще более высокого и возвышенного, сфиры Кэтер (Корона) высшего из миров.
— А есть что-то еще выше? — поинтересовался я.
Амнуэль отрицательно покачал головой:
— Только Бог Святой, Благословен Он, в Своей сущности. После разрушения Первого Храма еврейский народ был отсечен от уровня, именуемого Короной Бога, и нам запретили входить дальше порога высшего из миров, мира Ацилут.
— Что значит это название? И зачем тогда пользуются шрифтом Адама, если он уже не нужен? — продолжал я уверенно вести беседу-допрос.
— Ацилут происходит от древнееврейского слова «эцель», что означает «у», «около», потому что этот мир — ближайший к Богу. Зачем некоторые люди продолжают пользоваться шрифтом Адама, я не знаю. А сейчас, пожалуйста, извините — мне пора ложиться спать, я встаю на молитву с первыми лучами солнца.
Рав проводил нас до дверей кабинета, а спустились мы уже сами.
Гетто спало. Казалось, только духи витают над остроконечными крышами. И мы с Хаимом были как два бодрствующих в целом мире спящих.
— Между прочим, он так и не ответил, что это за ангельские печати, — заметил я Хаиму.
— Это я и сам могу тебе рассказать. В мире Брия, куда попадает путешествующий по духовным мирам (он находится ниже Ацилута), есть семь залов. У входа в каждый зал стоят ангелы, которым, чтобы они тебя пропустили, надо предъявить две печати. У каждого ангела есть свои печати, по форме они напоминают буквы Адама. — Хаим помолчал, потом продолжил: — Если печати у тебя не окажется или она будет не такой, как надо, — ангел может тебя убить. Так, по мнению рава Амнуэля, произошло с Бен-Азаем. И с Польским Святым, наверное, тоже.
— А ты сам когда-нибудь эти печати видел?
— Видел, но не все, конечно. Кое-какие из них приведены в «Книге трепещущих» рабби Элиазара из Меца…
Я остановился и взял Хаима за руку: