Устав от шума и духоты, я вышел из бара подышать. Перед входом тоже была толпа, да еще и курящая – так что я, в поисках уединения, свернул за угол, в подворотню. Самому себе напомнив персонажа какой-нибудь молодежной драмы, я решил сделать то, что так часто видел на экране: прижался спиной к стене и сполз по ней вниз.
Так обычно делали герои, разрываемые чувствами. В жизни это оказалось ужасно неудобно, потому что красная кирпичная кладка царапалась и едва не протерла мне рубашку на спине.
Возможно, надо делать это, не так сильно упираясь лопатками?
Я задумчиво приподнялся и попробовал еще раз. Нет, теперь получалось так, словно я просто приседаю, независимо от стены, скорее спортивно, чем трагически. Я снова встал, и…
– Жень, с тобой всё нормально? – поинтересовался выглянувший из-за угла Феликс.– Да! – выпалил я, подскакивая. – Решил немного размяться.
Он с любопытством наклонил голову, сережка в виде поднятого большого пальца качнулась в ухе.
– Ты лучше в более освещенных местах разминайся, не в таких подворотнях, – от души посоветовал он. – И приятно тебе возле мусорки отираться?– Какой мусорки? – не понял я, но уже в следующий момент, действительно, почувствовал неприятный гнилостный запах.
Я оглянулся. В каких-то паре метров от меня стоял огроменный зеленый бак, из тех, содержимое которых в пять утра рабочие под окнами моей московской квартиры закидывали в грузовик и увозили черт знает куда. Они всегда делали это так громко, что мне так и хотелось назвать их петухами. (Не в оскорбительном смысле. В зоологическом. Утро и всё такое.)
Между тем, я был совершенно уверен, что еще минуту назад никакого бака тут не было. Я бы точно почувствовал эту вонь. Которая, кстати, стала еще сильнее.
– А мусорки в Петербурге, случайно, не умеют перемещаться на своих двоих? – хотел было шутливо спросить я, как вдруг…
Мое предположение обернулось правдой. Вот только не «на двоих», а на всех «шести».
Ведь со дна мусорного бака неожиданно выдвинулось несколько железных ног – словно у какого-нибудь роботожука из постапокалиптических фантазий. А в его грязно-зеленом боку распахнулась челюсть и открылись злые красные глаза над ней.
Я даже не успел понять, что происходит, а оживший бак, щелкая зубами, уже поскакал ко мне.
Так это же проклятая тварь!
– В сторону! – рявкнул Феликс, на которого я в тот же момент, невольно попятившись, налетел спиной.
Невнятно взвыв от чувствительного удара моим затылком о его челюсть, Рыбкин схватил меня за плечи и буквально отшвырнул. Упав на асфальт, я с открытым ртом наблюдал за тем, как Феликс, подхватив с асфальта какую-то арматуру, вставляет ее поперек пасти твари, словно распорку.
Мусорный бак взревел, обдавая нас таким зловонием, что у меня зашевелились волосы на голове.
– Ах ты ж сволочь неэстетичная! – оскорбился Феликс и, пока мусорный бак пытался избавиться от железки, сложил руки в боевую магическую печать.
Арматура переломилась в тот же момент, как тварь накрыло заклинанием обездвиживания. Одновременно с тем за углом, на улице с баром, послышались голоса – кажется, кто-то еще решил провериться.
– Отвлеки людей! – приказал Рыбкин не терпящим возражения тоном. – Не хочу стирать им память!
Я послушно выбежал из подворотни на улицу. Мой вид определенно оставлял желать лучшего: духота, елозенья по стенке, внезапные встречи с урбанистической проклятой тварью и валяния на асфальте никого не щадят.
– О? – увидев растрепанного и раскрасневшегося меня, удивились две из наших новых знакомых, вышедшие покурить. – Всё нормально? А где Феликс?– Там, – не стал лукавить я. – Он сейчас выйдет.– А что он там делает? – не поняли девушки (одна светленькая, вторая рыженькая), пытаясь заглянуть в проулок.
Я с мрачным упрямством маячил перед ними, мешая.
– Курит, – не придумав ничего другого, сказал я.– А почему там?.. – растерялась рыженькая.– Секрет.– Он же не курит? – нахмурилась светленькая.– После некоторых событий все же да, – запутавшись в показаниях, сказал я и поправил съехавшую набок рубашку.
Они вытаращилась на меня с открытыми ртами и таким неприкрытым шоком, что до меня вдруг дошло, как двусмысленно можно было бы истолковать мои слова.
– Нет! Я не имею в виду ничего такого! – замахал руками я, наседая на них. – Я просто косноязычный! На самом деле Феликс… ммм… ну… он…
Они уже откровенно пятились.
– На самом деле я ловил проклятую тварь, – сказал Рыбкин, неожиданно нарисовавшийся рядом со мной. – А Женя у нас, по ходу, ударился головой достаточно сильно для того, чтобы забыть, что вы тоже колдуны и прекрасно знаете, что это такое.
Я посмотрел на него как на предателя.
– Ты же сказал мне отвлечь их!– Так я не знал, что это наши!– Но мы же слышали их голоса!– Ты действительно думаешь, что я, плетя сложное заклинание, анализирую, кого слышу – случайных прохожих или новых знакомых?! – Рыбкин выпростал руку в сторону девушек, но их уже и след простыл.
