– Где бытовки для рабочих находятся? – спрашиваю у него. – На каком этаже?
– Они не здесь, – машет рукой эфиоп и манит за собой, – они в производственном корпусе.
– А что в этом здании сейчас осталось? – интересуюсь на всякий случай.
– Тут на втором этаже хозяин оборудовал себе маленькую квартирку, – усмехается полицейский, – говорит, что иногда остаётся ночевать, чтобы каждый раз домой за двести километров не возвращаться. Наверное, девочек сюда привозит…
– Это он тебе в полиции рассказал? – строго спрашиваю у него. – Или ты сам придумал?
Эфиоп расцветает и скалит белозубую улыбку:
– Я бы на его месте так и поступал…
– Как отсюда попасть в бытовки?
– Нужно пройти административное здание до конца, и там есть дверь прямо в цех. А в цеху уже лесенка на второй этаж, где бытовки и складские помещения.
Мы проходим по тёмному коридору, и повсюду такая тишина, что в ушах звенит.
– Господин Даниэль, вам не кажется, что кто-то тут есть? – шепчет эфиоп за спиной. – Какие-то звуки непонятные…
Оборачиваюсь и гляжу на его лицо в крупных каплях пота:
– Эй, полицейский, ты что, струсил? Какие звуки? Фильмов ужасов насмотрелся? Где-то, наверное, окно не закрыто, вот ветер и гуляет. А может, голуби залетели.
Дверь из коридора в цех распахнута, и в первый момент мы даже щуримся от яркого солнечного света из фрамуг под самым потолком, заливающего громадное пустое пространство. Повсюду и в самом деле многочисленные голуби, обжившие это место.
– Как тебя зовут, парень? – спрашиваю полицейского, чтобы его немного взбодрить.
– Моше, – по-прежнему шепчет эфиоп, но пот с лица смахивает и переводит дыхание.
– Значит, по-русски будешь Мишкой, – усмехаюсь и хлопаю его по плечу, но он всё ещё настороженно озирается по сторонам.
Сегодня громадное пространство совершенно пусто. Голые стены, бетонные полы с остатками фундамента под станки, лишь в дальнем углу несколько покосившихся стеллажей с какой-то пыльной, ржавой арматурой. Да ещё груда старых автомобильных покрышек, наваленных под лестницей, ведущей на второй этаж.
– Нам туда? – показываю пальцем на дверь наверху, к которой ведёт лестница.
– Да, – отвечает слегка осмелевший Моше, но первым не идёт, ждёт меня.
Голуби нас не боятся, и, когда мы проходим через цех к лестнице, лишь лениво уворачиваются и неохотно взлетают, громко хлопая крыльями, чтобы через секунду снова сесть на прежнее место.
За дверью – небольшой полутёмный предбанник с металлическими шкафами для рабочей одежды. Кроме шкафов, тут ещё четыре двери.
– Первая, – объясняет Моше, – это комната, в которой живут нелегалы, вторая – бытовка, в которой держали пленника, третья – кухня, четвёртая – душ и туалет.
– Начнём с комнаты, где был мой сын, – сдираю бумажку с полицейской печатью, которой заклеена дверь, и открываю замок взятым у Моше ключом. – Побудь снаружи, а я тут сам посмотрю.
Комнатушка совсем маленькая, как раз на длину низкого топчана с несвежим солдатским матрацем. Больше здесь ничего нет. Узкое пыльное окно у потолка почти не пропускает свет, поэтому в помещении, наверное, всегда нужно зажигать лампу в плафоне, забранном толстой металлической сеткой.
Сколько времени здесь провёл Илья? Сутки или больше? По крайней мере, одну ночь тут точно ночевал… Где же он теперь?
Никаких следов его пребывания здесь не осталось, видно, полиция подчистила всё основательно. Да и вещей-то у сына с собой никаких не было – одежда на нём, а рюкзачок с компьютером и портмоне с документами сейчас у криминалистов…
Снаружи из коридора, где остался дожидаться меня Моше, внезапно раздаётся какой-то шум, крики, удары и, наконец, сдавленный стон. Пытаюсь распахнуть дверь, но что-то мягкое подпирает её с той стороны. С силой выдавливаю её и слышу, как вниз по лестнице стучат чьи-то дробные шаги.
У самого порога на полу лежит мой полицейский напарник с большой кровоточащей ссадиной на лбу.
– Жив? – тормошу его, и он, постанывая, приподнимается на четвереньки. – Кто это был?
– Откуда я знаю? – Моше мотает головой, но глаз не открывает, лишь ладонью пытается зажать рану на голове. – Я решил, пока вы в комнате, посмотреть кухню и туалет, а он как выскочит оттуда и сразу же меня ударил чем-то тяжёлым…
– Кто он?!
– Мужчина какой-то.
– Погоди, я сейчас вернусь.
Бросаюсь за неизвестным обидчиком, но его уже и след простыл. Даже когда я сбегаю по лестнице и оглядываю громадное пустое пространство цеха, его уже не видно, лишь слышно, как хлопает входная дверь в административном корпусе, а уж на улице догнать его тем более не получится.
Медленно возвращаюсь к несчастному Моше, который уже пришёл в себя, разыскал какое-то грязное полотенце и обмотал себе голову.
– Как этот мужчина выглядел? Попытайся вспомнить, – спрашиваю, хотя понимаю, что вряд ли бедняга сумел разглядеть человека, выскочившего из туалета или кухни, как чёрт из табакерки.
