Бартини молчит, лишь помешивает чайной ложкой свой остывший напиток.
– Это не совсем так, – голос его, поначалу глуховатый и тихий, постепенно набирает какую-то странную мощь, но по-прежнему мягок и вкрадчив. – Вот послушайте. Я когда-то записал эти свои мысли и постоянно прокручиваю их в голове, потому что в них для меня вырисовалась универсальная формула нашего существования – пускай без цифр и символов. Я и сам поначалу в ней ничего не понял, словно моей рукой водила высшая сила, в которую я никогда по-настоящему не верил. А потом время от времени перечитывал формулу, и с каждым разом она открывалась всё больше и больше, чтобы уже не отпускать меня и постоянно к ней возвращаться.
Из вороха бумаг на столе он достаёт потрёпанную толстую тетрадь и, водрузив на переносицу старенькие очки в дешёвой роговой оправе, читает почти нараспев, как стихотворение:
«Есть Мир, необозримо разнообразный во времени и пространстве, и есть Я, исчезающе малая частица этого Мира. Появившись на мгновение на вечной арене бытия, она старается понять, что есть Мир и что есть сознание, включающее в себя всю Вселенную и само навсегда в неё включённое. Начало вещей уходит в беспредельную даль исчезнувших времён, их будущее – вечное чередование в загадочном калейдоскопе судьбы. Их прошлое уже исчезло, оно ушло. Куда? Никто этого не знает. Их будущее ещё не наступило, его сейчас также нет. А настоящее? Это вечно исчезающий рубеж между бесконечным уже не существующим прошлым и бесконечным ещё не существующим будущим…»[10]
Минуту мы молчим, потом, отложив тетрадку в сторону, он говорит, не сводя с меня взгляда:
– Прошлое, настоящее и будущее – это всего лишь грани единого и неделимого времени, и между ними, по большому счёту, нет никакой разницы, потому что они – одно и то же. Не станет меня – малой крупицы во вселенной, и они исчезнут вместе со мной без следа – мгновения, из которых складывались моя прожитая и непрожитая жизни. Но это были мои и только мои мгновения. В этом смысле время похоже на дорогу: она не исчезает после того, как мы прошли по ней, и не возникает сию секунду, открываясь за поворотом. Но едва мы закрываем глаза – и всё заканчивается: нет вокруг нас ничего, кроме вселенской пустоты! Да и двигались ли мы по этой дороге, не имеющей ни начала, ни конца – кто это может утверждать?
Чувствую, что никакого ответа от меня он не ждёт. Со мной ли он сейчас – даже в этом я до конца не уверен…
И снова мы сидим в полной тишине. Наконец Бартини встаёт со своего стула и невидящим взглядом обводит комнату, потом машет рукой и поворачивается ко мне:
– Как ваш сын, Даниил? Вы нашли его?
– Нашёл.
– Передали ему осколок кристалла, который получили от меня?
– Пока нет, ведь он…
– Сделайте это обязательно, потому что «Страж Времени», который уходит в небытие, должен обязательно оставить свой кристалл следующему, который приходит следом за ним…
– Мой Илья…
– Его время ещё не пришло, но он обязательно станет одним из нас. Он уже один из нас. А я ухожу, чтобы уступить ему своё место…
10
– Эй, кто-нибудь! – открываю глаза, и голос мой словно натыкается на какую-ту серую, глухую ватную стену, окружающую меня со всех сторон. – Подойдите ко мне, пожалуйста, прошу вас!
Жены рядом нет, видимо, куда-то вышла. Но дверь осторожно распахивается, и в неё просовывает голову Шауль:
– Дани, ты звал?
– Подойди, пожалуйста! – хватаю Шауля за руку и только сейчас чувствую, какая у меня ладонь горячая. Температура поднялась, что ли? – Сделай одолжение – найди одежду, в которой меня сюда привезли.
– Зачем она тебе сейчас? Ты куда-то собрался идти в таком состоянии? Тебя не выпустят. Да ты и не сможешь.
– Нет, но она мне не для этого нужна! Никуда я сейчас не побегу.
– Кто мне её отдаст?
– Очень надо! Прошу тебя. И не требуй пока объяснений…
Шауль исчезает, а я снова разглядываю синусоиды и бегущие цифры на приборах у кровати сына.
В палату заглядывает сонный медбрат, который лениво интересуется, нужно ли мне что-то. Но я отворачиваюсь и делаю вид, что сплю. Медбрат осторожно проходит к приборам, некоторое время вглядывается в их показания, потом поправляет простыню, которой прикрыт Илья, и так же тихо выходит.
А я всё никак не могу забыть о дороге, про которую говорил Бартини. Та ли это дорога, по которой я поднимался к замку? Почему она не имеет ни начала, ни конца? Разве для того мы приходим в этот мир, чтобы бесцельно день за днём куда-то спешить, а куда – и сами толком не знаем? Прошлое сорванным сухим листком уносит холодный ветер вечности, и ничего нам не остаётся взамен, кроме смутных, путаных воспоминаний и сожалений. А в будущем – разве больше ясности? Если пытаться заглянуть туда, так там только что проклюнувшиеся ростки, из которых ещё нескоро вырастут деревья, приносящие сладкие плоды познания добра и зла. Да и то мы их не видим, а скорее придумываем для себя…
Зачем каким-то безумцам понадобилось предсказывать, что произойдёт завтра, если по-настоящему важно лишь то мгновение, в котором ты существуешь сейчас? Камень, о который спотыкаешься сегодня, – именно этот камень и есть твоя самая большая боль и опасность. А не те, которые ты перешагнул вчера, или те, до которых доберёшься только завтра…
Опять эти камни, по которым надо идти…
Слышу, как за неплотно прикрытой дверью Шауль о чём-то тихо переговаривается с медбратом, но не хочу вслушиваться. Я сейчас далеко от них…
…Знакомая каменистая дорога ведёт в гору. Клочковатый, серый туман привычно обволакивает меня, но я умело раздвигаю его руками и чувствую, как между пальцами сочатся упругие и влажные потоки воздуха.
