– Я вас, гражданин, спрашиваю, – повторяет он нетерпеливо и почёсывает нос в рыжих конопушках, – у вас всё в порядке?
– Да, – отвечаю, – просто присел отдохнуть немного. Жарко сегодня.
– А вы из отдыхающих, – не отстаёт от меня милиционер, – или местный?
– Из отдыхающих.
– А из какого санатория?
Чёрт побери, он мне уже надоел со своими вопросами! Чего, спрашивается, привязался? Гулял бы себе среди курсирующих парами девушек, заигрывал бы с ними, так нет же… Выдавливаю сквозь зубы:
– Названия не помню – только сегодня утром прибыл.
– А документики ваши можно посмотреть?
– В номере оставил.
И сразу замечаю, как рука милиционера тянется к кобуре:
– Давайте-ка, гражданин, пройдём в отделение милиции и там разберёмся, кто вы, откуда приехали и в каком санатории остановились.
– Не пойду я никуда! Что я там у вас не видел?! – пытаюсь изобразить упёртого, слегка выпившего отдыхающего, который расслабился на солнышке и которому сейчас море по колено.
– Нет, пройдёмте! – парнишка неловко вытаскивает пистолет из кобуры, но путается в ремнях и чуть его не роняет.
Пожалуй, дальше продолжать препирательства не стоит. Я подхватываюсь со скамейки и быстрым шагом ухожу по парковой аллее, чтобы затеряться среди людей, которых становится всё больше и больше.
Но милиционер не отстаёт, и я слышу, как за спиной цокают по асфальту металлические подковки его начищенных кирзовых сапог. Ныряю в высокий кустарник и пытаюсь скрыться среди густых деревьев, но натыкаюсь на кованую ограду и останавливаюсь.
Неудачно как-то всё складывается. Не успел попасть в этот провинциальный пыльный Таганрог, как сразу же напоролся на своего коллегу. Не хочется его обижать, но придётся.
А он уже настиг меня и, остановившись в двух шагах, целится из пистолета прямо в грудь. Ну, вот ещё не хватало – пулю схлопотать в придачу ко всем моим неприятностям!
– Слушай, сержант, – обращаюсь к нему, – я же ничего не нарушил, что ты привязался? Ну, забыл человек документы в номере отеля – что ж из-за этого его в милицию тащить? А в это время где-нибудь рядом какой-то бандит у человека кошелёк отнимает!
– Про какой отель и про какой номер вы, гражданин, говорите?! – недоумевает парень.
И тут я вдруг начинаю понимать, что в эти достославные времена гостиничные комнаты в провинции номерами не называли! Может, и были номера для постояльцев в каких-то дорогих столичных отелях… стоп, и тут слово опять не то – в гостиницах! – а здесь…
– Вы, гражданин, откуда вообще к нам в город прибыли? Учтите, у нас тут вокруг режимные объекты, и если вы, простите за выражение, иностранный шпион, то тем более вас нужно проверить. Вот и одежда на вас какая-то странная… – он указывает пальцем на мои джинсы, и его лоб покрывается крупными капельками пота. – Ну-ка, быстро поднял руки вверх – и вперёд! В отделении разберёмся, кто ты такой…
Следовать с ним в отделение милиции мне совсем не хочется, хотя, конечно, интересно было бы посмотреть, как работали мои коллеги семьдесят лет назад.
Он не ожидает резких телодвижений с моей стороны, поэтому без особых усилий ухожу в сторону от прицела, резким ударом выбиваю пистолет и сразу же ребром ладони укладываю его на траву.
– Плохо вас учат задерживать подозреваемых! – нравоучительно сообщаю парнишке, а он изумлённо таращит на меня глаза и лежит, раскинув руки, даже не делая попыток подняться. – Не нужно приближаться к противнику на расстояние удара и, вместо того, чтобы глядеть в глаза, изучать его одежду.
Поднимаю пистолет и отряхиваю от пыли.
– Вот смотри, как можно надолго обездвижить задержанного, – в шутку целюсь из пистолета в парня, и он начинает истошно вопить:
– Вы что, гражданин?! Вы же поднимаете руку на представителя закона! Эта «вышка» без разговоров!
– Никого я убивать не собираюсь, – смеюсь и протягиваю ему руку. – Вставай, у меня к тебе пара вопросов. Ответишь правильно, тогда отпущу и никому не скажу, как ты тут валялся, а пистолет попал в руки «иностранного шпиона».
– Пистолет для начала верните! – похоже, что милиционер потихоньку приходит в себя. – Я требую!
– Пистолет пока побудет у меня, – помогаю ему подняться и даже отряхиваю перепачканную в пыли белую гимнастёрку.
– Ничего я вам говорить не буду, пока оружие не вернёте!
– Значит, не верну. Тебе же потом хуже будет, когда начальство узнает.
Парень стоит в двух шагах от меня и потирает бок, которым, видимо, здорово приложился при падении:
– Что вы хотите узнать?
– Мне надо найти одного человека, который работает в ОКБ имени Бериева. Знаешь такое предприятие?
– Кто же его не знает! Это наш авиазавод… А зачем он вам? Вы же на него всё равно никак не попадёте. Там режим настолько строгий, что даже нас, милицию, туда пускают, если только пропуск заранее заказан. И сделать это может лишь наше начальство, да и то в исключительных случаях…
– А мне на завод и не надо. Мне надо, говорю же, одного человека найти.
