о были те солдаты, которые, кажется, ни разу не ранили друг друга до крови в учебных боях и морщились, когда я настаивал, чтобы они каждую ночь чистили и полировали оружие. Еще немного, и они перестанут воспринимать меня всерьез. Я кивнул Ковраку. Я все понял.
— Эй вы, притворщики, встать! Немедленно! Бегом!
Я два часа гонял их по полуденной пустыне. К концу первого часа они истекали, потом и задыхались. Когда они пробегали мимо того места, где стоял я, сцепив руки за спиной, выражение моего лица не изменилось и я не произнес ни слова. Они продолжали бежать. Спустя еще полчаса они уже еле двигались. Один из солдат упал на колени, держась за живот, в двух сотнях шагов от места, где я стоял и смотрел. Судорога.
Я хотел остановить тренировку, но Коврак стоял рядом, наблюдая, и ждал, когда я выкажу свою слабость. И лорд Парвен был со мной.
Вы знаете, что делать, — нашептывал он. — Он бесполезен, если не может выполнять приказы. И он сам это знает. У солдата есть гордость, иначе он предаст, если бой будет чересчур тяжел. Воины Зев'На не живут, если не подчиняются.
Я обнажил меч и дошел по растрескавшейся земле до упавшего солдата. Это оказался Лак. У меня на поясе висел бурдюк воды, но с тем же успехом он мог бы быть и в Комигоре. Я коснулся шеи Лака острием клинка.
— Беги, — приказал я.
Он хрипел и задыхался, не поднимая взгляда. Я нажал сильнее, прорезав кожу.
— Беги! — повторил я приказ.
Я очень хотел, чтобы он побежал, каждый мускул моего тела умолял его встать. Медленно он поднялся и поковылял дальше в жаркое марево.
Только девять из моих солдат закончили пробежку. Старший упал замертво в пятидесяти шагах от финиша. Лак вернулся с остальными, рухнул на землю и потянулся за бурдюком.
Как вы поступите? — поинтересовался Парвен. — Разве он выполнил ваш приказ полностью?
Он мог бы и не говорить этого. Я и так знал, как должен поступить, даже если мне и было это отвратительно.
— Стой, Лак, — окликнул его я, — ты не закончил пробежку.
Лак непонимающе смотрел на меня, держась за живот, согнувшись пополам в судороге.
— Тебе было приказано бежать двойное время, но ты четверть часа провел лежа на земле, пока я не заставил тебя продолжить. Я запрещаю тебе пить с теми, кто выполнил приказ, пока ты не закончишь.
Пинком я вышиб бурдюк с водой у него из рук. В его глазах полыхнула такая ненависть, что я обнажил меч.
— Беги, — сказал я снова.
Он встал и заковылял прочь.
— Нето, засеки ему четверть часа.
Я повернулся и посмотрел на остальных, утолявших жажду и утиравших лица. Казалось, прошел еще год, пока солдат не выкрикнул время. С глухим ударом Лак рухнул поблизости от меня.
Неплохо. — Парвен все еще был со мной. — Но вы же знаете, что еще не закончили. Он противился вам. Вам пришлось дважды повторить приказ.
Лак лежал спиной в пыли. Один из солдат вливал воду ему в рот, но он выхаркивал ее обратно несколько раз, пока судороги не ослабли и он не смог проглотить немного. Я стоял над ним и смотрел, как он дышит. Он был слаб. Я мог прочесть это в его лице, а он и не знал, что я могу. Он совсем не боялся меня.
А должен. Он ослушался вас, потому что в нем совсем не было страха. А что бы он сделал, если бы вы приказали ему умереть за вас? Вам пришлось бы повторить это дважды?
— Свяжите его, — приказал я. — Десять плетей. Пять за то, что вынудил меня повторить приказ, и еще пять за предположение, будто я не замечу, что он сократил время.
Лак попытался возражать, но я поднял руку.
— Одно слово… одна жалоба… один вопль, и будет еще десять плетей. А потом еще десять.
Первые два раза я ударил его сам, подчеркивая свою власть, а потом передал кнут одному из тех, кто мог лучше с этим справиться. Когда все было закончено, я вернулся в палатку и велел рабу принести мне воды, чтобы смыть с тела забрызгавшую меня кровь.
Лорды были удовлетворены.
Это было необходимостью… Неприятной… Возможно, теперь он станет жить ради служения вам… Вы справитесь с трудностями командования…
Этим вечером я больше не выходил. Пусть другие смогут промыть раны Лака, пока я этого не вижу. Страх передо мной объединит их.
Прекрасная работа…
Еще несколько месяцев я сурово муштровал своих девятерых солдат, безжалостно наказывая за малейшую оплошность. Лак и я больше не тренировались вместе. После того как его выпороли по моему приказу, я заставлял его вставать, бегать и выполнять все упражнения наравне с товарищами. Его ненависть преследовала меня как тень в послеполуденной пустыне.
