[1] Со́джу – традиционный корейский алкогольный напиток.
26. Разве это не очевидно?
– Женя, просыпайся.
– Еще чуть-чуть, пожалуйста…
– Это Феликсу говорить будешь. А мы приехали.
– А, что?!
Мой ужас при осознании того, что я позволил себе уснуть в компании великолепного Клугге Айземанна, да еще и торговаться с ним, был неизмерим.
– Приведи себя в порядок и догоняй, – спокойно сказал Клугге и вышел из машины.
Я пригладил волосы и сразу же выскочил вслед за ним. Была ночь, но яркая луна позволила мне осмотреться, а острый аромат хвои – мгновенно взбодрил.
Мы находились в деревне, расположенной прямо в густом лесу. Деревянные бревенчатые дома, украшенные наличниками, богатой резьбой и фигурными коньками на крышах, стояли на приличном расстоянии друг от друга. Дорога вилась вдоль берега узкой, говорливой речушки, через которую был переброшен крутой, словно подкова, мост со статуэтками волков и медведей на перилах. Мне казалось, я попал в прошлое.
Причем в волшебное. Ведь между деревьями летали, танцуя, светящиеся бабочки – я никогда не встречал таких, ни в Северном, ни в Южном полушарии нашей планеты. На огородах, разбитых у некоторых домов, я видел каких-то маленьких существ в шляпах, прямо ночью сосредоточенно полящих грядки. А из-под упомянутого моста на нас с Клугге кто-то смотрел… Стоило мне вглядеться в этого кого-то в ответ, как он скрылся – только раздался плеск и над темной водой на мгновение мелькнул рыбий хвост.
Людей не было видно, и лишь в окнах редких домов горел свет. Учитывая, что уже почти полночь – немудрено, что местные жители спят.
– Это… Кирьявалахти? – изумленно спросил я, забрав из багажника вещи и вслед за Клугге переходя мост. Автомобиль бы не смог по нему проехать – Айземанн припарковал его прямо между деревьями.
– Да, Кирьявалахти. Но его магическая сторона. Мы съехали на Изнанку, пока ты спал.
Едва он это произнес, как я мысленно хлопнул себя по лбу. Точно. Я мог бы и сам догадаться, что мы пересекли волшебную границу: ведь у нас сейчас дождаться появления луны сложнее, чем заставить рака свиснуть на горе – июнь же, белые ночи.
Мы с Клугге направлялись к самому большому дому из всех.
Это была уже не изба, а настоящие хоромы с высоким крыльцом и теремом! Резьба на фронтоне казалась столь искусной, что у меня захватило дух. В её узорах я сумел разглядеть переплетающиеся корни, солнце и звёзды, лисьи морды и заячьи тушки в зубах волков. На светящихся окнах изнутри висели амулеты, ловцы снов и пучки трав.
Не успели мы подойти к дому, как дверь распахнулась. С крыльца сбежал очень худой старик в чем-то вроде разноцветного пончо, с длиннющими седыми волосами, заплетенными в косы, и посохом, на верхушке которого был темно-зеленый камень.
– Клуг, паршивец!!! – на весь лес заорал он скрипучим голосом. – Явился-таки!!!
В два прыжка преодолев разделяющее нас расстояние, старик шишковатыми пальцами сжал плечо Клугге и с сильной его тряхнул. Его ладонь была испачкана в саже – черное пятно осталось на безупречном светло-голубом джемпере Айземанна, но тот и глазом не моргнул.
– Какого хрена бородатого ты не навещал меня целых шесть лет?! – снова взревел старик. – Не появись работа, ты бы и вовсе никогда не приехал, да?! Не студент, а позорище!!! Уважать старших тебя не учили?!
– Верно. Этого не было в вашей программе, мастер.
– Наглец!!! Хоть бы поклонился своему наставнику!!! Я потратил на тебя свои лучшие преподавательские годы!
Наставнику?
Я изумленно перевел взгляд со старика на Клугге и обратно. Шаман уже вовсю давил Айземанну на затылок, пытаясь заставить его поклониться. Клуг стоял столбом, изображая, что ничего не замечает.
Их абьюзивные отношения поразили меня.
– И вообще: чем от тебя воняет, Айземанн? Это что, парфюм? Стыдоба какая! От настоящего колдуна должно пахнуть магией и ничем иначе!
– Почему же тогда от вас пахнет мухоморами?
– Потому что я шаман и варю зелье, дурья твоя башка!! – Веналайнен вдруг схватил Клугге за ухо. – Так!!! А где оберег бабы Хтоши? Я же говорил тебе никогда не снимать эту серьгу?! Неужели ты потерял артефакт такой экстремальной важности?! Баба Хтоша же специально его вместе с гномами ковала по модной форме, золотом покрывала!
– Теперь серьга принадлежит Феликсу.
– Что-о-о?! Этому обалдую? Как так вышло, позволь спросить? Такие личные вещи не дарят! Ты бы ему еще свои трусы отдал!
Неужели они говорят про любимую серьгу Феликса в форме поднятого большого пальца? Безусловно, ему она идёт больше, чем могла бы Айземанну… Но, насколько я успел понять отношения Рыбкина и Клугге, это скорее был проигрыш в каком-нибудь споре, нежели подарок.
Веналайнен и Клугге продолжали препираться.