– Какого человека?
– Ты всех, кто там работает, поимённо знаешь?
– Конечно, нет. На заводе тысячи рабочих. Но я могу помочь, у меня подру… одна знакомая девушка в отделе кадров работает, можно с ней поговорить. Только оружие сначала верните…
Конечно же, до конца доверять этому с виду простоватому парнишке-милиционеру нельзя. Самые большие неприятности доставляют как раз такие лопухи, как он.
– Пушку верну только после того, как с твоей знакомой девушкой побеседуем, – прячу пистолет себе под майку и киваю в направлении аллеи за кустами. – В какую сторону идти?
Вместе мы неторопливо, словно прогуливаясь, идём по аллее к выходу из парка мимо летней эстрады, на которой аккордеонист, скрипач и барабанщик наигрывают какую-то слащавую мелодию. Милиционер всё время настороженно поглядывает на меня, но молчит, лишь пробирается сквозь толпу гуляющих людей, а их ближе к вечеру в парке становится всё больше и больше.
Наконец, мы проходим сквозь арку рядом с билетными кассами и оказываемся на площади, посреди которой возвышается, словно воткнувшийся в небо шероховатый палец, большой бронзовый памятник вождю пролетариата на чёрном мраморном постаменте. Основоположник указывает своей протянутой дланью на стоящий в другом конце площади Дворец культуры с колоннами, увитыми по фасаду мигающими разноцветными лампочками. Пока ещё не стемнело, а они уже горят, и на самом видном месте между колоннами – громадный, подрагивающий на ветру портрет Сталина…
И хоть до моего фактического рождения остаётся ещё несколько лет, да и понимать, что вокруг происходит, я начал, наверное, ещё лет через пятнадцать, всё это сейчас кажется мне настолько знакомым и нисколько не забытым, что у меня даже начинает сосать под ложечкой, по спине пробегают мурашки, а сердцебиение учащается. Даже чудится на мгновенье, что сейчас откуда-то из-за угла выйдет мой молодой папа в широких летних брюках и тенниске на молнии, совсем как на фотографии, которая хранится в нашем семейном альбоме…
Хотя нет – папа в это самое время находился в воркутинском лагере, и ему ещё оставалось несколько лет до освобождения…
Таганрог находится довольно далеко от города в средней полосе России, где я родился, провёл детство и юность, но разве где-то могло быть по-другому? Те же парки, те же площади, те же памятники и Дворцы культуры. Только портреты вождей время от времени менялись…
– Граждане! – неожиданно начинает истошно вопить мой милиционер посреди площади. – Этот преступник захватил меня в заложники, отнял оружие и теперь…
Но договорить он не успевает, потому что я реагирую мгновенно – бью его уже без сожаления изо всех сил пистолетом по затылку, забрасываю ствол подальше в кустарник за оградой и быстро протискиваюсь сквозь толпу. Как ни странно, но взгляды людей скрещиваются не на мне, а на милиционере, а тот, подвывая, демонстративно катается по асфальту. Белую его гимнастёрку сразу заливает кровь из разбитой головы.
Бегу по полуосвещённой улице, потом выскакиваю на проезжую часть и, сам не ожидая от себя такой прыти, одним махом переваливаюсь через борт какой-то медленно ползущей полуторки. Там уже, распластавшись на заплёванном полу, пытаюсь перевести дыхание. Где-то вдали оживают свистки милиционеров, но они становятся всё тише, зато теперь я слушаю надрывно завывающий мотор автомобиля и потихоньку перевожу дыхание.
Не очень удачно начинается мой визит к знаменитому изобретателю Бартини, ведь я уже бесцельно потратил почти полдня, а где он и как на него выйти, пока не выяснил. Жаль, что не сообразил поинтересоваться у Вольфа Шварца: вдруг у него сохранился адрес, по которому жил его отец в Таганроге. Хотя вряд ли он мог этот адрес сберечь – не настолько это важно для сына, которому тоже предстоит родиться ещё через несколько лет.
И сам не замечаю, как мои глаза начинают слипаться. Сердце успокаивается, и руки почти не подрагивают. Если бы не ухабы на дороге и не жёсткие доски настила, может, задремал бы…
Вздрагиваю от необычной тишины вокруг. По телу словно проехал трактор – от неудобного лежания на досках ломит поясницу, на локте синяк непонятного происхождения. Иными словами, покатался, как в благословенной студенческой молодости, в кузове грузовика. Только тогда всё спокойно сходило с рук и синяков не оставалось, а вот теперь… Но до моих студенческих лет ещё ого-го сколько времени…
Слышу какие-то голоса и осторожно выглядываю из-за дощатого борта.
Вокруг уже темно, светятся редкие фонари, покачиваясь в своих жестяных чашках на деревянных столбах вдоль дороги. По обе стороны улицы – одноэтажные частные домики, которые окружают кустарник и яблони за невысокими заборами. Окна повсюду пока светятся, но народу на улице немного. Видимо, здесь рано ложатся спать, как и на любой рабочей окраине, где особых развлечений нет, а чуть свет почти каждому обитателю этих скромных построек нужно бежать на завод.
Полуторка, из которой выглядываю, остановилась напротив единственного здесь открытого допоздна магазинчика или местной забегаловки, дверь в которую распахнута, и изнутри доносятся голоса подвыпившей публики.