– Он сказал: «Однажды ты возненавидишь меня, глупая селедка, если потратишь свою молодость на этот корабль. А меня и так ненавидели слишком многие. Так что уплывай отсюда и не заставляй меня снова и снова переступать через себя, пытаясь вырастить в себе благородство!»
Юми обхватил себя руками за плечи. Его зубы застучали, словно его лихорадило.
– И тогда я уплыл, – почти беззвучно произнёс он.
И, нервно хихикнув, снова на какое-то время ушел под воду. Я смотрел на то, как его голубые волосы всплывают на поверхности, пряча его словно под веером, и думал: почему Юхан Сигвард в разговоре с нами даже не упомянул русала?
Господи, я надеюсь, не оттого, что он его забыл.
Меня пробило холодом при этой мысли.
Вынырнувший Юми протёр глаза.
– Ведь несмотря на то, что мне было больно оставлять капитана, я действительно хотел пожить, понимаешь? – сказал он виновато. – И поэтому уходил с предвкушением, которое занимало даже больше места в моём сердце, чем грусть. Я успокаивал себя тем, что так заложено природой – птенцы покидают гнездо, дети уходят от родителей. Это нормально. Но всё же так горько!.. А с учетом того, что у капитана не было возможности жить дальше, мой уход для него был гораздо более сильной потерей, чем это обычно происходит для взрослых. Я много думал об этом. Его история и его проклятие – не моя ответственность. Я не был виноват в его неверных решениях и не должен был лишать себя будущего ради него. Даже сыновий долг не подразумевает, что дети кладут себя на жертвенный алтарь ради родителей – наоборот ведь, жизнь должна двигаться вперед, а не замыкаться в себе. То есть всё вроде бы правильно, но… Я всё же думаю, что я именно предал капитана Сигварда. Потому что, уходя, я больше всего боялся, что он крикнет мне в спину: «Нет, Юми, подожди! Я передумал; останься со мной, пожалуйста!». И тогда я…
Русал кулаком вытер выступившие слезы.
– И тогда я изображу, что не услышал этих слов. И всё равно уйду.
У меня на сердце стало так тяжело, словно всё это произошло со мной. Я не понаслышке знал, как чувствовал себя Юми. Я думаю, это было одно из тех универсальных, горьких чувств, знакомых каждому – и которым мы действительно не может ничего противопоставить, потому что таково правило жизни.
Однажды ты уходишь от старших.
Уходишь, потому что так заведено природой. Ты можешь любить их, ты можешь чувствовать вину перед ними, ты можешь мечтать навсегда остаться малышом в их объятиях – но это невозможно. И либо ты уйдешь, либо росток жизни, данный каждому человеку при рождении, просто сгниёт в твоих ладонях.
– Юми… – пробормотал я сочувственно и погладил плачущего русала по голове.
Конечно, он не был предателем. Да он и сам знал это. Но иногда проще разозлиться на себя: проще думать, что у тебя был выбор и ты сделал неверный ход, нежели смириться со своим бессилием против правил жизни.
Но ведь жизнь не только жестока.
Она еще и прекрасна.
Природа, в отличие от человека, никогда не отличалась бессмысленным злом. Лев убивает зебру, потому что хочет есть и ему нужно накормить маленьких львят. Цветы на персиковых деревьях увядают, чтобы на их месте родились сочные плоды.
Что-то заканчивается, что-то начинается.
Из всего царства природы один лишь человек видит в этом трагедию, потому что воспринимает всё через призму собственной личности. Научись он по-настоящему чувствовать единство всего и вся, боль бы ушла, а он бы поднялся до уровня бодхисаттвы[3].
Другое дело, что, на мой взгляд, интереснее быть человеком во всём его фейерверке чувств, среди которых найдётся и немало боли, чем быть невозмутимым бодхисаттвой, который остается на земле только ради других.
Я имею в виду, что для меня единственной причиной того, что наши души приходят на землю, может быть желание поиграть в человеческую жизнь. А игра включает в себя испытания и эмоции. Прийти, чтобы сразу растворить свое эго в единстве с миром и затем лишь помогать другим… Кому-то это может понравиться: быть сотрудником на аттракционах. Это достойная работа. Но я хочу покататься сам.
Наверное, я пока что ужасно молодая душа.
Поэтому с моей стороны было бы лицемерно утешать Юми, говоря что-то вроде того, что «всё есть во всём», «порядок не плох и не хорош, это просто порядок» – в общем, было бы лицемерно пытаться подарить ему душевное спокойствие, убедив его, что уход от капитана Сигварда – это просто факт, не черный и не белый.
Нет-нет. Моя несовершенная личность была согласна с негативной оценкой его поступка.
Но я все равно мог утешить русала. Для этого нужно было просто дать противопоставление. Вместо того, чтобы «обесцвечивать» его уход, отказываясь от концепта контрастов, я мог сказать: «Да, тут чертовски темно, Юми, но знаешь что? У меня есть хорошенький фонарь – и сейчас я нажму на нем кнопку».
Ведь фонарь у меня действительно был.
– Эй, Юми, – сказал я, ложась на траву, чтобы наши головы оказались на одном уровне.
Перемена положения слегка вернула русала к реальности из мира собственных переживаний.
