Лучше бы Рада устраивала скандалы, как другие женщины, чем в один прекрасный день взять и разбить свою и мою жизнь.
Но это все лирика, давай перейдем к делу.
Версия первая, самая очевидная. До нашего отъезда в Израиль у моей бывшей жены был знакомый, русский парень, который хотел стать евреем и с этой целью старательно изучал иудаизм. Я встречался с ним на занятиях и на праздниках в синагоге, но Рада общалась с ним более тесно.
Верю, что ничего предосудительного в их отношениях не было. Многие тогда считали, что он еще не созрел для гиюра, но ему удалось убедить наших раввинов в своей готовности. Видимо, он хорошо владел даром убеждения.
Итак, мамин приятель перешел в иудаизм и стал евреем, но это его увлечение быстро кончилось. Вскоре он отошел от религии, увлекся бизнесом на грани криминала, потом занялся политикой. От еврейства не осталось и следа. Сейчас это один из лидеров националистического движения, провозглашающего «Россию для русских» или что-то подобное. Помнишь песню нашего московского друга Миши Болотовского про мальчика Моню, который выкрестился и пошел в черносотенцы? Вот тебе примерно тот же вариант, с той разницей, что этот господин по собственной воле стал мальчиком Моней. Не буду называть его имени, хотя уверен, что оно тебе знакомо, если ты следишь за новостями.
И вот в Москву приезжает твоя мама, которая знает, что когда-то наш партайгеноссе был евреем. И не просто был — отчаянно добивался этой высокой чести. Представляешь, какое впечатление это могло бы произвести на его товарищей по партии!
Папа, погоди. Ты действительно считаешь, что этого достаточно для убийства? Ведь мама не единственная знала о бывшем еврействе твоего националиста. Тогда он должен был убить всех, кто был в курсе дела — например, тех, кто учился вместе с ним в ешиве, а это десятки человек. Даже если большинство из них уже в Израиле, кто-то все равно остался. А кроме того, вряд ли мама пошла бы ябедничать национал-патриотам на их руководителя. Это совсем не в ее характере. Ты говоришь, он хорошо был знаком с мамой — значит, он это наверняка понимал.
Ты рассуждаешь вполне логично, но в поступках людей не всегда присутствует логика. Дело в том, что в последнее время у этого господина появились какие-то общие дела с хозяином издательства, где работала мама. Скорее всего, он просто увидел ее там, и… Он же бывший бандит, и для него убийство — самый простой и доступный способ решения проблем.
Но есть и другая версия. Мне не нравится поджог издательства и смерть хозяина. Все это выглядит очень подозрительно. Возможно, владельца «Подвала» и маму убили за одно и то же; возможно, там крутились какие-то темные дела, и мама знала больше, чем следовало. Нам удалось выяснить, что уже после ее смерти кто-то приходил в издательство и спрашивал о ней.
Да, это была ее подруга, парикмахерша. Но тебе об этом знать необязательно.
…Но все это только предположения. Я согласен с тобой, что они звучат не очень убедительно. Больше всего меня настораживает «привет» от Третьей стражи на стене сгоревшего издательства. У нас есть основания считать, что собака зарыта именно здесь.
Папа, ты меня удивляешь. По-моему, как раз надпись на стене — полнейший бред. Я и рассказала тебе о ней просто для полноты картины. Скажи, а откуда ты знаешь про Третью стражу? Ты иностранец и не ходишь в кино…
Дорогая моя девочка, разумеется, я не хожу в кино, не смотрел этого фильма и в жизни, с Божьей помощью, ничего подобного смотреть не буду. Но кое-что про Третью стражу мне известно. Это совсем не то, что ты думаешь… Больше пока не могу тебе ничего сказать, потому что мы еще не закончили расследование.
Кто это — мы? Ты и Борис Бараев? Почему наша семейная трагедия вдруг стала так интересна израильскому миллионеру?
Господин Бараев просто не хочет, чтобы где-то безнаказанно убивали евреев. Что касается нашей, как ты выражаешься, семейной трагедии, то она не особенно интересна даже мне. Между мной и моей бывшей женой давно уже нет ничего общего, и я не стал бы тратить свое время, выясняя, кто и за что мог ее убить в вашей замечательной, культурной, благополучной Москве. Единственное, что меня волнует — чтобы ничто не угрожало тебе и маленькому. Только ради вас я занялся этим делом.
Папа, где же была твоя забота все эти годы? Почему ты ни разу не позвонил и не спросил, как мы здесь живем на одну мамину зарплату?
А известно ли тебе, девочка моя, как я жил «все эти годы»? Сколько грязи было вылито на нашу семью после маминого бегства? А поскольку от семьи остался один я, то мне достались все помои.
А сколько денег понадобилось отдать в пожертвования, чтобы меня все-таки согласились экзаменовать на раввина! Я обязан был срочно жениться, но разве девушка из хорошей семьи пойдет за мужчину, от которого ушла жена? Она же думает о своих будущих детях, о том, как им будет трудно жениться и выходить замуж самим, имея папу с запятнанной репутацией. Благодарение Всевышнему, нашлась Захава, которую врачи еще в детстве предупредили, что она никогда не сможет стать матерью. Так мы с ней оказались вместе — два инвалида, два изгоя. Понимаешь ли ты, что после вашего отъезда я стал паршивой овцой, которую из снисхождения терпели в стаде?..