А когда мы вернулись в бар, всё возобновилось: Феликс стал душой компании, а я опять забился в угол. Когда студенты утихомирились и были торжественно рассортированы по полагавшимся им отелям, мы отправились домой. Пошли пешком, потому что вечер был просто чудесный, а каждый, кто хоть немного знаком с Петербургом, понимает ценность такого подарка природы. Молчит о нем, чтобы не спугнуть. Молится, чтобы оно продлилось.
Только тогда, по дороге, мы обсудили мусорную тварь.
– Откуда она там взялась? – спросил я. – И часто ли проклятые мимикрируют под элементы инфраструктуры? Все те, которых мы встречали до этого, были похожи на чудовищ.
– Думаю, она появилась только сегодня вечером, – Феликс покрутил на пальце ключи, вынутые заранее. – Это была очень новенькая, очень свеженькая тварь. Никого ещё не ела. Ты бы стал её первой жертвой. Обломал беднягу, злодей такой.
– Появилась? – переспросил я. – А откуда вообще берутся проклятые? Я ни разу не видел этой информации.
А ведь я, между тем, ее специально искал! Всю эту неделю свободное время я тратил на две вещи: чтение книг о магическом мире и игру на рояле. Я пользовался волшебным инструментом из перстня, который мне вручил Керув. «Распаковывал» рояль в гостиной и наслаждался игрой. Исполнял я современную музыку и классику, не свои сочинения: не хватало еще привлечь проклятых! Один раз я так заигрался, что не услышал, как Феликс пришел домой. Закончив композицию – это была Hallelujah Леонарда Коэна – я обернулся и вздрогнул, увидев его на пороге.
Феликс смотрел на меня во все глаза и выглядел очень грустным, словно потерял что-то важное. Я спросил, что случилось, и он сказал, что на него просто напала ностальгия, ничего такого. Но, проходя мимо меня на кухню, он зачем-то взъерошил мне волосы, чего не делал в нормальных обстоятельствах. Меня не покидало странное ощущение, что на самом деле этот жест предназначался не мне.
Сейчас же Феликс задумчиво почесал себя за ухом, прежде чем ответить на мой вопрос.
– Касательно происхождения проклятых… Это не сама приятная тема. И не самая важная для работы. Поэтому ее и нет в учебниках. Многие колдуны вполне спокойно живут без неё.
– Я бы все-таки хотел знать.
Феликс вздохнул.
– Что ж… Они вырастают из человеческих чувств и страхов, которыми люди сочатся, как грязью.
– О?
Не могу сказать, что эта концепция поразила меня – в конце концов, я был любителем фэнтези и манги, и встречал подобные механики в разных историях. Однако было странно узнать, что в реальной жизни все действительно устроено так.
– Есть более могущественные проклятые твари и духи, те, что подпитываются годами, если не столетиями, либо же сразу рождаются в местах скопления очень сильных чувств. Например, после стихийных бедствий или терактов. Некоторые проклятые уникальны, другие – легко типируются, те же шоблы.
– А Древние тоже появились таким образом?
– Да. Но они – квинтэссенция страхов и верований людей, живших тысячи лет назад. Они родились тогда, когда мир был ни черта не понятен и зиждился на вере в божественное и ужасе перед ночью и ее обитателями. На самом деле, – Феликс пожал плечами, – многое рождается из энергии людей. Дорога, по которой мы с тобой идем, здания вокруг, наша одежда – все это результаты приложения энергии, просто выраженной в действии. А энергия, выражаемая в эмоциях, влияет на тонкие структуры и порождает то, что принято называть сверхъестественным. Даже призраки – это, по сути, итог взрыва эмоций умирающего человека. Он отказывается покидать этот мир. Он создает нового себя. – Рыбкин задумался, явно впадая в философское настроение, – Если подумать, сами люди тоже в некотором смысле – продукт эмоций, да? Что-то же заставляет их спать друг с другом, получая потом младенцев на руки.
– Ну это ты загнул, – не согласился я. – Эмоции, как и мысли – всего лишь рябь на поверхности нашей бессмертной души.
– М-да. Это кто еще тут загнул! – развеселился Феликс.
Я нахмурился:
– Вот черт. Получается, каждый раз, когда я фонтанирую эмоциями, я ускоряю появление в этом мире новой проклятой твари?
– Нет, эмоции колдунов не превращаются в тварей. Они становятся магией.
– Понятно… А если люди научатся управлять своими чувствами, новые твари перестанут появляться?
– Даже если человек в совершенстве управляется со своими чувствами, он не перестает их испытывать, – покачал головой Феликс. – Просто проживает так, чтобы не портить жизнь себе и другим. Однако самого факта появления эмоции достаточно для того, чтобы добавилась монетка к счету, с которого мир потом покупает себе новую проклятую сущность. Так что неважно – умеют люди или нет – пока есть люди, будут и чудовища. И именно здесь в игру вступаем мы – колдуны из Ордена Небесных Чертогов. Те, кто может защитить людей их от собственных порождений, которых они, кошмар такой, даже не в состоянии увидеть.