у собой. Они ждали в долгих очередях, чтобы подняться вверх навстречу солнечному свету, которого многие из них никогда не видели.
Горбатые женщины с распухшими руками и лицами несли на спинах детей, прижимаясь к сырым, чёрным стенам, чтобы позволить Хаггару и Астриане, последним стражам Живых Врат, пройти. Изредка они касались лба или бормотали что-то в знак уважения, прежде чем вернуться к своим заботам и продолжить ждать в очереди. Сейчас, когда волк шагал впереди, чтобы расчистить дорогу, длинную лестницу освещали не факелы или горящие химикаты, а сверкающие кристаллы в скале, испускавшие синий, зелёный и фиолетовый свет.
Со временем они пришли к самому Харроухейму, подземной крепости короля Броннора, построенной в исполинской пещере соляного карьера. Они неожиданно вышли на соляной пол, где над ними нависли каменные и железные стены. По крайней мере здесь был свет и солдаты — мирмидоны короля фоморов. Из цитадели раздавались звуки барабанов и медных труб, эхом отражающиеся от кристальных стен. Но ворота были закрыты, и ни один стражник не встретил их, пока они пересекали солёную равнину под укреплениями, чтобы продолжить свой спуск.
Они вошли в гигантский разлом в камне, где земля уходила вниз. И здесь мир изменился. Наверху, ближе к поверхности, камень вырезали, добывали и умертвляли. Здесь он по-прежнему был живым, вырастая в ландшафты столь же разнообразные, как любой лес или горы. Они спускались через мерцающие леса грибов. Здесь жили звери, змеи, ящеры и грызуны разных видов, но также — крохотные олени и козы сидели на камнях, и даже несколько бледных птиц. Цветущие лозы и лианы укрывали далёкие стены и свисали со сталактитов над головами. Воздух здесь был более лёгким, насыщенным, и по бесконечным пещерам дул ветерок, как будто наполненный свежестью глубин.
Волк шагал вперёд. Они подошли к берегу чёрной реки и взобрались на расколотые камни у водопада. Хаггар проложил себе путь по камням и застыл у первого рукотворного сооружения, что он видел за долгие часы путешествия — сторожки, построенной из чёрных кубков пемзы и освещённый трепещущим фонарём.
— Есть кто? — позвала Астриана.
Её доспех мерцал в темноте сине-зелёным, и она подняла свою серебряную булаву. Из открытых дверей нетвёрдым шагом вышел мужчина, воин-фирболг в кожаных доспехах, с мечом в руках.
— Вы здесь, — сказал он. — Хвала богам. Я часами оставался один, дожидаясь, пока они вернутся. Они забрали всех моих солдат, — добавил он, указывая мечом на дыру в каменной стене, освещённую изнутри неестественной смесью цветов.
— Кто?
— Темирант и остальные. То, что от них осталось.
Он был крупным мужчиной. На его бледной коже блестел пот. Подняв меч и сделав жест в сторону глубин, он сказал:
— Я собирался попытаться снова, в последний раз. На открытом пространстве их слишком много. Но мы можем сражаться с ними в тоннелях, по одному за раз.
— Как тебя зовут? — спросила Астриана.
— Гарм, миледи.
— Ты храбрый мужчина. Пойдём вниз.
Наконец они достигли окрестностей Живых Врат, этого крохотного портала в Дальнее Царство. Его диаметр можно было измерить ресницами, и несмотря на это, сочившаяся через него субстанция — не столько материя, сколько безумные идеи, могла отравить целый мир. В последней пещере они увидели, что все поверхности покрыты блестящей слизью, которая хваталась за ноги и затрудняла ходьбу. Зато она обеспечила им свет; через полторы мили они встретили первых слуг аболетов, стражников-эладрин, которых тот подчинил своей воле. Один из них возник неожиданно, встал в слизи по голень, где лежал, вытянувшись.
— Темирант, — выдохнула Астриана.
Его кожа стала прозрачной, его виднеющиеся органы и кровеносные сосуды были усеяны нездоровыми пятнами, в его пристальных глазах светилась тупая злоба. На нём не было одежды, не было оружия. Он зашагал к ним, вытянув руки, пытаясь заточить Астриану в свою слизистую хватку. Она ударила его булавой, которая издала мокрый, булькающий звук, погрузившись в его плоть; Хаггар не смотрел. Он уже начал своё превращение, мысленно карабкаясь по петляющей лестнице до тех пор, пока его тело не удлинилось в несколько раз, его руки и ноги не исчезли, и он не начал скользить по покрытым слизью камням мимо Темиранта и других слуг-эладрин глубже в нору; они его не видели.
Проползая мимо, он ударил их лодыжки своим тупым носом; одного сбил с ног и опутал хвостом, потащив дальше, выдавив из него то, что оставалось вместо жизни. Он отпустил, затем поплыл туда, где слизь была гуще всего, нырнул в пасту или варево из полуразложившихся тел, пока не нашёл коридор, полностью заблокированный слизью, и не просочился через него.
Лишь на мгновение он увидел аболета, с его крыльями, гребнями и щупальцами, с тремя вертикальными глазами, расположенными вертикально в ряд; он закрыл собственные глаза, закрыл уши, позволил разуму сжаться до размеров своего рептильего сосуда, заперся внутри этого маленького черепа, как внутри тюрьмы из кости, в центре которой он свернул своё сознание в шар, как будто пленник, усевшийся на полу камеры и обхвативший колени руками, обратив лицо внутрь — отчасти от отчаяния, отчасти от желания сохранить силы.