Половина нашего диалога ведется молча, поэтому я могу не отвечать, правда? Не заставляй меня быть судьей между отцом и матерью. Думаю, скоро ты убедишься, что я и мой будущий ребенок в абсолютной безопасности, и перестанешь тратить свое драгоценное время на расследования.
Ты считаешь, маму могли убить разные люди, и у них были на то причины? Уж коли на то пошло, такие причины были и у тебя. Ведь ваше разводное письмо подделано, и если это выплывет наружу, твой брак признают недействительным. Окажется, что все эти годы ты жил в блуде и получил полномочия раввина незаконно…
Юдит, такие вещи нельзя произносить даже молча! Заповедь о почитании родителей ты должна была учить еще в младших классах.
Кроме того, мама не знала, что с нашим разводом были проблемы; это выяснилось, когда она уже была в Москве. Если, конечно, ты ей ничего не сказала. Ты ведь не сказала?..
Папа, пока. Спасибо, что ты так много делаешь для меня и моей семьи.
До свиданья, дорогая. Я позвоню, когда узнаю что-то новое. Береги себя.
Юля уже не рада была, что втравила отца в это расследование. Собственно, она сама не могла бы себе объяснить, чего добивалась, посвящая его в историю маминой смерти. Ведь она и в самом деле не верила, что здесь можно установить правду, найти виновных, а уж тем более наказать их. Просто ради маминой памяти надо было сделать все возможное. И заниматься этим должны не посторонние люди, вроде парикмахера Натальи Андреевны, а свои, близкие.
Но был ли отец таким уж близким? Похоже, он нашел здесь какой-то собственный интерес. Неужели его, как подростка, увлекла романтика Третьей стражи? А богач Бараев просто не выносит, когда убивают евреев. Юля, честно говоря, просто рассчитывала, что папа оплатит частных детективов. Но он решил идти по следу сам, и видно, что это доставляет ему удовольствие.
Никому по-настоящему нет дела до мамы, никто не вспоминает о том, что ее каким-то образом выманили, вывезли из дома в день поста и молитв, залили в горло водку и сбросили с высоты под колеса проезжающих машин. Наверное, они убили или оглушили ее заранее, для надежности, и она летела с моста, как сломанная кукла, в своей неуклюжей куртке и мешковатых джинсах.
Юля старалась отогнать от себя эту картину, в ее положении такие переживания были совсем не нужны. Но после разговора с отцом ее вдруг пронзила острая, до слез, жалость к маме. Малыш тут же отреагировал на ее настроение, беспокойно заворочавшись.
«Тише, тише, дружок, — прошептала Юля, кладя ладонь на живот и поглаживая его. — У нас с тобой все будет хорошо. Когда ты вырастешь, на свете не будет ни подлых убийц, ни национал-патриотов с еврейским прошлым, ни дурацких фильмов, которые сводят с ума молодых и старых…»
Из Настиной комнаты, как всегда, доносилась дребезжащая музыка. Любочка прошла с пакетами на кухню, раздумывая, что приготовить из куска антрекота и под каким предлогом наведаться к ведущему рубрики Владу Шипову в редакцию журнала «Звездопад». Вопрос с антрекотом был более актуальным, и она решила, что сначала сообразит с готовкой, а о «Звездопаде» подумает, стоя за плитой. Пожалуй, мясо надо чуть-чуть замариновать и поджарить с луком, а Шипову написать письмо. Вот только писатель из нее фиговый, на три слова четыре ошибки, называется «дисграфия». Правила-то она знает, только не видит, что пишет. И у Насти то же самое, с ней Любочка и узнала, что безграмотность — это не позор, а диагноз. В прежние времена о таких тонкостях не подозревали — двойка, и дело с концом. Уж как Люба мучилась, особенно на сочинениях…
— Любовь Ивановна?
Любочка удивленно обернулась. На пороге кухни стоял ангелочек Денис собственной персоной. Она и не заметила, что у дочки гости. А еще жалуемся, что квартира маленькая.
— Здравствуйте. Можно с вами поговорить?
Любочка благосклонно кивнула. Отчего же нельзя?
— Проходи, Денис. Только я готовить буду, — предупредила она.
Денис, поколебавшись, вошел и пристроился в углу, где обычно помещалась Настя, любившая сидеть за столом боком, как амазонка. Сама дочь, кажется, маячила где-то в районе коридора.
— Я хочу сообщить вам одну вещь. Мы с Настей решили пожениться.
Вот и дожили. Любочка потверже сжала в руке нож — от таких сообщений того и гляди порежешься. Решили — это здорово. Только как же институт, планы на будущее? Где собирается жить молодая семья? И в конце концов, не знаю, как вам, молодой человек, а Насте еще нет восемнадцати. Понимаю, что вас такие мелочи не беспокоят, но все же…
Она могла бы еще добавить: а хорошо ли вы подумали, дети? Не стоит ли еще немного проверить свои чувства? Ведь только на днях вы смертельно рассорились.