– Но ведь ты ушел не просто так, верно? Ты ушёл, чтобы исполнить свои мечты, узнать мир и создать что-то новое. Скажи, тебе удалось найти что-то, что оказалось достойно твоего восхищения?
– Да, но…
– Пока не возражай, просто отвечай, хорошо? Ты ведь смог побывать в Сумрачном Городе? Попробовать там самые необычные демонические блюда? Поплавать в настоящем море? А смог найти кого-то, кто стал для тебя дорог?
Русал говорил «да» в ответ на каждый из моих вопросов. На последнем из них он сначала засомневался, а потом, махнув хвостом в стиле: «Окей, признаю!» – тоже кивнул.
– Все эти события – какого они для тебя размера?
– Размера?.. – сначала непонимающе переспросил русал, а потом, подумав, широко раскинул руки. – Большие, конечно. Больше этого озера.
– А теперь представь, какой огромной и черной была бы дыра на их месте, – я обвел взглядом утренний лес. – Ты точно ушёл не зря, слышишь? Если уже сейчас этих событий так много, то представляешь, сколько еще будет у тебя впереди? Каждая твоя радость, каждое твое открытие, каждая исполненная мечта – они работают не только на тебя, но и на мир в целом. И даже на Юхана Сигварда, потому что всё-таки все мы связаны воедино. Останься ты с ним – ты бы ничего не создал, понимаешь? И он, и ты – всё было бы зря. Просто тихое умирание. А так – ты пошёл дальше. И ты что-то нашёл. И твоя цель теперь – продолжать жить и продолжать искать. Вокруг тебя – немыслимые богатства. Смотри вперед. Смотри на них. Лучшее, что ты можешь сделать для капитана – это сказать ему, что ты его любишь, а потом поделиться с ним своей радостью от этих сокровищ. Всё. У тебя нет другого варианта. Ты не можешь ни спасти его, ни изменить его прошлое, но ты можешь дать ему понять, что он ценен для тебя – и показать, что тебе дорого то, куда ты смог прийти благодаря тому, что он однажды спас тебя и подарил тебе жизнь. А чтобы это было искренне, ты должен действительно любить ее. Познавать. Изменять. Чувствовать.
Юми смотрел на меня, как на какого-то проповедника.
– Ты не предал его, а принял его дар, – с нажимом сказал я. – А теперь продолжай его использовать. Понял?
Русал судорожно вздохнул. А потом кивнул:
– Да.
Голос у него слегка осип после плача, но даже так звучал мелодично, словно звон колокольчика на заре. А глаза – снова сияли в обрамлении темно-синих ресниц.
Этот парень быстро приходил в себя.
Я чувствовал себя изможденным. Мне казалось, все мои слова прошли сквозь самого себя и оставили по себе болящие, как после тренировки, мышцы. Я бы с удовольствием объявил: «С вас пять тысяч и булочка за успешный психологический сеанс», но моя работа еще не была окончена.
– Ты сказал, что предал Юхана Сигварда дважды, – напомнил я, мысленно готовясь ко второму раунду. – С первым разобрались. Что было вторым?
Я боялся, что русал снова разрыдается. Но, видимо, самое болезненное мы проговорили. Вырвали с корнем; теперь оставались только поверхностные работы.
– Второй раз был недавно, – Юми шмыгнул носом и снова стал заплетать волосы в косы. – Я рассказал своему другу, как призвать проклятый корабль.
Оказалось, для этого не обязательно нужно было быть мной, умеющим зачаровывать проклятых.
Вызвать капитана на разговор можно было, проведя ритуал с участием тринадцати куриц, пентаграммы и несметного количества свечей. Сигвард научил Юми этому ритуалу, чтобы тот всегда мог найти его, если с русалом случится что-то непоправимое. «А просто так не смей тревожить мой покой» – добавил он.
Русал ни разу не воспользовался ритуалом. Но рассказал о нём своему другу – вместе с информацией о том, что среди сокровищ волхвов имелась некая Маска Предателя.
Мне казалось, что мое отражение в воде вот-вот и превратится в изображение охотничьего пса. Так вот что чувствуют сыщики, вставая на след!
– Твоего друга зовут Танасий? – сурово спросил я.
Русал скорчил извиняющуюся рожу. Понятно без слов, что да.
– Зачем ему Маска Предателя?
– Я не буду рассказывать тебе о нём, Женя, не проси! – Юми зашлепал хвостом по воде и замахал руками, поднимая тучу брызг. – Я же знаю, что ты передашь всё господину Айземанну, а тот – астиномам! Я не хочу, чтобы Танасий оказался в тюрьме, и точно не буду способствовать этому!
– Но ты же понимаешь, что он преступник? – я снова сел со скрещенными ногами.
– У всех свои недостатки! – выпалил Юми, и в его голосе прозвучала неожиданная твердость, даже вызов.
Мне не хотелось давить на больное, однако я всё же нахмурился:
– А еще ты говоришь, что предал Сигварда тем, что направил к нему Танасия. Значит, ты понимал, что демон обманет капитана, верно? Почему… Почему тогда ты все равно сделал это?
Губы у русала задрожали. Он цепко обнял себя руками.
– Потому что Танасий мой друг, ясно? – выдохнул он долгие полминуты спустя. – И он… Он не обманывал капитана! Я называю свой поступок предательством, потому что выдал Смертину тайный способ призвать корабль и рассказал про маску. Но об обмане речи не шло!