Он позволил себе ничего не ощущать длинной плоской поверхностью тела, гладкой узорчатой кожей великой змеи, пробиваясь через слизь в нутро исполинского чудовища, нутро, которое поглотило его, позволяя пройти, и засосало в ландшафт воспалённых внутренностей, забитых слизью тоннелей, кишащих паразитами.
Даже отключив разум и погрузившись в тело так глубоко, насколько он только мог, не отпуская при этом синапсы и ганглии, контролирующие дыхание и сердце, он всё равно уловил смутный образ Астрианы и Гарма по колено в выделениях, рубящих и колотящих этих паразитов, пытающихся повалить их.
Затем Хаггар миновал их и снова заскользил по затопленным тоннелям, и снова увидел красные глаза аболета, и снова проник сквозь мембрану его тела.
В центре чудовища он обнаружил Живые Врата, портал в Далёкое Царство. Из них сочилось заражение — крохотный клапан из морщинистой плоти в сокращающейся стене. Здесь обитал ещё один монстр, плавал в субстанции, которая была не твёрдой, не жидкой и не газообразной, создание из извивающихся щупалец, окружающих единственный пылающий глаз. Похожие на кинжалы зубы заполняли его пасть, и Хаггар обнаружил, что его несёт к чудовищу в своей естественной форме, обнажённым, не считая тотемного жезла, который торчал из костей запястья. Похоже, существо всё же могло увидеть его истинную сущность и ограничить его слабейшей формой.
Комки огня ударили из глаза чудовища. Но у Хаггара был его тотемный жезл, и этим жезлом он стал перемешивать субстанцию глубин, хрипя приглушённые эвокации, пока окружающая его матрица не началась шевелиться, не приняла форму водоворота или торнадо; он управлял ею, как мог управлять бурей или тучами в собственном мире. Струйки огня потекли назад, охватив монстра сетью собственного пламени, но в то же самое время живые врата отворились, и сквозь них протянулось единственное фиолетовое щупальце. Это был пожиратель разума, последний из ожидавших здесь ужасов, и он тщательно принялся искать его, проникая сквозь слизь, нащупывая его голову. Наверняка за воротами располагалось образование старшего разума, управляющее всей этой сетью иллюзий и обмана.
Он начал брыкаться, и чудовище схватило его. Внутри его тюрьмы разума длинная рука протиснулась через прутья — потому что он боялся. Он сидел голым, свернувшимся в клубок в центре своей камеры, позволяя руке пожирателя прощупывать его череп, отыскивая точку входа. Он ощутил прилив эмоций и ощущений, захлестнувший его, и его разум наполнился образами былого, настоящего и грядущего; его мать стоит у костра рядом со своей хижиной в лесу; бассейн в брошенном городе в горах; Астриана стоит в воде по колено; Астриана с высоко поднятой булавой рассекает плоть покрытых слизью слуг, пока он здесь терпит поражение, позволив пожирателю забрать его и уничтожить, уничтожить их всех.
Но последним усилием своей рептильей воли он оттолкнул всё это прочь, закрыл ментальные проходы, через которые оно протекло внутрь — эта последовательность образов, и в его разуме стало темно. Существо кормилось подобными процессами разума и сердца, и Хаггар почувствовал, как его хватка слабеет, а осторожное щупальце размыкает свои кольца. Вместо борьбы он заставил себя расслабиться, поприветствовать касание руки тюремщика к своему лицу. И чем больше он её принимал, чем больше освобождал разум от паники и сожалений, тем слабее и неувереннее становилась её хватка, пока он карабкался в новую реальность, в которой он стоял в своей форме волка на краю каменистого, зловонного источника под кроваво-красным небом. Там внизу находился какой-то извивающийся моллюск, головоногий с фиолетовыми щупальцами, и он выпустил свои когти и ударил по его вялой, незащищённой голове.
Он услышал крик, безмолвный и внутренний, и оттого — ещё более пугающий. Он убрал лапу. И обнаружил себя плывущим через сферы иллюзий; Живые Врата с его голым телом, подвешенным внизу, наблюдая, как рука пожирателя разума неожиданно убирается и исчезает, и клапан ворот закрывается. В этот момент, как будто источник заражения был необходим для его существования, созерцатель закрыл свой жуткий глаз. И в тот же самый момент Хаггар обнаружил себя лежащим на боку среди покрытых слизью камней, с жирной испачканной шерстью, с ноющим телом, покрытым ушибами. Он лизнул воздух и после нескольких тяжёлых вздохов встал на четыре лапы, и пополз по туннелю туда, где сидела среди камней Астриана — доспехи покрыты мерцающей слизью, булава сломана, сабля в руках. Хаггар прошёл мимо Гарма, солдата-фирболга, лежащего на спине с лицом, искажённым гримасой смерти.
И тогда Астриана протянула руку, и Хаггар заполз под неё и позволил ей чесать мягкую шерсть на лбу и за ушами. Он высунул язык и лизнул её руки. Она наклонилась, чтобы прижаться лицом к его морде, и он — не потому что считал это хорошей стратегией, а просто из-за усталости — позволил себе вернуться в свою естественную форму. Его тяжёлая голова упала к ней на колени. Она убрала пальцы из его волос, откатила его в сторону и торопливо встала.