Ну, точнее, старик ругался, на чем свет стоит – и так громко, что в парочке окрестных домов зажегся свет, а те маленькие существа на грядках сбились в кучу и, глядя в нашу сторону, гневно размахивали поднятыми тяпками. Кажется, они так возмущались и призывали нас к ответу. Но осмеливались делать это лишь издалека, а потому получилось неэффективно.
Слушая разговор Веналайнена и Клугге, я всё никак не мог понять, каким образом у такого грубого и невыносимого учителя мог вырасти такой элегантный ученик.
Впрочем, возможно, это случилось по тому же принципу, по которому дети алкоголиков, бывает, полностью отказываются от любого спиртного, а сироты становятся самыми надежными родителями. Иногда яблоко от яблони не то что далеко падает, но и вовсе предпочитает смыться в другую галактику.
– И что это за развеселенькие пакеты у тебя в руках?! Поставил бы на землю, пока говоришь со старшими! – продолжал бухтеть Веналайнен.
– А это я привёз вам подарки, – в голосе Айземанна мне почудилась легчайшая мстительность. – Но, боюсь, раз вы так недовольны моим поведением, мне не стоит вручать их. Иначе это будет похоже на попытку купить ваше расположение, а я никогда не осмелюсь оскорбить мастера подобными действиями.
Веналайнен замер.
– Подарки?.. – он с гораздо большим интересом покосился на пакеты.
– Нет, правда, ваш невоспитанный ученик недостоин права радовать своего учителя. Подождите минуту, я унесу их обратно.
Клугге был убийственно невозмутим, говоря это. Веналайнен шумно втянул воздух ноздрями.
– Ладно, так и быть, сегодня я тебя прощаю! Пошли скорее в дом, покажешь, что привёз. Там есть что-нибудь сладкое? Может, эклеры?
– Вы еще не познакомились с Женей, мастер.
– Ах, точно…
Старик повернулся ко мне, всё это время стоявшему в обнимку с черным кейсом. Я, уже успевший решить, что Веналайнен – наглухо сумасшедший, был поражен ясностью и проницательностью его взгляда.
– Евгений Фортунов. Младший страж Адмиралтейского и Василеостровского районов, – отрекомендовался я. – Мне будет приятно работать с вами, мастер Веналайнен!
– О-о-о, это вряд ли, – покачал головой шаман.
Сейчас он был куда спокойнее, чем прежде. Видимо, сменил дурной режим на рабочий.
– Но полезно будет, – добавил он, обходя меня по кругу и с шумом нюхая воздух. – Ага, а вот ты парфюмом не пользуешься, молодец. Хотя тебе, возможно, и стоит.
Я вспыхнул. Я что, вспотел?!
– Воняешь проклятыми так, что у меня волосы дыбом встают. А сам – не дух, не тварь и не кукла. Впервые такое вижу, – Веналайнен зачем-то с силой нажал указательным пальцем мне на лоб.
В его голосе явственно слышался интерес сродни предвкушению ученого, нашедшего необычный образец. Мне стало жутковато.
Наконец, удовлетворившись осмотром, Веналайнен издал скрипучий смешок, похожий на карканье ворона.
– Что ж, интересного малыша ты притащил мне в подоле, Клугге. Я начинаю понимать опасения идиота-ректора! Ладно, пойдёмте в дом. Эклеры-то в пакетах есть, Айземанн?
– Есть.
– Тогда ты прощен.
***
Я думал, что мы сразу же займёмся вопросом «чертовщины» на Ладожском озере, однако Веналайнен сказал, что «дело не горит». Видимо, с какими бы происшествиями ни были связаны загадочные сокровища волхвов, они никому не грозили немедленными несчастьями.
Я выдохнул с облегчением. Очень люблю, когда в жизни нарушается один из главных законов драмы – а именно, отсутствует тревожное «тик-так», игнорируется принцип ограниченного времени, вынуждающий героев торопиться и действовать наизнос.
Помню, на втором году обучения в Консерватории меня настиг страшный экзистенциальный кризис, и я втайне от мамы и Лины пошел учиться на курсы сценаристов. Гребаное правило «тик-така», трехчастная структура и необходимость в каждой несчастной сцене создавать конфликты бесили меня настолько, что я сбежал с этих курсов. Причем так быстро, что преподаватели в Консерватории даже не успели обеспокоиться чередой моих прогулов.
Так что да, я плохой парень, у меня за спиной – короткий и яркий академический адюльтер.
Меня действительно угнетала необходимость создавать прекрасных героев, а потом помещать их в отстойные обстоятельства и заставлять страдать. Я имею в виду: в жизни и так полно проблем, разве нет? Не стоит ли иногда посмотреть на что-то хорошее? Все вокруг постоянно сталкиваются с неприятностями. Можно хотя бы у кого-то, хотя бы кого-то выдуманного, всё будет идти, как надо?
В этом плане инструментальная музыка для меня предпочтительнее литературы и кинематографа. Как бы я ни страдал из-за того, что меня в неё буквально засунули, я действительно люблю её. Все драмы в ней связаны с несовершенными личностями композиторов, музыкантов и слушателей, а вот сами мелодии – идеальны и милосердны. Все конфликты в музыке происходят в сердцах слушателей и основываются исключительно на их опыте. Сама она – только проводник, бесконечно красивый и тонкий. У музыки нет своего мнения. Она не высказывается прямо, как книжный герой. Если тебе больно из-за партии скрипки – это не потому, что скрипка страдает (ну разве что в руках неумехи), а оттого, что что-то в твоей душе откликается на этот звук.