Всё это мне уже знакомо и неинтересно. Гляжу вперёд на пока скрывающиеся в тумане стены замка. Зачем меня туда опять тянет? Почему день за днём я карабкаюсь по этим камням вверх? Ещё не надоело? Мне бы вернуться назад к сыну, чтобы помочь ему, а я снова здесь…
Даже не могу вспомнить точно, как было раньше, но в глазах, словно волны, набегающие одна на другую, тут же выплывают из каких-то потаённых уголков памяти разрозненные картинки. Такой же туман, окружавший меня, тогда сгущался, и пробираться сквозь него становилось всё сложнее, но дорога поднималась между скал всё круче и круче, и мне приходилось чуть ли не прижиматься всем телом к камням, чтобы не соскользнуть вниз и не разбиться… Сейчас всё по-другому – с каждой минутой становится светлей и прохладней, дышится легче, и даже доносится запах каких-то трав, который я помню с детства.
Передо мной привычно вырастает стена, но уже не такая глухая и бесконечная, как вначале. Дорога ведёт к громадным, широко распахнутым воротам. Первый раз вижу ворота в стене, а раньше их не было. Ещё шаг – и вот я уже внутри…
– Приветствую тебя, Даниэль! – знакомый голос теперь приобрёл своего хозяина – высокого седовласого старца, неподвижно стоящего у широко распахнутого окна в громадном тёмном зале.
Как я сразу с порога оказался здесь? Пытаюсь оглядеться по сторонам, но вокруг только полумрак, в котором не видно даже стен. Лишь в окне, у которого стоит хозяин, чистое голубое небо и неожиданные нежные лучи солнца, падающие на ставни и подоконник.
Не оборачиваясь, старик продолжает:
– Ты долго шёл сюда – всю свою жизнь. Но шёл именно сюда, сам о том не подозревая. Каждый твой правильный поступок был шагом вперёд. Были и ошибки, которые ты совершал, и они уводили тебя в сторону. Однако доброго и полезного ты сделал всё же больше, чем плохого. Поэтому ты сегодня смог оказаться здесь.
– Всё это неважно. Сейчас я готов пойти на любой поступок, – нервно прерываю его, – даже на преступление, лишь бы вернуть сына…
– Ты, Даниэль, поступил правильно, когда привёл его сюда – к «Стражам Времени». Не кто-то посторонний, а именно ты привёл его к нам. Сам того не осознавая, но привёл. И он займёт достойное место среди нас.
– Как я его привёл? – развожу руками. – Его же нет со мной рядом… Ничего особенного я не делал и даже не думал об этом. Да и с сыном ни о чём не разговаривал – разве он послушал бы меня?
– Сын – это твоё продолжение, значит, продолжение твоих мыслей, переживаний и надежд. Даже твоих страданий… Ты не напрасно проживёшь свою жизнь, если он продолжит твой путь. Но если он начнёт совершать ошибку за ошибкой, горе тебе. Это, прежде всего, твои собственные ошибки, которые ты не успел сделать, а оставил в наследство ему… – старик, наконец, поворачивается ко мне, но лицо его по-прежнему в тени. – Скажи, какое у тебя самое заветное желание?
– Я всем, кому можно, не раз говорил: одно у меня желание – вернуть сына.
– Он уже с тобой. Ты передал ему кристалл, который получил от Бартини?
– Ещё нет… – губы мои дрожат, а руки непроизвольно тянутся к карманам. – Но я передам…
– Передай. Так какое у тебя самое заветное желание?..
Не знаю почему, но с самого раннего детства я ощущал себя не таким, как все. Не каким-то особенным, а просто немного другим. Каждый из нас, наверное, втайне рассуждает так – вот и я не исключение. Нет среди нас одинаковых.
Мне никогда не нравилось ходить строем, петь хором песни, играть с мальчишками во дворе в футбол команда на команду, ездить в пионерский лагерь, где ты всегда на виду и где постоянно за тобой наблюдают десятки глаз.
Я любил в одиночестве бродить по городу, сидеть у окна, смотреть, как идёт дождь, падают снежинки или расцветают бутоны цветков на клумбах. Просто любил мечтать ни о чём и грустить о чём-то непонятном…
Мне нравилось в одиночестве читать книжки, но даже не в них было главное. Не судьбы героев меня волновали – я за ними особо и не следил, и даже не увлекали меня их таинственные и загадочные приключения. Каждый раз я ставил себя на место какого-то неведомого и всевластного судьи – вершителя судеб книжных персонажей, который волен в любой момент оборвать чтение или даже заставить поступить героев совсем иначе. Не так, как они поступают в книжке, а так, как захочется мне и по моему усмотрению. Может быть, не совсем правильно и логично, но тут уже решал я – что для меня в настоящий момент было правильным и что логичным.