– Высокий такой. Почти на голову выше меня. Ну, и плечи – во! – с испугу Моше показывает руками какие-то невероятные размеры, и я сразу понимаю, что никакой информации от него получить больше не удастся. У страха глаза велики. А его обидчик мог быть на самом деле маленьким, щуплым и узкоплечим. Как тот загадочный байкер. Этого уже не проверишь.
Без особого интереса осматриваю комнату, в которой живут нелегалы. Как я и ожидал, там четыре лежака, и возле каждого вещи – сумки, рюкзаки, какие-то пакеты. Но всё это только возле топчанов узбека, молдаванина и украинца. Около четвёртого, на котором ночевал неизвестный, никаких вещей нет. И застелен он, в отличие от предыдущих трёх, аккуратно, словно на нём никто никогда не спал.
Странно всё это. Какой-то необычный сосед попался нашим, самым обычным гастарбайтерам. Инопланетянин или… путешественник во времени?.. Тьфу ты, придёт же такое в голову! Уже и мне начинают повсюду черти мерещиться. Хотя…
На всякий случай, осматриваю кухню и туалеты, но скорее уже не в поисках каких-то следов своего сына, а для порядка. Вдруг попадётся что-то любопытное. Хоть наши полицейские сыщики тут наверняка всё осмотрели, но могли какую-то мелочь и пропустить.
Однако ничего они не пропустили, потому что тут просто ничего не было изначально.
– Ну что, Мишка? – говорю эфиопу, который неотступно следует за мной и по-прежнему с трагическим видом держится обеими руками за голову. – Поехали в управление, здесь нам делать больше нечего. Завезу тебя по дороге в медицинский центр, там тебе рану продезинфицируют. Будешь как новенький…
В полицейской машине, которую мы оставили у входа в административный корпус, за руль теперь сажусь я. Моше располагается рядом, и я сразу замечаю, что он о чём-то напряжённо размышляет.
– Не беспокойся, – говорю ему, – начальству я доложу, что ты вёл себя героически: пытался задержать незнакомца и вступил с ним в рукопашную, но тот оказался проворней. Фактор, так сказать, неожиданности.
– Не об этом я думаю, – отмахивается он. – Просто пытаюсь понять, кем он мог быть.
– Ну, и кем?
– Странный он какой-то человек. Ни на кого не похож.
– Вот даже как!
– Понимаете, господин Даниэль, у каждого из нас есть свой запах… Не улыбайтесь, это действительно так. Вы-то их не слышите, потому что курите, кушаете всякую неправильную пищу и просто не обращаете внимания на такие мелочи. Или вы так не думаете?
– Может быть, но как-то и в самом деле не обращал на это внимания, – с интересом вслушиваюсь в его слова и прикидываю, что в чём-то он, наверное, прав.
– Так вот. Все люди имеют свои запахи. Не знаю, так это в точности или нет, но от арабов и бедуинов, например, всегда пахнет лёгким дымком костра, даже если они не живут в палатках, какими-то острыми и сладкими пряностями. У коренных израильтян, тех, которые здесь родились, тоже ароматы устоявшиеся – кофе и всевозможные шампуни…
– Ну, это очень спорные утверждения! Неужели так пахнут все без исключения?!
– Конечно, нет, но в большинстве… Мои земляки-эфиопы – это неистребимый пивной дух вперемешку со сладковатыми приправами, которые мы всегда добавляем в пищу…
– То есть, что мы едим, тем и пахнем? Арабы – жареным барашком, израильтяне – кофе, эфиопы – пивом… – улыбаюсь я. – А мои собратья из России тоже чем-то пахнут? Водкой, наверное?
– От русских почему-то всегда немного пахнет потом. Не потому, что они не моются, а просто организм у них к израильскому жаркому климату никак до конца привыкнуть не может, – Моше с осторожностью поглядывает на меня, потом опускает глаза. – Не обижайтесь, господин Даниэль! Это только моё мнение, я об этом никому ещё не говорил, кроме вас…
– Ладно, проехали! – мне, конечно, неприятно, что он подметил такую особенность моих соотечественников, но… может, он и прав. Я об этом никогда не задумывался.
Некоторое время мы едем молча, и чувствую, как Моше исподлобья поглядывает на меня. Видно, прикидывает, сильно ли обидел меня своими наблюдениями.
– А скажи мне, – вдруг вспоминаю я, – как пах тот человек, который ударил тебя?
Моше опускает глаза и тихо говорит:
– В том-то и дело, что никак не пах! Ну, абсолютно никак. Такого ещё ни разу со мной не было. Даже не пойму, кто он и откуда…
9
– Если не возражаете, уважаемый господин Штеглер, – заливается соловьём Вольф Шварц, – я хотел бы пригласить вас в свою любимую итальянскую пиццерию «Неаполитано», которая находится в торговом центре БИГ. Отужинаем фирменной пиццей, выпьем по бокалу лёгкого итальянского вина. А адвоката я отпустил. Его услуги сегодня не понадобились…
Что-то мне в последнее время везёт на всякие национальные кухни в этом благословенном торговом месте! Правда, в «Мексикано» на моих глазах убили человека, но… не будем проводить аналогии, чтобы не накаркать новой беды. Если ещё и в «Неаполитано» грохнут кого-нибудь при мне, добровольно сдамся в психушку…
– Простите, – вздыхаю невесело, – но у меня сейчас совсем нет времени. У меня, если вы слышали, сына похитили, и нет ни настроения, ни желания веселиться в пиццериях.