Пытаюсь опять ухватиться за словечко, как за соломинку, и спрашиваю:
– Я как-то ещё могу объяснить интересы тех, кто требовал от них золота, а какова практическая ценность этих духовных перерождений? Не для них самих, а для окружающих?
Бартини вздыхает и, словно очередной раз не расслышав моего вопроса, продолжает:
– Что же это за перерождения такие, и почему они никогда не были доступны любому желающему? Это – прежде всего переход на новую ступеньку проникновения в иные миры. Постижение истин более высокого уровня. Генезис, так сказать, нашей мыслительной деятельности. Потому и не каждому было подобное доступно, как и не каждому жизненно нужно… Вот что такое настоящее золото алхимиков…
Всё меньше понимаю его, хотя чувствую, что рассказанное им выстрадано, тысячу раз обдумано, но… опять возвращаюсь к началу: почему он всё-таки выбрал меня для своих откровений? Тот ли я собеседник, который ему в действительности нужен?
– Простите, Роберт Людвигович, – впервые называю его по имени, – мне пора возвращаться в моё время. То, что вы говорите, безумно интересно и требует длительного и неторопливого обдумывания, но у меня этого времени сейчас нет. Я хотел бы всё-таки вернуться к своему первому и самому главному вопросу: для чего я вам понадобился? Вы хотите передать через меня какое-то послание? И потом… я хотел бы что-то конкретное узнать о сыне. Вы же не раз упоминали о нём…
На долгие минуты Бартини замолкает, лишь сидит на своём стуле, откинувшись на спинку и прикрыв глаза. Кажется, он снова погружён в размышления, меня не слышит и даже не смотрит в мою сторону.
– Прежде чем расстаться с вами, я хотел бы рассказать ещё о некоторых вещах, – наконец, произносит он. – Вы готовы ещё немного послушать?..
Молча киваю головой.
– …Я бываю в вашем времени так же, как и в любом другом времени прошлого и будущего. Более того, признаюсь откровенно, что никому ничего передавать не требуется, ведь любое послание до нужного человека я могу донести сам, без посредников. Неудача с посещением Ильи, в принципе, ничего не меняет… По роду деятельности я слежу за развитием авиации и космонавтики, и некоторые идеи, которые без особой огласки можно реализовать у нас сегодня, заимствую из разработок моих последователей, которым предстоит родиться ещё, может быть, через десятилетия. А мои сегодняшние коллеги каждый раз удивляются, почему я как бы падаю в обморок на несколько часов в самые неподходящие моменты и потом самостоятельно, без посторонней помощи, прихожу в себя. Для них моё поведение – чудачества талантливого авиаконструктора. Или какая-то непонятная болезнь. Возвращаюсь же с новыми идеями и проектами, которые уже без меня доводят до ума мои коллеги-конструкторы, что искупает, по всеобщему мнению, все мои «причуды»… Это, так сказать, внешняя сторона моей деятельности. Остальное же, связанное с проблемами Времени и «Стражами», то есть то, в чём состоит моя настоящая жизнь – секрет для окружающих, и знать об этом никому не обязательно. Тут мне действительно потребовалась некоторая ваша поддержка… Чтобы было понятней, я, наверное, всё-таки задержу вас ещё ненадолго и расскажу в нескольких словах о школе «Атон», которая у меня была когда-то, хоть рассказ этот напрямую и не связан с тем, о чём хочу вас попросить… Просто информация к размышлению.
– «Атон»? Какое-то, по-моему, древнеегипетское слово…
– Атон – так древние египтяне называли солнечный диск. Он считался у них воплощением великого бога Ра, его видимым телом. Вероятно, он-то и был самым первым мистиком, перешагнувшим грань, разделяющую видимый мир и миры, имеющие бесконечное количество измерений… Много раз уже мы с друзьями собирались и обсуждали эти вопросы. А кто-то из них в шутку даже назвал наши посиделки школой Атона… Но так было раньше. Сегодня всё потихоньку умирает, и такие наши встречи просто уже невозможны по весьма объективным причинам.
– И кто же эти ваши друзья?
– О, среди них немало тех, кто вам хорошо известен! Не могу отказать себе в удовольствии похвастаться… Перечислю лишь некоторых. Многих из них, к сожалению, сегодня уже нет, и восполнить их потерю некем… Максимилиан Волошин, Владимир Маяковский, Александр Грин, Михаил Булгаков, Андрей Платонов, Сигизмунд Кржижановский, Алексей Толстой, Леонид Леонов, Валентин Катаев, Юрий Олеша, Евгений Шварц, Иван Ефремов, Лазарь Лагин, Николай Носов, Илья Ильф и Евгений Петров, Владимир Набоков… Как видите, люди неординарные и творческие, и у каждого из них, так или иначе, в создаваемых произведениях проскальзывали идеи, которые мы горячо обсуждали. А сколько имён я ещё не назвал…
– Ничего себе! – удивляюсь совершенно искренне. – Неужели всё это происходило здесь, в Таганроге, за стенами «шарашки»?
– Конечно, нет. Разные времена и разные места… Но дело даже не в этих замечательных людях, работы которых, если копнуть поглубже, просто пронизаны идеями шестимерного пространства, объясняющего абсолютно любые загадки и снимающего покровы мистики и волшебства со всего, что с нами происходит. Разве вы не заметили, что во всех книгах этих авторов, – даже в самых весёлых и жизнерадостных, – сквозит некоторое сожаление о быстротечности бытия, но не без робких попыток раздвинуть рамки нашего традиционного мышления? Вирус, который я привнёс в их писательские души, потихоньку проникает и в сердца читателей. Чего, собственно говоря, я и добивался. Может быть, с первого взгляда это не так заметно, но – присмотритесь внимательней, вчитайтесь в их книги, перечитайте повторно… Мои друзья, подобно средневековым алхимикам, о которых я упоминал, искали золото истины в своих сюжетах, и находили его крупицы… И это было настоящее золото!