День за днем мы занимались строевой подготовкой под палящим солнцем, сражались на утяжеленных свинцом дубинках, развивая силу, били по деревянным шестам, отрабатывая движения ног и точность обращения с мечом и пикой, упражнялись с завязанными глазами, развивая восприятие, или стоя на одной ноге, совершенствуя чувство равновесия. В конце концов, я решил, что мой отряд готов к испытанию. Мы пригнали двадцать пять рабов для тренировочных боев. Это был отличный день. Только одного из моих солдат ранили, в то время как семь рабов было убито. На другой день мы отправили в скалы пятьдесят рабов. Каждому выдали бурдюк с водой и запас серого хлеба. Я дал им дневную фору и сказал, что они получат свободу, если сумеют ее сохранить. На следующее утро мы начали охоту, используя все свои умения, чтобы выследить беглецов. Кое-кто сбился в кучки и пытался сражаться с нами или нападал из засады. Другие разбежались. За три дня мы вернули назад всех, кроме троих — они пытались обрушить на нас лавину и сами погибли под камнями. Никто из моих людей не пострадал.
Это я придумал оставить загон для рабов открытым в ту ночь, когда мы вернули их обратно. Я решил, что, почувствовав вкус недолгой свободы, они снова попытаются сбежать. Я оказался прав, и мы с моим отрядом заново переловили их за следующие два дня. Я не позволял своим людям спать, пока последний из рабов не был пойман, и жестоко выпорол сторожа за то, что тот оставил загон незапертым. Он не знал, что я сам открыл его, и верил, что заслужил наказание. Это стало хорошим уроком для моих людей.
На следующее утро после того, как мы вновь переловили рабов, я вышел из палатки и увидел с холма, что мой отряд, их палатки, лошади, оружие — все исчезло.
— Где они? — потребовал я ответа.
Коврак, как обычно, занимался растяжкой и пил кавет.
— Переведены. Не знаю куда, и вы не узнаете.
— По чьему приказу?
Глупый вопрос. Я и сам знал по чьему. Почему? Мы хорошо работали. Они боялись меня. Они сделают все, что я им прикажу.
Вы прекрасно понимаете почему, — ответил Парвен. — Из-за того, кто вы есть и кем должны стать. Ваше время в лагерях подошло к концу.
Когда я вернулся в свой дом в Зев'На, Сефаро и другие рабы исчезли, их сменили другие, безымянные. Мне не сказали, куда они делись. Я решил, что они убиты, а если и нет, то мои расспросы приговорят их. На фехтовальной площадке меня встретил новый учитель, наставники по рукопашному бою и верховой езде тоже сменились. У всех у них были странные глаза, они не улыбались, но издевались надо мной и высмеивали мои несовершенные умения, пока я не возненавидел их.
Мне и не должно быть приятно. Предстоит выучить трудные уроки. Я пытался вспомнить, каким я был, прежде чем оказался в Зев'На, но в памяти не всплывало ничего, кроме постоянного страха. Теперь страха не было. Он исчез вместе с моей мягкостью и слабостью, я стал таким же крепким и одиноким, как красные скалы пустыни. Никогда больше я не пролью слез в подушку. Я даже не помню, как это делается.
ГЛАВА 31В'САРО
Мои ступни, покрытые пузырями и трещинами, кровоточили. Каждый шаг — сражение. Сначала желудок сжимался в мрачных предчувствиях, а душа ожесточалась в ожидании невыносимой боли. Затем волны обжигающего жара, струившегося из раскаленного жерла пустыни, расстреливали кожу, словно передовой отряд врага. И наконец, приходила сама боль, когда окровавленная плоть соприкасается с песком, покрытым соляной коркой, и камнем, источенным ветрами и докрасна раскаленным огненным шаром солнца.
Я мечтал о ботинках. Как странно, что вся жизнь человека может свестись к размышлению над единственным шагом и страстному вожделению стоптанной за десять лет пары ботинок. Это были прекрасные ботинки, выносившиеся до такой мягкости и совершенной формы, что моя нога покоилась в них, как яйцо в гнездышке. Я получил их от Б'Далло в обмен на три занятия фехтованием с его прыщавым сынишкой Б'Исандером. Это было отличной сделкой для Б'Далло, поскольку моя плата, как правило, бывала выше, но в последние годы, годы войны, хорошие сапожники еще большая редкость, чем хорошие учителя фехтования.
Годы войны… Мы думали, что они закончились, когда принц Д'Натель вернулся в Авонар после победы у Ворот Изгнанников. Наши войска — они никогда не были настоящей армией, всего лишь чародеи разнообразнейших занятий, превращенные в солдат, — были распущены. Мы выходили из убежищ и верили, что сможем вернуть жилища, откуда сотни лет назад ушли наши семьи. Дураки вроде меня говорили, что те, кто родился в Сен Истаре, могут отправиться в нашу давно заброшенную деревню и возродить ее, прокладывая прекрасный путь, по которому пройдут наши дети, — или, быть может, встретить там прекрасную женщину, с которой и проложить путь к прекрасным детям. Но мы осознали свою ошибку, и теперь какой-нибудь пустоглазый дьявол-зид носит мои несравненные ботинки, пока… пока мне приходится делать следующий шаг.
Мы в Сен Истаре ничего не слышали о возобновившихся атаках и с радостью и надеждой занимались собственными делами. Фен'Лиро, мельник, пригласил Строителя, чтобы тот починил его колесо, и мы все собрались посмотреть на чудо, творимое голосом Строителя. Он спел на место спицы и обод, завершив мельничное колесо руладой, которая исторгла восхищенные вздохи из груди нескольких деревенских девиц, знавших, что Строитель не женат. На учителей фехтования девицы не заглядываются.