Бартини снова замолкает, и чувствуется, что он готовится сказать мне самое главное. Некоторое время мы сидим в полной тишине, и даже за окном уже не слышно никаких звуков.
Оказывается, день пролетел, а я этого даже не заметил. Соседи по общежитию, вероятно, улеглись спать, и даже в гулком коридоре, где шаги разносятся эхом, стоит полная тишина. Лишь слегка постукивает под порывами ветра плохо закрывающаяся входная дверь в барак.
– Я придумываю самолёты, – наконец, произносит Бартини, – и всем, кто меня окружает сегодня, кажется, что покорение пространства – высоты, дальности и скорости – предел наших человеческих мечтаний. Если раньше можно было обогнуть землю на морском корабле за несколько недель, а сегодня уже за часы на самолёте или в скором будущем – за минуты на космическом корабле, то у всех создаётся обманчивая иллюзия, будто время нам подвластно, и мы, в конце концов, его победим. Как победили своими слабосильными моторами пространство. Но это же абсурд! И абсурд – повсеместный… «Стражи Времени» молчат и пока не мешают нам радоваться своим заблуждениям, лишь бы мы неосмотрительно не вторгались в святая святых – естественный ход истории, то есть не нарушали течения времени. Ваш сын Илья, пожалуй, первый, кто предложил относительно безопасный рычаг, с помощью которого можно без ущерба для мироздания всё-таки воздействовать на время – поворачивать его в нужном направлении, предсказывая будущее, и тем самым им управлять. Но этот рычаг, как он пророчески рассудил, нельзя доверять безумцу, у которого всегда найдётся тысяча причин совершать необдуманные и корыстные поступки. Поэтому мы и решили, что ваш сын может и должен стать одним из «Стражей Времени», так как заслужил это, сам пока не осознавая, в какие сферы вторгается. Он имеет право узнать тайны управления временем. Эту высокую и ответственную миссию «Стражи» возлагают только на наиболее достойных. Лишь бы он не поддался на уговоры плохих людей и не совершил роковую ошибку…
Меня немного коробит от вычурных и торжественных фраз, едва ли уместных в полунищенской обстановке общежития для расконвоированных зеков самолётной «шарашки». Но, видимо, этот момент нашей беседы для Бартини крайне важен и жизненно необходим, потому иначе говорить он не может.
– Простите, Роберт Людвигович, вы сказали, что тоже состоите в этих таинственных «Стражах Времени»…
– А как бы иначе я узнал о них и потом рассказывал вам? Ведь я же прекрасно осведомлён и об экспериментах по перемещению во времени ваших соотечественников, и даже то, что вы сейчас сидите передо мной, удалось осуществить только благодаря их разработкам. Но если бы «Стражи Времени» почувствовали хотя бы минимальную угрозу, исходящую от ваших учёных, ни одно из этих путешествий допущено не было бы. Вы уже убедились в этом, когда попробовали совсем недавно отправиться на несколько дней назад, чтобы предотвратить похищение сына. Но там была совсем другая причина, о которой вы знаете.
– Вы что-то можете рассказать о людях из будущего, которым мой сын понадобился?
– Поверьте, Даниэль, это настолько мелкое и незначительное недоразумение, что я даже не заострял бы на нём внимания. Главное, что никакого вреда ему в итоге не будет. Для меня гораздо важней, чтобы вы передали Илье, когда он вернётся, мою просьбу.
– Почему не вы сами? Вам же, как я понял, совсем несложно переместиться в любое время в будущем и встретиться с ним ещё раз.
– Переместиться можно, но как убедить человека, если он чему-то противится и не собирается общаться ни с кем из посторонних? Это, пожалуй, самое большое препятствие, преодолеть которое мне не по силам. Поэтому нам и нужно прежде, чем беседовать с вашим сыном, заручиться вашей поддержкой. К вам же Илья прислушается? Да и мы уже посылали к вам нашего человека, одного из «Стражей», но он трагически погиб на ваших глазах. Можно было бы, безусловно, предотвратить это несчастье, если бы мы изначально не посчитали задачу простой и легковыполнимой. Даже не предполагали, что сюда вмешаются посторонние люди, пожелавшие управлять временем в собственных корыстных интересах. Всего не предусмотришь. Хотя честно скажу: у нас с самого начала возникали сомнения в том, что визит нашего «Стража» закончится стопроцентной удачей. Но мы, к великому сожалению, отнеслись к этому легкомысленно и потому поплатились. Уже потом, когда убийство произошло, мы стали размышлять о том, как исправить ситуацию. Следом за нашим погибшим посланником с той же миссий мог бы отправиться кто-то другой, может быть, даже я, но вряд ли, повторяю, ваш сын мне поверил бы. Кто я для него? Какой-то авиаконструктор из прошлого, чьё имя даже в ваши дни практически мало кому известно, потому что всегда было засекречено. Начни я ему сразу рассказывать, как и вам, о «Стражах Времени», он тем более не поверил бы, ведь каждый из нас всё-таки человек своей эпохи: моя – начало и середина двадцатого века, а его – на столетие позже. Вы даже представить себе не можете, насколько на разных языках мы разговариваем. Даже если бы Илья меня выслушал, то, несомненно, потребовал бы каких-то вещественных доказательств, а их просто не существует в трёхмерном мире.